ственности, вы сначала должны доложить о ней в мой офис.
– Могу я набраться смелости и спросить, что вам удалось выяснить в ходе вашего расследования? – спросил Фергюсон.
– Мы назначим пресс-конференцию по этому вопросу тогда, когда сочтем это нужным.
– А что насчет детектива О’Грейди? – спросила Элизабет. – Он все еще занимается этим делом?
– Я решил сам проследить за расследованием.
– Но…
– Хорошего дня, мистер Фергюсон, – сказал Бирнс, надевая свой котелок. – Хорошего дня, мисс ван ден Брук.
Приподняв шляпу, Томас Бирнс удалился так же быстро, как и появился.
– Что ж, – сказал Фергюсон, когда тот ушел, – с сожалением вынужден сообщить, что вам придется полностью переписать свою статью.
– Вы не упомянули ничего из того, что я вам только что сказала.
Редактор отрывисто рассмеялся.
– Я не посчитал это нужным. В конце концов, – сказал он с лукавой улыбкой, – на данный момент это всего лишь теория.
Элизабет уже пришла к этому выводу, а также к другому: ей не нравился старший детектив-инспектор Томас Бирнс.
Глава 33
Поскольку время было позднее, а у него были другие дела, требующие внимания, Фергюсон разрешил Элизабет пойти домой и заняться своей работой на следующий день. Она испытала огромное облегчение, так как усталость брала свое, а ей нужно было полностью пересмотреть свою статью. Они договорились не упоминать теорию о том, что может быть связь между двумя жертвами, решив рассматривать это как два несвязных случая, по крайней мере, на данный момент.
Прошедшая небольшая гроза освежила воздух Нижнего Манхэттена. Элизабет перешагнула через несколько луж, пересекая парк Сити-холл, проходя мимо ряда молодых чистильщиков обуви, сидящих перед изящным зданием правительства. Они были одеты в комбинезоны и матерчатые шапочки. Их пальцы были в темных пятнах от лака, которым они весь день смазывали обувь. Паре мальчиков на вид было не больше девяти-десяти лет. Мэрия была популярным местом их работы, поскольку здесь они могли обслуживать как политиков, так и газетчиков с Принтерз-Роу. Когда она проходила мимо, самый младший, бледнолицый паренек с копной желтых волос, поймал ее взгляд и улыбнулся. Самый высокий мальчик, в комбинезоне, слишком маленьком для его роста, показал ей язык. Обычно такой жест мог бы позабавить ее, но сейчас он показался ей непристойным.
На полпути к парку Элизабет внезапно почувствовала непреодолимое желание увидеть своего отца. Его кабинет находился в «Твидовом суде», поэтому она подавила голод и пошла на север, к задней части мэрии. Его фасад выходил на центр города и был построен в то время, когда большая часть населения Нью-Йорка жила на южной оконечности Манхэттена.
Здание «Твидова суда» представляло собой внушительное сооружение в неороманском стиле на Чемберс-стрит, 52, в северной части Сити-холл-парка. Задняя часть здания суда выходила на заднюю часть мэрии, их разделяла тонкая полоса зеленых деревьев. Он был построен по заказу самого босса Твида, и, по иронии судьбы, в его стенах произошло падение политика, после того как «Нью-Йорк таймс» разоблачил, что он тратил крупные суммы денег из строительных фондов.
Элизабет поднялась по длинной лестнице к главному входу, миновав четыре массивные каменные колонны, поддерживающие классический портик, и прошла через середину трех высоких арок, ведущих внутрь здания. Ей не нравились фасады греческих и римских зданий. Они казались ей педантичными, их симметричные линии угнетали, однако ротонда здания суда – совсем другое дело. Кирпичная кладка была впечатляющей. Она была выполнена в оттенках кармина, изумруда и нежно-желтого. Ряд декоративных арок и балконов поднимался к потрясающему витражному потолку. Солнечный свет проникал в комнату через высокие арочные окна, а также через мансардный люк. Интерьер одновременно придавал стимул и успокаивал – странное наследие коррумпированного политика, который был одержим жаждой правления.
Она прошла по искусно выложенному кафелем полу, эхо ее шагов слабо отдавалось в огромном пространстве. Ей казалось, она пребывает в персидском дворце. Кабинет ее отца располагался на втором этаже. Она поднялась по тяжелой деревянной лестнице, любуясь золотыми люстрами, свисающими с потолков балконов и освещающими их углы мягким, рассеянным светом.
Она вошла в кабинет и обнаружила своего отца сидящим за массивным письменным столом, изготовленным из клена с довольно необычной резьбой. Его поверхность была инкрустирована зеленой кожей с золотой отделкой. Мать Элизабет заказала его из Лондона после того, как увидела его в каталоге.
Хендрик ван ден Брук был высоким мужчиной с сутулыми плечами из-за того, что всю жизнь наклонялся, чтобы поговорить с людьми меньшего роста. Копна вьющихся рыжих волос покрывала большую голову, и казалось, что он вот-вот упадет из-за ее веса. У него были такие же темно-голубые глаза, как у его младшей дочери, такая же бледная кожа и высокие скулы. Его губы были слишком пухлыми для мужчины, а нос длинным, что придавало ему небольшое сходство с французским философом Дени Дидро. Возможно, его лицо было некрасивым, но зато оно было поразительным – Элизабет так же думала и о своей собственной внешности. Она пошла в своего отца, а ее сестра – Лора унаследовала нежную, неземную красоту Катарины ван ден Брук.
Когда он увидел ее, его лицо расплылось в улыбке.
– Лиззи! Какой приятный сюрприз.
На секунду она испугалась, что он поймет, что с ней произошло, и начнет задавать вопросы. После нападения она чувствовала себя по-другому и боялась, что эта перемена будет заметна тому, кто так хорошо ее знал. Отец обошел свой стол и обнял ее, объятия длились дольше, чем обычно. Она не знала, как реагировать – то ли он был рад ее видеть, то ли он скучал по ней… или, быть может, он действительно понял, что что-то не так?
Но ей не стоило беспокоиться.
– Я очень надеюсь, что мой визит пройдет хорошо, – сказала она, поправляя платье.
Он рассмеялся – добрым, непринужденным смехом, похожим на журчание бегущей воды по камням.
– Хорошо? Ха! С каких это пор встреча с моей любимой дочерью должна пройти плохо?
Элизабет немного передернуло от его слов «любимая», хотя она знала, что это правда. Она чувствовала, что должна протестовать из-за Лоры, но в сложившихся обстоятельствах боялась, что это может показаться неискренним.
Ее отец был уважаемым человеком, судьей уголовного суда с репутацией неподкупного в то время, когда почти всех и вся в городе можно было купить за соответствующую цену. Босс Твид, возможно, и был мертв, но Таммани-холл по-прежнему оказывал устрашающее влияние на весь город. Но Хендрик ван ден Брук излучал честность. Ни у кого в городе не было более безупречной репутации. И все же, несмотря на всю свою известность, Хендрик был добрым, кротким человеком, который предпочитал ухаживать за своими тюльпанами, а не осуждать своих сограждан.
– Я не хочу прерывать твою работу, – сказала она.
– Так получилось, что у меня есть немного времени до следующего судебного разбирательства. А теперь сядь и расскажи мне все, что происходило в твоей юной жизни.
Он указал на пару изящных французских антикварных кресел – еще одно завоевание ее матери, купленное на распродаже «за бесценок», как она утверждала, хотя никогда не раскрывала, что именно это означало. Элизабет осторожно опустилась на кремовую шелковую обивку, юбки зашуршали, когда она села.
Ее отец взгромоздился на стул напротив, нетерпеливо подавшись вперед.
– Поздравляю со статьей – люди только и говорят о ней.
– Я не ожидала, что она произведет такое впечатление на представителей юридической профессии.
– Напротив, нам нравится читать о различных городских происшествиях. Однако, по правде говоря, это довольно ужасное убийство. Ты уверена, что репортаж о преступлениях – это подходящее занятие…
– Для такой юной леди, как я?
Он печально улыбнулся.
– Это правда звучит странно, когда ты это говоришь.
– Я не уверена, что это подходящее занятие для кого-либо. Но раз уж ты спрашиваешь, то я полна решимости доказать, что женщины тоже могут работать в этой сфере.
– Но разве ты не единственная…
– О, после меня, без сомнения, будут другие. Даже более талантливые и успешные, чем я. Я не удивлюсь, если некоторые из них достигнут большой известности.
– Но ты довольна быть первопроходцем.
– Невозможно добиться признания, не заложив фундамент.
– Это моя Лиззи! У тебя всегда было свое мнение. В этом отношении ты похожа на свою мать. У вас есть успехи в установлении личности этой бедной девушки?
– Да.
– Я очень надеюсь, что ты не подвергаешь себя опасности.
У нее не было намерения рассказывать о своей поездке в салун «У Гарри Хилла», хотя ей очень хотелось спросить отца, насколько хорошо Хилл на самом деле его знал.
– Что-то не так? – спросил отец.
– Нет, ничего, – ответила она.
– Я знаю этот встревоженный взгляд. О чем ты думаешь?
– Я видела Лору на этой неделе, – наконец сказала она. Ей хотелось отвлечь их обоих правдой от того, о чем она на самом деле думала.
Ее отец негромко кашлянул и потянул себя за галстук.
– Она узнала тебя?
– Да.
– Как она себя чувствует?
– Думаю, она поправилась бы быстрее, если бы чаще виделась со своей семьей.
На его лице появилось страдальческое выражение.
– Я правда советую твоей матери поехать к ней, но… это расстраивает ее.
– Ты хочешь сказать, что ее душевное состояние важнее выздоровления Лоры?
Закрыв глаза, он сжал переносицу большим и указательным пальцами. Она узнала этот жест. Он делал это, когда страдал от головной боли.
– Лиззи, – мягко сказал он, – я думаю, ты должна смириться с возможностью того, что твоя сестра не поправится.
Элизабет сжала губы и уставилась в пол. Узор пышного персидского ковра поплыл у нее перед глазами.
– Она должна.