Как же он хорош в этом фильме! Что-то в нем есть такое, что вызывает мгновенное к нему доверие. Суровое мужественное лицо. Простота в сочетании с каким-то органическим мужским достоинством. Хочется опереться на него, открыть ему душу. Между тем, как и положено настоящему шпиону, основное его занятие – предательство и убийство. Он, потомок русского эмигранта, предает свою историческую родину, согласившись шпионить против нее. Он предает любимую женщину, беременную его сыном. Он организует убийство ни в чем не повинного человека. И, наконец, он предает своих заморских хозяев, согласившись работать на КГБ. А мы на протяжении всех трех частей этого фильма продолжаем ему сочувствовать, на кого бы он ни работал.
Так в чем же заключалась «Ошибка резидента» и о чем, в сущности, это кино? Резидент в исполнении Жженова – не какой-то заурядный шпион. Он – русский аристократ, граф Тульев-младший. Во время съемок этого фильма как раз в разгаре был мода на русских аристократов-эмигрантов и ностальгию по ним. Причем эта мода всячески насаждалась с благословения госбезопасности. Дело в том, что как раз к этому времени среди чекистов появилось ощущение избранности. К ним пришло понимание, что они лучшая часть страны, сливки общества, его новое дворянство.
Старое дворянство совершило ошибку, отвернувшись от России. В русской истории произошел как бы разрыв. Но новое дворянство постепенно исправляет эту ошибку. Оно ликвидирует разрыв, как хирург зашивает зияющую рану. Надо только убедить народ в том, чтобы полностью отдать страну «новым дворянам». И вот уже старые графы и князья переквалифицируются в шпионов КГБ, а бывшие зэки играют главные роли в кагэбэшных фильмах (финалом этого сюжета станет картина Никиты Михалкова «Утомленные солнцем»).
Фильм показывали сотрудникам КГБ в качестве учебного. Чему он там их мог научить с точки зрения шпионской техники – трудно сказать. Но основную идею существования их корпорации он доводил до них безупречно. И веру в могущество своей организации наверняка прибавлял. Еще бы, Георгий Жженов в качестве учебного пособия!
Отец жженовского персонажа, граф Тульев-старший, бежал из революционной России и стал профессиональным разведчиком. Свою непростую специальность граф передал сыну по наследству. Но всю свою жизнь матерый шпион мечтал только об одном: вернуться в Россию и поймать на рыбалке окуня. Эту мечту суждено было осуществить его сыну. На окуня его КГБ и приманил. Агент Синицын отвез его на рыбалку – и во время рыбалки его взяли.
В одном из рассказов Владимира Сорокина людоеды приманивают свою жертву на песни Высоцкого. Тульева приманили на ершей. Вообще, есть особое удовольствие в том, чтобы находить следы «Резидента» в творчестве Сорокина. Они особенно различимы в «Сердцах четырех». Смотришь сцену, в которой герою Ножкина устраивают встречу с мамой на гэбэшной даче, и сразу вспоминаешь про «жидкую маму». А фамилия шефа иностранной разведки Штаубе (Броневой, он же будущий Мюллер в «Семнадцати мгновениях весны») прямо перекочевала в сорокинский роман из «Возвращения резидента».
Вообще-то «Ошибку резидента» интересно разбирать как предтечу «Семнадцати мгновений», вышедших через пять лет. Ну вот, например, актрису Эллу Шашкову, исполнявшую роль любимой женщины резидента, повысили в «Семнадцати мгновениях» до жены Штирлица. А Ефима Копеляна, игравшего главного гэбэшного генерала, повысили до всеобъясняющего закадрового голоса, то есть практически до Бога.
Этому фильму уже больше пятидесяти лет. Сейчас с уверенностью можно сказать: у них все получилось. Во время вручения премии КГБ СССР за главную роль в фильмах о резиденте Жженов пошутил: «Вы мне за это хотя бы место солнечное дадите в камере, если снова посадите?» Зрители весело смеялись. Что при этом думал Жженов, мы не знаем. Но догадываемся. Скорее всего, он думал про себя: «Будьте вы прокляты!»
«Конформист». Лоботомия без наркоза
Писать о «Конформисте» Бернардо Бертолуччи сейчас как будто несвоевременно. Давно миновал полувековой юбилей со дня выхода фильма. По этому поводу были исписаны сотни и сотни страниц. Что тут можно сказать нового? Но с некоторых пор воспоминание об этом кино не оставляет меня в покое. Настолько, что на днях я сел и пересмотрел его от начала и до конца.
Я впервые увидел «Конформиста» подростком, почти ребенком. Его показывали в кинотеатре с инфернальным названием «Уран» на Сретенке. Это было черно-белое кино про итальянского фашиста, который по заданию муссолиниевской разведки поехал в Париж, чтобы убить там своего бывшего университетского профессора – антифашиста. Зачем-то (видимо, для конспирации) он взял с собой молодую жену. В Париже у него случился роман с женой профессора. Но это не помешало ему принять участие в убийстве их обоих. Фильм был весь какой-то мутно-серый. Изображение тусклое и затертое. Диалоги смазанные и малопонятные. И все вместе это чрезвычайно вписывалось в тусклую советскую действительность середины эпохи застоя, которая встречала тебя за дверями «Урана».
Впрочем, надолго запомнились глаза главного героя. Абсолютно мертвый, внутрь себя взгляд, вдруг вспыхивающий яркой спичкой, словно прожигающий своей интенсивностью черно-белую пленку. И мгновенно снова гаснущий, как будто спичку задули. И еще красота жены профессора ошеломляюще просвечивала через мутное изображение. Казалось, что за всем этим стоит что-то такое, что от меня куда-то спрятали.
В то время я жил в одном доме с известным артистом МХАТа. У артиста был сын, на год старше меня, с которым я дружил. Однажды мы гуляли с ним во дворе. Там стояли двойные качели под общей железной перекладиной, и мы, когда не гоняли мячик, раскачивались на этих качелях и прыгали в длину. Кто дальше. И вот, как сейчас помню, сидим мы с ним на этих качелях, и он мне рассказывает, как папа взял его на закрытый просмотр на Московский кинофестиваль. Там показывали фильм «ХХ век». И вот они, рассказал он, там залезли голые с теткой в постель, легли с двух сторон, и она – и он рукой показал как. Еще он сказал, что там фашист хватает ребенка за ноги и разбивает ему голову об стенку.
Сейчас, сопоставляя вместе полузакрытый показ «ХХ века» Бертолуччи на фестивале и открытый показ его же «Конформиста» в московских кинотеатрах, я примерно понимаю, что тогда произошло. Как раз в это время Бертолуччи вступил в ряды итальянской компартии, и сверху спустили рекомендацию о том, что надо бы пропагандировать творчество молодого итальянского режиссера-коммуниста. Но ничего, кроме «Конформиста», для пропаганды на тот момент не было. Значит, надо было показать людям «Конформиста». Ну, как показать? Разумеется, секс вырезать. Гомосексуализм вырезать. Но какая-то проблема с этим фильмом все-таки оставалась.
С одной стороны, ни черта не понятно, что там, собственно, происходит. Пришлось попотеть, перемонтировать пленку и спрямить сюжет. С другой стороны, в фильме очевидно влияние то ли раннего немецкого экспрессионизма, то ли Лени Рифеншталь и в целом нацистской эстетики. Вся эта остроугольная изломанность в диком сочетании с монументальным величием. Гигантские внутренние пространства с крошечными человечками под уходящими в небо потолками. Стальное серое, вдруг разрывающееся непривычно яркими искусственными цветами.
Ну хорошо, эти кадры тоже можно убрать. Но ведь все равно от всей этой яркости, пестроты, буйства красок, от всей этой красоты, наконец, у советского человека может сложиться ложное впечатление. А не стоит ли за всей этой красотой тайное преклонение перед фашизмом? И тут идея: а давайте переведем это все на черно-белую пленку! Получится нормальное, строгое, умеренно прогрессивное антифашистское кино. Советский «Конформист» – черно-белый. А каким еще должен быть советский конформист?
Существует легенда о том, что приехавший на Московский кинофестиваль Бертолуччи с удовольствием выслушал сообщение о том, что его фильм широко показывают по всей стране, и попросил устроить ему просмотр. Режиссеру хотелось узнать, как фильм выглядит в русском дубляже. Рассказывают также, что после некоторого сопротивления ему фильм показали. И что он молча его посмотрел и ни слова не сказал: правильно понял, что говорить тут не о чем. Да и не с кем. Но, скорее всего, это только легенда.
«Конформиста» оказалось очень интересно пересматривать. Потому что, вроде бы, я прекрасно помнил каждый эпизод по отдельности, они все такие красивые и яркие, что кажется, раз увиденные в цвете, отпечатываются в памяти навсегда. Но я напрочь забыл их последовательность, совсем не помнил, что откуда вытекает и по какой логике одна сцена следует из другой. И это при том, что, в сущности, весь фильм выстроен в более или менее хронологической последовательности.
Это легче всего было бы объяснить тем, что хотя картина, конечно, работает по логике сновидения (обычно так всегда объясняют в кино все непонятное), но это и не совсем так. Здесь мы сталкиваемся с тем способом рассказывания истории, который так любил, а может быть, и изобрел Достоевский: в самый критический и страшный момент своей жизни человек лихорадочно пытается понять, что же такое с ним случилось. «Я всё хожу и хочу себе уяснить это… Вот уже шесть часов, как я хочу уяснить и всё не соберу в точку мыслей. Дело в том, что я всё хожу, хожу, хожу… Это вот как было. Я просто расскажу по порядку. (Порядок!)» – так начинает рассказчик «Кроткой».
Посреди комнаты стоит стол, а на столе гроб, в котором лежит тело его молодой жены, выбросившейся из окна несколько часов назад. И герой ходит и ходит вокруг этого гроба, пытаясь что-то объяснить даже не себе, а кому-то внешнему, воображаемому. Потому что, когда мы что-то пытаемся объяснить самому себе, мы всегда невольно объясняем кому-то другому.
Такого героя даже нельзя назвать ненадежным рассказчиком. Он хочет быть честным с самим собой, но его собственное «Я» постоянно его обманывает. Поэтому его воспоминания – это смесь фактов, фантазий, галлюцинаций и бреда. Кстати, наверное, не случайно жертву и возлюбленную главного героя «Конформиста» сыграла Доминик Санда, которая ровно за год до этого прославилась своей первой ролью в кино, сыграв Кроткую у Робера Брессона в знаменитой экранизации повести Достоевского.