И еще у Дряни была подруга по имени Бу. Она погибла. Виновником смерти была сама Дрянь, которая переспала с парнем Бу, и та, желая его наказать и попасть в больницу, бросилась под колеса проезжающего велосипеда, а вместо этого оказалась под колесами грузовика. Очень глупая и нелепая смерть. Весь первый сезон и даже часть второго, как грубой ниткой, насквозь прострочены воспоминаниями о Бу. В сюжет они не складываются, а больше похожи на какие-то идеальные картинки из жизни с воображаемой подругой. Как будто бы Дрянь придумывает для себя идеальные отношения с другим человеком, которых не стало, потому что в них вмешался секс. Утраченную интимность. То есть в ее сознании ее собственная сексуальность оказывается твердо спаяна с потерянным раем, предательством и смертью. И возможно, что именно за это она и наказывает себя в своих отношениях с мужчинами. Что вся ее сексуальная жизнь – это такое нелепое искупление.
Впрочем, есть у Дряни и «настоящие друзья». Воображаемые друзья, если быть точнее. Сама создательница Дряни, Фиби Уоллер-Бридж, назвала их в одном из своих интервью my secret camera friends («мои тайные друзья за камерой»). Это и есть мы, зрители, к которым она постоянно обращается. И не то чтобы она при этом ломала четвертую стену. Дело в том, что для нее этой четвертой стены с самого начала как бы и не существует. Сам характер героини, ее жизнь на экране, все ее существование обусловлены этим отсутствием. Она живет без четвертой стены, потому что ту самую интимность, которой ей так недостает, она черпает в отношениях с теми, кто находится за этой несуществующей стеной, со своими «тайными друзьями за камерой».
Вся жизнь Дряни – это драма, разыгрываемая перед воображаемыми зрителями. Только с ними, с воображаемыми зрителями, с «секретными друзьями из кинокамеры», она и смогла построить настоящие, живые, интимные отношения. И сюжетом второго сезона оказывается попытка героини восстановить четвертую стену, обрести интимность внутри тех четырех стен, которые ограничивают каждого из нас.
Весь второй сезон – это очень древняя история о недостижимости счастья в плотской любви. Герои, преодолев собственные страхи и трудности, сближаются, достигают такого уровня интимности, который обычно люди называют любовью, но тут вмешиваются жестокие силы рока и разлучают их навсегда. Но, несмотря на невозможность соединения, эти двое должны сохранить любовь до конца своих дней. Как постоянную надежду. И как вечную муку.
В XII веке настоятельница одного из монастырей переписывалась с монахом из другого монастыря. Когда-то, еще в миру, этот монах был ее частным учителем, и между ними случился бурный роман, за который им пришлось жестоко поплатиться. Потом они оказались заточены в разные монастыри, и до конца своей жизни у них не было никаких шансов встретиться. До нас дошли некоторые из ее писем.
«Мужчины считают, что я целомудренна, – писала она. – Они даже не догадываются, до чего я лицемерна». Она признается своему корреспонденту, что «развратные видения» тех наслаждений, которые они некогда разделили, «так держатся за мою несчастную душу, что мысли мои только о них, а не о молитвах… Я должна стенать над грехами, которые свершила, но могу лишь воздыхать только о том, что потеряла». Ее звали Элоиза, а его Пьер Абеляр. И они были примерными монахами. Прошло много веков, а мы помним о них не за их молитвы, а за то, что происходило между ними. Потому что между ними стоял Бог.
В сущности, второй сезон «Дряни» – это «Новая Элоиза». И начинается он в сортире. Героиня смывает кровь с разбитого лица, а на полу сидит девушка в костюме официантки с еще более разбитой физиономией. «Это история любви», – сообщает Дрянь своим «секретным друзьям», а заодно и нам. «Опять ерничает…» – думаем мы и получаем немедленное подтверждение. Весь первый эпизод – это грандиозно срежиссированный скандал, который развивается на фоне выкидыша, случившегося у старшей сестры Дряни, Клэр, во время праздничного семейного ужина.
Это что-то вроде получасовой комической оперы на семь персонажей, наполненной мрачновато-абсурдным черным юмором. У каждого великолепно прописанная партия, которую он блестяще ведет. А какие незабываемые реплики! «Руки прочь от моего выкидыша!» – такое правда невозможно забыть… И невозможно не заметить, насколько выросло мастерство Фиби Уоллер-Бридж и всей ее команды по сравнению с первым сезоном. Этот эпизод – предвкушение комического шедевра.
Но история любви? Да, так начинается, может быть, самая пронзительная история любви, которую мы видели за последние годы. Под маской комедии скрывается история, выстроенная по самому что ни на есть классическому канону любовной трагедии. Великий психолог Лев Выготский когда-то предположил, что искусство воздействует на нас через конфликт формы с содержанием. Искусство – это в некотором роде электрический разряд, возникающий между тем, что мы знаем, и тем, как мы это видим. Мысль эта представляется достаточно спорной, но ко второму сезону «Дряни» она, кажется, вполне применима.
На скандальном семейном обеде Дрянь влюбляется в католического священника, приглашенного Крестной на обед. То, что Дрянь влюбляется именно в католического священника, должно быть очень смешно. То, что это чертовски сексуальный священник, которого играет Эндрю Скотт, доктор Мориарти из «Шерлока», – это еще смешнее. То, что этот священник взаправду верит в Бога и в необходимость целибата, – повод для комического конфликта.
Вся комическая по форме и трагическая по содержанию суть этого конфликта передана в разговоре Дряни с психологом. Дрянь оказалась в кабинете психолога, потому что отец в очередной раз подарил ей бесплатный ваучер. С одной стороны, она хотела бы, чтобы психолог просто вернула ей стоимость ваучера. А с другой – она уже понимает, что влезает с этим сексуальным священником в какую-то очень нехорошую историю, и ей правда нужен совет. Но психолог оказывается хитрее нее. Вместо денег или совета Дрянь получает вполне доступное объяснение того, с чем она имеет дело.
Дрянь. Я тут всего пять минут. Я хочу назад мои деньги.
Психолог смотрит на нее. Тишина.
Дрянь. Я хочу трахнуть священника.
Психолог. Католического?
Дрянь. Да.
…
Психолог. Понимаю. Вы правда хотите трахнуть священника, или вы хотите трахнуть Бога?
Дрянь. А Бога можно трахнуть?
Психолог. О да…
Она не говорит: «Разумеется, можно, но Бог этого очень не любит». Но и нам, и Дряни это и так ясно.
До встречи со священником Дрянь находится в близких, интимных отношениях только со своими «секретными друзьями». В момент их встречи священник находится в интимных отношениях только с Богом. Их обоих роднит то, что «тайный объект их желания» находится в другом измерении, за четвертой стеной. Но разница заключается в том, что «секретные друзья» живут только в воображении Дряни, а вот Бог… Трудно сказать, где он живет… Он повсюду… Но дело в том, что священник любит Бога.
В ключевом эпизоде фильма Дрянь сидит у священника в кабинете, они попивают джин с тоником, и Дрянь поглядывает на кичеватую картину, на которой изображен полуголый Спаситель, очень сексуальный, с ее точки зрения. Впрочем, не такой сексуальный, как сам священник. Неотвратимое между ними еще не произошло, но его предчувствие прямо-таки висит в воздухе.
Дрянь. …я вполне нормальный человек.
Священник. Нормальный человек?
Дрянь. Да, нормальный человек.
Священник. Правда? А что это значит?
Дрянь. Ну, я не верю в Бога…
В этот момент картина падает со стены. Дрянь подпрыгивает. Она смотрит на священника. Он смеется.
Священник. До чего же я люблю, когда Он так делает!
Падение картины напоминает финальную сцену из «Сталкера», когда ребенок взглядом двигает стакан. Мы становимся свидетелями не фокуса, но чуда. Кто из нас хоть раз не проходил через этот опыт? Если два человека очень сильно друг в друга влюблены, то между ними могут происходить разные чудеса. «Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог», как писал Пастернак.
Дело в том, что Бог являет себя людям в виде чуда. А все мы знаем: Бог есть Любовь. В этот момент Дрянь видит чудо, а узнает Любовь. То есть видит Бога. Для священника это чудо в порядке вещей. Ведь он любит Бога, а такие вещи как раз и происходят между влюбленными. Это интимность, переходящая в чудо. А вот Дрянь с этим сталкивается впервые. И тут уже не до комедии. Ей становится по-настоящему страшно. Но она уже видела Бога, и теперь ее не остановить.
Полюбить – значит раскрыться. И Дрянь раскрывается перед священником, сама того не желая. Священник первый и единственный человек в ее жизни, который видит ее «тайных друзей». Несколько раз, когда Дрянь пытается сказать что-то в камеру нам, зрителям, он останавливает ее. Спрашивает, с кем она только что разговаривала. И всякий раз Дрянь пугается, впадает в панику, пытается увильнуть, прячет нас от священника. Но объект любви не допускает интимности с кем-то еще. И в тот счастливый момент, когда Дряни удается переломить сопротивление священника и они оказываются в постели, она «с силой отодвигает камеру». Так написано в сценарии. Сейчас они вдвоем, и больше ей никто не нужен.
Зато, когда священник уйдет навсегда, Дрянь увидит лису. Лиса – это преследующий священника кошмар. Лиса олицетворяет для него природный хаос, который напрыгнет на него и разорвет на куски, если только он приоткроет хотя бы форточку в своей душе. Она могла забежать сюда из «Антихриста» фон Триера. Если, конечно, Фиби Уоллер-Бридж смотрела этот фильм. Что совершенно не обязательно.
Дело в том, что как священник научился видеть «тайных друзей» Дряни, так и Дрянь научилась видеть его тайные кошмары. Поэтому она видит настоящую, живую лису. «Он туда пошел», – говорит она лисе. И лиса послушно бежит, куда ей показали. Она будет преследовать священника до конца его дней. А своих «секретных друзей в камере» Дрянь просит за ней больше не ходить.