Он настороженно покосился на нее.
– О чем вы хотите спросить?
– Молодая леди, которая жила на третьем этаже…
– Говорю вам, там никто не живет! Wer ist sie[33], что вы так сильно интересуетесь ей?
На секунду она задумалась, не сказать ли ему, что она родственница пропавшей девушки, но предпочла правду.
– Меня зовут Элизабет ван ден Брук, я – криминальный репортер «Нью-Йорк Геральд».
– Aber Sie sind nur ein Fräulein[34], – сказал он, нахмурившись.
– Может, я всего лишь женщина, но могу заверить вас, что я еще и репортер. Настоящий репортер.
Он пожал плечами.
– Ihr Deutsch ist nicht so schlecht[35].
– Спасибо. Но мне бы хотелось усовершенствовать его.
– Можете ли вы пообещать, что я останусь анонимом?
– Даю вам слово.
Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, он в последний раз затянулся сигаретой, прежде чем раздавить ее каблуком ботинка.
– Komm herein[36], – сказал он, приглашая ее внутрь.
Элизабет последовала за ним в магазин, но, когда он закрыл и запер за ними дверь, ее сердце бешено заколотилось в груди. Впервые в своей жизни она боялась оставаться наедине с мужчиной. Однако оранжевый кот, примостившийся на подоконнике, несколько успокоил ее. Животное томно смотрело на нее из-под полуприкрытых глаз, что, по словам ее сестры, было кошачьим эквивалентом улыбки.
Господин Вебер сам явно нервничал, что также успокоило ее. Развернув вывеску, чтобы показать, что магазин закрыт, он опустил шторы на окнах. В магазине царил безупречный порядок, стеклянная витрина с мясом была отполирована до блеска, но в аромате разделанного мяса, витавшем в воздухе, было что-то зловещее.
– Jetzt[37], – сказал Вебер, расстегивая воротник. – Вы не должны никому говорить то, что я вам сейчас скажу. – Хотя внутри магазина было прохладно, он вспотел.
– Я никогда и никому не упомяну вашего имени.
– Наверху жила молодая женщина. Я не знаю ее имени. И вдруг она исчезла – испарилась.
– Кто заплатил вам за молчание?
На его лице отразилось удивление.
– Как вы…
– Вас видели идущим в банк с большой суммой наличных после того, как вас посетил хорошо одетый мужчина.
– Я не могу раскрыть его личность.
– Значит, вы знали его?
– Я знаю, кто его послал.
– И вы не можете мне сказать?
– Если я это сделаю, то за мою жизнь заплатят меньше, чем за эту груду костей, – сказал он, указывая на миску с суповыми косточками за прилавком.
– Тогда что вы можете мне сказать?
– Полиция вам не поможет.
Его слова повисли в воздухе, эхом отдаваясь в голове. Полиция вам не поможет.
Глава 23
После встречи с господином Вебером Элизабет почувствовала такую сильную усталость, что едва смогла собраться с силами, чтобы сесть в трамвай и отправиться домой. Оказавшись в безопасности, в своей квартире, она разделась и, спотыкаясь, побрела в ванную, где приняла горячую ванну. Ванна в форме львиной лапы была одним из удобств, которое привлекло ее в Стайвесант, когда она искала жилье после колледжа. К большому разочарованию ее матери, о возвращении в городской дом ее семьи на Пятой авеню не могло быть и речи. Хотя отец понимал ее, мать Элизабет чувствовала себя ущемленной. Но Катарина ван ден Брук любила драму, и это позволило ей сыграть многострадальную, недооцененную мать.
Лежа в ванне, от которой поднимался пар, Элизабет скользнула вниз, пока вода не дошла ей до шеи. Вода сняла физическую боль с ее тела, но не смогла облегчить боль, которая сомкнулась вокруг сердца, как тиски. Закрыв глаза, она попыталась не думать ни о чем, кроме успокаивающего звука воды. Но от этого стало только хуже. Она снова оказалась в кладовке, вдыхая аромат бумаги и картона, грифельных карандашей и заплесневелых металлических полок. Однако был и другой запах – что-то знакомое, но она не могла определить, что именно. Ее глаза резко распахнулись. Она узнала этот запах.
Выбравшись из горячей ванны, она потянулась за полотенцем – из египетского хлопка, любезно предоставленным ее матерью, – и обернула им свое тело. Внезапно она увидела образ Салли, закутанной во все белое на дне ямы в Центральном парке. Она уставилась на водяной пар, конденсирующийся на окне ванной, образуя капли, которые стекали по стеклам, подобно тому, как дождь стекал по лицам полицейских, когда они вытаскивали Салли из временной могилы.
Не желая больше думать об этом, Элизабет отвернулась, почувствовав, как ее пробрала зевота. Хотя была только середина дня, ее тело налилось тяжестью от усталости, и, натянув фланелевую ночную рубашку, она упала на кровать, не откидывая покрывала, и поддалась тяге сна.
Она проснулась от воркования голубей за окном. Большинство людей либо игнорировали голубей, либо жаловались на них, но ей всегда нравились крепкие, находчивые птицы. Перевернувшись на спину, она уставилась в потолок с изящной круглой лепниной. Дурное предчувствие скрутило ее желудок, когда она вспомнила, что произошло ранее. К ее облегчению, ей ничего не приснилось, что она могла бы вспомнить. Зевая, она села, сунула ноги в домашние тапочки и выдвинула верхний ящик своего комода. На дне, завернутый в мягкую ткань, лежал штурмовой кинжал ее дедушки – семейная реликвия, подаренная ей отцом много лет назад. Достав его, она провела пальцами по кожаным ножнам, утыканным гвоздями. Оружие было одновременно и прекрасно, и смертельно опасно. Сомкнув ладонь на прочной рукояти, она вытащила лезвие – тонкое и острое, с изящной фаской. Держа его в руках, она почувствовала, как ее страх улетучивается. Она чувствовала себя могущественной и опасной.
Пока она любовалась им, раздался громкий стук во входную дверь. Ее охватила паника – раздраженная, она стряхнула ее. Стиснув зубы, она решила взять под контроль свои эмоции. Сжимая кинжал, она прошла через гостиную в прихожую. Раздался еще один стук. Приподняв крышку глазка, она взглянула в него и увидела Карлотту. Облегчение накатило волной. Тоби рядом не было видно.
Элизабет отперла дверь и впустила свою подругу. Затем надежно заперла засов, как только Карлотта оказалась внутри.
– Который час? – спросила она, зевая. Ей казалось, что она проспала десятилетия, как Рип ван Винкль[38].
– Семь часов вечера, – ответила Карлотта, вытирая ноги о коврик. – Ты теперь привыкла спать днем?
– Я только что проснулась.
Карлотта была одета в свою обычную нарядную одежду – длинное платье в цветочек со свободной струящейся юбкой, на голове алый шарф. На шее у нее висело ожерелье из серебра и бирюзы, запястья были обмотаны браслетами в тон.
– Я бы убила за чашку чая. Я принесла бейгл, – сказала она, протягивая Элизабет коричневый бумажный пакет.
– Как поживает твоя мама? – спросила Элизабет, когда они прошли в гостиную.
– Лучше, спасибо – мой брат нашел доктора из Белвью, которого ты порекомендовала.
– Доктора Джеймисона?
– Да, – сказала Карлотта, усаживаясь на обитый желтым шелком диван у камина. – Он дал ей травяную настойку, которая, по его словам, была старым семейным средством, и это значительно облегчило ее симптомы.
– Он подтвердил, что это холера?
– Кажется, ему показалось, что она, вероятно, выпила какой-то яд.
– Яд?
– Он не это слово использовал… что же он сказал? Ах, да – токсин! Вот как он это называл. Он сказал, что токсин мог попасть в ее организм через зараженное мясо или испорченные овощи, и что это, вероятно, пройдет само собой. Он сказал, что она еще не до конца выздоровела, но ей значительно лучше.
– Я так рада это слышать. А теперь я лучше принесу чай.
Когда она вернулась в гостиную с чайным подносом, Карлотта стояла перед французскими окнами, глядя на улицу.
– Я всегда поражаюсь тому, насколько мы – люди – разные, – сказала она.
– Например? – спросила Элизабет, ставя поднос на мраморный кофейный столик.
– По улице идет обеспеченная и вполне упитанная семья, а за ними, толкая коляску, идет женщина, такая худая, что кажется, будто она сделана из палочек.
– Город – разнообразное полотно, – сказала Элизабет, разливая чай. – Как художница, ты должна это ценить, – добавила она, протягивая ей чашку.
– Это правда. И ты, должно быть, чувствуешь то же самое как писательница.
– Да, – сказала Элизабет, делая глоток чая.
Карлотта положила себе бейгл, намазанный свежим сливочным маслом.
– Знаешь, мы едим их со сливочным сыром. Ты должна как-нибудь попробовать это.
– Непременно.
– Когда-нибудь тебе следует написать книгу, которую я смогу проиллюстрировать. Разве это не было бы забавно?
– Забавно, да, – рассеянно ответила Элизабет. Поставив чашку на каминную полку, она принялась теребить завязки на халате.
Поставив свою чашку, Карлотта внимательно посмотрела на нее.
– С тобой все в порядке? Ты выглядишь обеспокоенной.
Элизабет рассказала о событиях дня, опустив инцидент в кладовке. Она не собиралась никому рассказывать, опасаясь, что если проговорится Карлотте, то в конце концов это дойдет до ее родителей – или, что еще хуже, до ее работодателя. Она поняла, что не в состоянии говорить об этом. Сама мысль вызывала у нее тошноту.
Карлотта внимательно слушала и, когда Элизабет закончила, вскочила со стула.
– Значит, для того чтобы установить личность мертвой девушки в парке, нам нужно всего лишь сходить в концертный салун «У Гарри Хилла»!
– Так я и собиралась сделать.
– А я буду сопровождать тебя.
– Я не думаю…
– Чепуха. Все решено. Но сначала, тебе не кажется, нам следует обратиться в полицию?