В одной из ключевых сцен «Теней» герои, случайно оказавшись в Музее современного искусства, в недоумении обходят огромные металлические модернистские скульптуры. Для чего вся эта тяжесть? В «Злых улицах», как и в «Тенях», герои тоже смотрят на статуи. Вернее, наоборот. Одетые в золото и ярко раскрашенные куклы святых из Старого собора Святого Патрика на Малберри-стрит пристально и беспощадно смотрят на героя. Вечность глазами статуи разглядывает человека. И человек ей не нравится.
Города меняются быстро. Когда город перестает соответствовать своим мифам, возникает известная форма ностальгии. Мы часто слышим: Париж уже не тот, Петербург уже не тот… «Тот» всегда отсылает нас к какому-то мифу, к ушедшему под воду «граду Китежу». Как правило, миф – это проекция из прошлого. Тем интереснее ситуация, когда со временем город все больше начинает соответствовать собственному мифу. Манхэттен Кассаветиса и Скорсезе утонул. Географически в том же самом месте теперь расположен «Манхэттен», город Вуди Аллена. И, как это ни странно, чем больше проходит времени, тем больше Манхэттен превращается в «Манхэттен».
В самой романтической сцене «Манхэттена» Мэри и Айзек, герои Вуди Аллена и Дайан Китон, встречают рассвет на берегу Ист-Ривер. Кажется, сегодня никому бы не пришло в голову, что в 1979 году, когда снимался этот фильм, гулять по улицам Манхэттена было небезопасно. Нью-Йорк того времени переживал расцвет преступности. Среди коренных жителей города трудно было встретить человека, которого хоть один раз да не ограбили бы. Район моста Куинсборо и сейчас-то не из самых благополучных, а персонажи Аллена и Китон не производят впечатления безрассудных смельчаков, готовых прогулять там всю ночь.
Впрочем, сейчас такую прогулку можно со спокойным сердцем порекомендовать любому приезжему. За последние двадцать лет Манхэттен превратился в одно из самых безопасных мест на Земле. Но того идеального города, в котором живут Мэри и Айзек, тогда просто не было. Вуди Аллен его себе вообразил. Он создал третий миф о Манхэттене: «Остров Манхэттен», закрытый клуб, единственное на Земле место, в котором живут единственные на Земле люди.
Вуди Аллен и не скрывал того, что делал. Пролог фильма – это процесс изобретения города. «Глава первая, – говорит Айзек за кадром. – Он обожал Нью-Йорк. Он поклонялся ему сверх всякой меры…» И дальше предлагается множество вариантов «первой главы» – вариантов мифа о городе. И под закадровый голос и музыку Гершвина Аллен рассыпает перед зрителем серию «идеальных» картинок, готовых постеров. Вырезай и вешай на стену.
«Тени» и «Злые улицы» рассказывали о Нью-Йорке, игнорируя его географию, – будущему туристу нечем поживиться. Фильмы и снимались в основном в специально построенных декорациях. Кассаветис использовал здание старого нью-йоркского театра. Скорсезе отснял большую часть материала в студийном павильоне в Лос-Анджелесе. Для него уникальную атмосферу составляют не улицы и площади, не парки и музеи. Город равен горожанам.
Вуди Аллен помечал булавками точки на карте. По его «Манхэттену» можно составлять путеводители, водить экскурсии. Пролог длится около трех минут. За это время мы видим Empire Diner (закусочная на Десятой авеню между 22-й и 23-й улицами), паром на Статен-Айленд, египетский Дендурский храм в Метрополитен-музее, Парк-авеню в районе 70-х улиц, Бродвей в районе Даунтауна, знаменитую баскетбольную площадку в Гринвич-Виллидж… Перечисление можно продолжать. Каждый второй кадр фильма отсылает к конкретному адресу.
Три ключевые сцены разворачиваются в трех разных музеях. Мэри и Айзек знакомятся на выставке в Музее Гуггенхайма. Во второй раз они «случайно» встречаются в том же самом скульптурном дворике Музея современного искусства, в котором неожиданно обнаружили себя герои «Теней». И наконец, в планетарии Музея естественной истории у них впервые завязывается что-то вроде романа. Кто эти люди? Кураторы?
Этот фильм слишком напоминает туристский ролик. Такое впечатление, что зрителю продается стерильная «идея Манхэттена». Но надо отдать режиссеру должное – продается она настолько мастерски, что рекламный ролик был принят миром за чистую монету. Более того, прошло совсем немного времени, и Манхэттен стал все больше походить на алленовский фильм. Это было связано с вполне прозаической причиной: развитие финансовой индустрии принесло городу огромные деньги. В результате до небес подскочили цены на жилье. «Этнические гангстеры» перекочевали в соседний Бруклин. Окрепшая от крупных денежных вливаний полиция без труда победила уличную преступность. Город стал чист, стерилен и годен для жизни и воспроизводства вуди-алленовских персонажей. Прошло совсем немного времени, и ими заполнились все кафе и рестораны на Вест-Сайде.
Почему именно ими? Возможно, он так хорошо их придумал, что у интеллигентных горожан просто не было более убедительной модели поведения, которой можно было бы следовать. Его инфантильный и трогательный очкастый интеллигент всегда профессионально успешен, если не знаменит. Он живет в самом прекрасном месте на Земле и в некотором роде является его символом. Ему без всякого труда достаются самые умопомрачительные женщины. Роджер Эберт где-то написал, что его всегда умиляло, что половина его знакомых женщин считают себя уникальными, потому что находят Вуди Аллена сексуально привлекательным. Вот уж действительно, есть чему удивляться! В сущности, Вуди Аллен изобрел «интеллигентный гламур».
Что касается самого режиссера, то «Манхэттен» остался самым успешным и одновременно самым нелюбимым его фильмом. В одном из интервью Вуди Аллен даже поражался, как ему удалось протащить такую фигню на большой экран. Неизвестно, что говорил ему по этому поводу его психоаналитик, но причины этой нелюбви угадываются. «Манхэттен» убил его персонажа. Можно сказать, что энергия образа целиком ушла в проект.
Вуди Аллен строил свою карьеру по чаплинской модели. Его очки и заикание – это чаплинские котелок и тросточка. Узнавание, предсказуемость работают на персонажа только до поры до времени. Непременно должен наступить такой момент, когда он превратится в самопародию. Единственный по-настоящему сильный фильм Вуди Аллена после «Манхэттена» – это «Зелиг»: в сущности, пародия на пародию. Зато в последние десять лет Вуди Аллен навязчиво пытается переизобрести «Манхэттен». Он делает это в Лондоне, Париже, Барселоне… Чего-то этим попыткам не хватает. Может быть, его самого… А может быть, эти древние города гораздо труднее поддаются переизобретению.
На карте Нью-Йорка остров Манхэттен напоминает своими очертаниями кита. Кит – воплощение витальности, жизненной силы. Ощущения человека, впервые оказавшегося на Манхэттене, можно сравнить с тем, что испытывает путешественник, стоящий на борту корабля, когда вдруг из океана выпрыгивает гигантский кит.
Существуют сотни и тысячи интерпретаций Манхэттена. На Манхэттене живет полтора миллиона человек, и у каждого в голове свой Манхэттен. Но для создания нового мифа требуется гений. Потому новые мифы возникают нечасто. За последние тридцать лет их, пожалуй, и не было. Но новый миф обязательно изобретут. Интересно, каким он будет?
«Нэшвилл». Старые песни о главном
Двадцать пятого декабря 2020 года, накануне Рождества, в 6:30 утра в самом центре столицы штата Теннесси, городе Нэшвилл, раздался страшный взрыв. За час до этого у припаркованного на Второй улице напротив здания AT&T трейлера включилась ретрансляционная система. Сначала жители соседних домов были разбужены несколькими громкими автоматными очередями, а потом смоделированный компьютером женский голос объявил: «Все ближайшие здания должны быть немедленно эвакуированы! Если вы слышите это сообщение, немедленно эвакуируйтесь! Не приближайтесь к этой машине!» Дальше шло предупреждение, что в машине бомба, которая скоро взорвется, после чего из динамиков зазвучала песня Петулы Кларк «Даунтаун», весьма популярная в 1964 году: «Когда тебе тревожно, поезжай в даунтаун, тебя успокоит весь этот шум и суета, я знаю, даунтаун, даунтаун, ла-ла-ла».
За час, прошедший между объявлением и взрывом, жителей успели эвакуировать. Поэтому, несмотря на то что три стоящих рядом автомобиля сгорели, множество зданий получили повреждения и одно рухнуло, никто, кроме человека, сидящего в фургоне, серьезно не пострадал. Этот, разумеется, погиб на месте. Им оказался шестидесятитрехлетний житель Нэшвилла Энтони Уорнер, который, по слухам, проводил много времени в соседнем парке в поисках следов инопланетной жизни. За несколько дней до Рождества он сказал соседу: «Нэшвилл и мир меня никогда не забудут!»
Прошел месяц. Уже забыли. Взрыв, в котором сначала по традиции предполагали теракт, а затем, опять-таки по традиции, списали на рехнувшегося одиночку, произошел прямо между президентскими выборами и инаугурацией нового президента. Это был, прямо скажем, довольно тревожный момент в американской истории. Что-то такое стояло в воздухе, все чего-то ждали. И тут этот взрыв. Впрочем, потом события пошли совсем в другую сторону. Оно, наверное, и к лучшему.
А мне, как только я прочитал эту новость, сразу врезалось в голову: Нэшвилл, президентские выборы, теракт, фургончик на колесах, с крыши которого идет громкая трансляция. Те же самые ингредиенты я уже видел в одном фильме, снятом в 1975 году. Он так и назывался – «Нэшвилл», снял его Роберт Олтмен, и это был один из лучших фильмов, которые я видел в своей жизни. То есть технически, как он снят, это было что-то умопомрачительное. Но по какой-то причине, видимо, в первую очередь потому, что все это время фильм про музыку кантри не был для меня особенно актуален, я за четверть века, прошедшие с тех пор, как увидел его в первый раз, так и не удосужился его пересмотреть. Теперь, видимо, настал такой момент.
Из кирпичного гаража медленно выползает белый вагончик с красными полосками. На крыше вагончика четыре больших громкоговорителя. На стене надпись: «Хэл Филлип Уолкер – Партия замены». Из громкоговорителя гром