– Вы должны это прочитать: «Египетская мумия найдена в Центральном парке»! Эксклюзивная новость только здесь! Только в «Геральд»!
– Привет, Билли, – сказала она, роясь в сумочке в поисках денег.
– Газету, мисс? Знаете, сегодня грандиозная история.
– Да, пожалуйста, – ответила она, протягивая ему десять центов.
– Спасибо, мисс, – сказал он, роясь в кармане в поисках мелочи.
– Оставь сдачу себе, Билли, – сказала она, засовывая газету под мышку.
– Спасибо, мисс! – крикнул он ей вслед, когда она поспешила прочь. Ее сердце колотилось в горле, его слова звенели у нее в голове. «Египетская мумия найдена в Центральном парке». Это была грандиозная история! Конечно, паренек исказил настоящие факты, но она должна признать, что это была хитрая уловка. Люди были без ума от всего египетского, и история о настоящей мумии интриговала больше, чем мертвая женщина, одетая как таковая.
Она вошла в пятиэтажное здание «Геральд», на секунду остановившись, чтобы насладиться великолепием мраморного вестибюля с отполированной винтовой лестницей и солнечными лучами, проникающими сквозь высокие окна первого этажа. Только оказавшись в безопасности внутри здания, она осмелилась взглянуть на первую полосу. Зайдя за колонну, она дрожащими руками развернула газету, чтобы прочитать заголовок в левой части первой страницы.
Они использовали ее заголовок, но под основным, который, должна была признать она, бросался в глаза больше. Ее взгляд упал на строку авторов: Элизабет ван ден Брук и Кеннет Фергюсон. Она перевела дыхание и только тогда поняла, что задерживала его. От этих слов в ней разлилась бурная река эмоций, которые она не могла различить: страх, возбуждение, печаль, облегчение, гордость.
Фотография мертвой девушки, сделанная Фредди, смотрела на нее со страницы. Даже после смерти он смог уловить безмятежную невинность на ее лице в форме сердечка и необычную женственность, как будто она олицетворяла каждую простодушную молодую женщину, которая слишком рано покинула этот мир. Казалось, она мирно спит, лицо – чистый холст. Она могла бы быть чьей угодно дочерью. Под фотографией был другой заголовок: «Вы знаете эту женщину?»
За этим последовали инструкции, призывающие всех, кто мог бы опознать ее, связаться с газетой. Там также упоминалось о награде. Когда Элизабет посмотрела на лицо девушки, ее восторг от того, что она увидела свою новость в печати, сменился другой, более тревожащей эмоцией: стыдом. Женщина умерла – была убита, – и все же первая мысль Элизабет при виде заголовка была о ее карьере. Жар вспыхнул на ее лице, когда она задумалась об этом. Ее амбиции сами по себе не были злыми или неправильными, но они не шли ни в какое сравнение со смертью невинной молодой женщины. Утреннее солнце скрылось за облаками, оставив вестибюль в тени, и Элизабет поежилась. Хотела ли она привлечь убийцу к ответственности или бедная девушка была просто инструментом для продвижения по карьерной лестнице? И почему нужно было выбирать что-то между этим? Почему нельзя выбрать и то, и другое?
Ее кожу покалывало от предвкушения, когда она поднималась по лестнице на второй этаж. Ей было интересно, что сказал бы Кеннет Фергюсон. Завернув за угол и оказавшись в коридоре, ведущем в редакцию, она услышала шаги позади себя. Кто-то быстро приближался. Прежде чем она успела повернуться, чтобы посмотреть, кто это был, она почувствовала руку на своей шее, а другая схватила ее за предплечье.
Нападавший толкнул ее вперед, в маленькую кладовку, с такой скоростью и силой, что у нее не было времени среагировать. Ее прижали к металлической полке, на которой лежали стопки офисной бумаги, и когда она открыла рот, чтобы закричать, в него засунули тряпку. Нападавший заломил обе ее руки за спину, связав их чем-то гладким и мягким – на ощупь это было похоже на галстук, но она не была уверена. Что бы это ни было, ей пришла в голову мысль, что эта ткань, вероятно, не оставит следов.
Страх пронзил ее тело, заставив колени подогнуться. Она попыталась высвободиться, но он держал ее железной хваткой, одной рукой обхватив за шею, в то время как другой возился с ее одеждой. Поняв, чего он добивается, она инстинктивно крепко зажмурилась. Ее желудок скрутило, завтрак угрожал вырваться наружу, но она сдержалась, боясь, что подавится с тряпкой во рту.
Она почувствовала его дыхание, горячее и влажное, на своем затылке, когда он приподнял ее юбки. Когда он ослабил хватку на ее шее, она попыталась повернуться, чтобы увидеть его лицо, но он сильно прижался к ней всем телом, пригвоздив к месту. Холодный металл полки больно впился в щеку. Элизабет чувствовала, как напавший тяжело дышал и стонал позади нее.
Хоть она никогда никому не рассказывала, но Элизабет не была девственницей. Она точно знала, что происходит. Она чувствовала его настойчивое желание сквозь ткань своего нижнего белья, когда он доставлял себе удовольствие правой рукой, удерживая ее левой. Она боролась и извивалась, но безрезультатно. Он только сильнее прижал ее к металлическому шкафу. Его ворчание становилось громче, дыхание хриплым и неровным по мере того, как он увеличивал темп самоудовлетворения. Наконец он достиг кульминации, застонав и рвано задышав.
И тут произошло самое странное из всего: он рассмеялся. Тихий смешок, почти как у женщины, походил больше на чувство облегчения, чем радости. Его тело на мгновение обмякло, а затем он набрал в легкие воздуха и снова рассмеялся, на этот раз более зловеще, торжествующе. Развязав ткань на ее запястьях, он выдернул кляп у нее изо рта, открыл засов и выскользнул, захлопнув за собой дверь, не раскрывая своей личности.
Она повернулась и потянула за дверную ручку, но та была заперта с другой стороны. Она стучала и кричала, и через пару минут дверь открылась. На пороге появился рабочий, одетый в комбинезон и ботинки, с озадаченным выражением лица. В правой руке он держал гаечный ключ, а в левой – моток веревки.
– Что с вами случилось, мисс? – Он был крупным, молодым и румянолицым мужчиной, с гладкими пухлыми щечками. Его карие глаза были серьезными и добрыми, и она чуть не расплакалась при виде него.
Ее первым побуждением было рассказать ему все, но разум восторжествовал. Она ясно видела, к чему приведет такое признание, как это повлияет на карьеру, как будет выглядеть в глазах коллег и кого те обвинят. Она слышала голоса осуждения. Ей не следовало посвящать себя мужской профессии. Она заслужила то, что получила. Так ей и надо, сама поставила себя в такое положение. Ей следовало догадаться о последствиях. Когда дело доходило до работы, она была немногим лучше обычной шлюхи.
Сдерживая слезы, грозившие подступить к глазам, она шокировала саму себя, сделав то, что всего несколько минут назад сочла бы невозможным: она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
– Это может показаться довольно глупо, но я случайно заперлась, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.
Он склонил голову набок.
– Как вам это удалось?
– Когда я закрывала дверь, то услышала, как задвигается засов, – сказала она, остро осознавая, насколько абсурдно это звучит. – Это было глупо с моей стороны, – добавила она с фальшивым смешком, понимая, что актриса из нее никудышная.
Однако ее жалкая ложь, казалось, удовлетворила его – он снисходительно улыбнулся. Она подумала, что он собирается сказать что-то о женщинах на этой работе, но он только усмехнулся.
– Не берите в голову, мисс, однажды я заперся в собственном подвале. Пришлось пилить себе путь наружу. Так и испортил хорошую дверь.
– Спасибо вам за то, что спасли меня, – сказала она с искренней благодарностью.
– Не берите в голову. Этот замок нужно немного смазать, чтобы подобной ситуации больше не повторилось – я прослежу за этим.
– Большое вам спасибо. Вы очень добры.
– Я делаю свою работу, мисс, – сказал он, вежливо приподнимая кепку, прежде чем продолжить путь по коридору.
Наблюдая, как он удаляется, Элизабет порадовалась, что ничего не сказала. Она не будет заклеймена как «падшая женщина». Она прекрасно знала, как все устроено, чтобы понимать, что ее слово ничего не будет стоить против слова нападавшего, кем бы он ни был. Несколько минут она стояла в пустом коридоре, ей хотелось кричать, рыдать, выть, как раненому животному. Не было никакого способа доказать, кто сделал это с ней, но она подумала, что у нее появилась довольно хорошая идея.
Элизабет обладала необычной способностью – если это можно так назвать – откладывать тяжелые или ненужные чувства в сторону до тех пор, пока она не сможет с ними справиться. Стоя в коридоре здания газеты, она поняла, что сейчас эта способность нужна ей больше, чем когда-либо. Это был самый важный день в ее карьере – она одержала победу, ее имя появилось на первой полосе газеты. Ей нужно было войти маршем в офис Кеннета Фергюсона, заявить о своей победе и дать понять, что она намерена продолжать писать об этой истории, куда бы она ни привела.
И все же она не чувствовала себя победительницей. Она чувствовала себя маленькой, грязной и, к своему отвращению, пристыженной. Ее использовали и выбросили. Умом она понимала, что в случившемся нет ее вины, но не могла избавиться от чувства крайнего унижения. Она чувствовала себя использованной. Элизабет направилась по коридору, но внезапно ее ноги подкосились, они стали словно ватными, будто не были способны удержать ее вес. Ухватившись за ближайшую дверную ручку, чтобы не упасть, она заметила, что ее руки дрожат. Ее охватил не страх, а ярость и отвращение. Глубоко вздохнув, она шаткой походкой направилась по коридору к женскому туалету. Инстинкт подсказывал ей, что ей нужно умыться после того, что с ней произошло, прежде чем двигаться дальше.
Туалет был пуст. Поблагодарив за эту крупицу удачи, она прошла в заднюю кабинку, слыша эхо своих жестких кожаных каблуков, ступающих по керамической плитке. Ее разум был затуманен, рассуждения нарушены, но чувства были чрезвычайно обострены. Она была загипнотизирована бледно-желтым солнечным светом, проникающим сквозь стеклянные блоки в высоком окне. Каждый звук был усилен, от скрипа петель на деревянной двери кабинки до щелчка металлической задвижки, когда она запирала ее. Когда она закрыла тяжелую дверь кабинки, это прозвучало как выстрел.