– Перья?
– Да. Похоже на головной убор – вроде тех, что носят индейцы.
– Что-нибудь еще?
– На нем был плащ – старомодный, с отворотами, что ли.
– Какого он был роста?
– Довольно высокий вроде бы.
– Вы заметили в нем что-нибудь еще?
– Немного громоздковат, э-э-э, хотя из-за плаща сложно сказать.
Она выудила из своей сумки еще несколько монет и вложила их ему в руку. Его кожа была грубой и шершавой, напоминая потертую веревку.
Он приподнял свою шляпу.
– Вы очень добры, мисс. Действительно, очень добры.
– Не думаю, что смогу убедить тебя потратить их на еду вместо выпивки.
Он ухмыльнулся, и она пожалела, что он это сделал. Его зубы (или то, что от них осталось) были похожи на гниющие доски причала – изъеденные и изношенные, покрытые серыми пятнами от возраста.
– Спасибо вам за вашу помощь, мистер…
– Зовите меня Морской волк. Все так делают.
– Спасибо вам, э-э, Морской волк.
Он снова приподнял шляпу и неторопливо вернулся на свое место на пирсе, хотя ноги у него были такие кривые, что это больше походило на прыжок и ковыляние.
Глядя ему вслед, Элизабет задавалась вопросом, насколько он был дряхлым из-за возраста и тяжелой работы, а насколько из-за пьянства и разгульного времяпрепровождения. Он был примером того, насколько человеческое тело может быть изуродовано временем и тяжелым трудом, но было способно продолжать жить. Это был урок выживания, хотя и не из приятных. Нью-Йорк был полон таких людей, как он, которых жизнь сломила. Они сильно цеплялись за тот уровень существования, до которого опустились. Тот же самый город, который странным образом заставил их выживать, также и взрастил их. На его обширном полотне нашлось место для самых разных существ, больших и маленьких, от избалованных пуделей из роскошных особняков на Пятой авеню до самых низменных паразитов, шныряющих по грязным подвалам многоквартирных домов в поисках гниющих объедков. Жизнь во всех ее крайностях была характерной чертой Нью-Йорка в Золотой век – как, к сожалению, и убийство.
Глава 48
Он стоял в начале Баярд-стрит, прислушиваясь к пьяному пению, доносившемуся из унылого салуна на углу.
Подрались в клочья субботней ночью.
Новость по газетам тотчас разнесли.
Ружья, пистолеты, дубины и хлысты.
Кипяток и старые бруски
На другой берег Иордана их привели.
Он хорошо знал эту песню. Она была посвящена последней крупной драке между соперничающими уличными бандами «Бауэри Бойс» и «Дэд Банни», произошедшей 4 июля 1857 года. Беспорядки продолжались два дня, а перестрелки – неделю, что положило начало распаду городских уличных банд.
Снимите старое пальто и закатайте рукава,
Улица Баярд для прогулок страшна.
Снимите старое пальто и закатайте рукава,
Чтобы войти в шестой «кровавый» округ, отвага нужна.
Как и любой другой житель Нью-Йорка, он хорошо знал эту историю. В городе было лишь немногим менее неспокойно, чем в те бурные дни – банды, возможно, и не разгуливали по улицам, но преступность не уменьшилась, и бедняки по-прежнему жили в отчаянной нищете.
Облезлая желтая собака прокралась мимо него, опустив голову. В ее усталой походке сквозило смирение. Когда-то он чувствовал себя таким псом, но больше нет. Осматривая улицу с наступлением темноты, он глубоко вздохнул. Он стоял на краю величия. Огромный и могучий город лежал у его ног. Его деяния были у всех на уме, на устах. Даже сейчас он чувствовал это. Языки сплетничали в гостиных и коридорах, в дверных проемах и витринах магазинов. Он вдохнул ночной воздух, сладкий от приближения осени, но прямо под ним скрывался зловонный запах разложения и отчаяния.
Он прогуливался по Малберри и, приблизившись к повороту, увидел, как через улицу пробежала крыса, издав писк, прежде чем исчезнуть в канаве. Говорили, что Файв-Пойнтс – это место, куда души отправляются умирать. Казалось, сама надежда боялась этих кривых улиц. Он знал, что справедливость – это чисто человеческое понятие, несмотря на то, во что хотят заставить вас поверить немногие счастливчики.
Но теперь он держал бразды правления правосудием в своих собственных руках. Ни один промышленник, ни один сталелитейный или железнодорожный магнат не обладал большей властью, чем он в этот момент. Он станет известен – его влияние вскоре почувствуют повсюду. Он был Осирисом – Владыкой Подземного мира, Судьей мертвых.
И он только начал.
Глава 49
После разговора с Морским волком Элизабет страстно захотелось присоединиться к Фредди в «Томбс». Но она знала эти внушительные гранитные ворота и неохотно вняла его предупреждению. Направляясь на север, наблюдая, как ранний вечерний свет окутывает город своим туманным сиянием, она добралась до «Геральд» и нигде не обнаружила Джеймса Гордона Беннетта-младшего. В этом не было ничего удивительного, поскольку был вечер воскресенья, и в редакциях работала лишь небольшая команда. В подвале шумела типография – утренний понедельничный выпуск уже был готов, но все расспросы о том, где именно находится Беннетт, были встречены непонимающими взглядами. Наконец помощник редактора сказал ей, что издатель останавливался в отеле «Виндзор» когда был в Нью-Йорке. Элизабет незамедлительно отправила телеграмму, указав Стайвесант в качестве обратного адреса для ответов.
ФЕРГЮСОНА ИЗБИЛ БИРНС. ОН ДОСТАВЛЕН В ТОМБС – СВЯЖИТЕСЬ СО МНОЙ ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ПОДРОБНОЙ ИНФОРМАЦИИ – Э. ВАН ДЕН БРУК
Она не знала, когда Беннетт получит сообщение, но, по крайней мере, ответ придет прямо к ней домой. Поддавшись импульсу, она решила нанести визит в салун Юстуса Шваба. Если повезет, она надеялась найти там Карлотту и Джону.
Салун занимал первый этаж пятиэтажного многоквартирного дома из красного кирпича на Ист-Ферст-стрит, 50. Элизабет проходила мимо этого здания раз или два, но всегда считала, что это тихий, ничем не примечательный квартал. Ферст-стрит трудно было назвать магистралью – она была короткой даже для центра города и занимала всего три квартала, протянувшихся от авеню А до Бауэри. Чуть южнее находилась Хьюстон-стрит – магистраль, по которой часто ездили трамваи, экипажи и кебы и где днем и ночью раздавался равномерный цокот лошадиных копыт.
Стоя на тротуаре перед зданием, Элизабет слышала голоса – смех, разговоры, крики. Из глубины салуна доносились металлические звуки пианино. Вывеска над дверью гласила, что здесь подают светлое пиво Юстуса Шваба. Буквы, нанесенные по трафарету на витрину, рекламировали продажу вина, пива и ликеров. Она нерешительно толкнула дверь, которую распахнул изнутри улыбающийся молодой человек с черной как смоль бородой и такими же темными бровями. На нем были квадратные очки и матерчатая кепка. Его короткий пиджак был плотно скроен поверх несколько мешковатых брюк.
– Входите! – проревел он, кладя руку ей на плечо и втаскивая в переполненную, прокуренную комнату. – Добро пожаловать, добро пожаловать… что вы пьете?
– Ну, я…
– Тогда пива! Только лучшее светлое пиво для такой юной леди, как вы! – у него был русский акцент, а манеры такие энергичные, что его тело казалось одним большим восклицательным знаком.
– Я не…
– Это не проблема – сейчас вернусь!
Он исчез в толпе, оставив Элизабет одну в длинной узкой комнате салуна. Она была не более пяти метров в поперечнике, с низким жестяным потолком и закопченными стенами, освещенными газовыми бра. За стойкой в дальнем конце зала сидел неряшливого вида молодой человек в короткой куртке и полосатом шарфе. Пыльное зеркало позади него отражало сцену, отчего тесное пространство казалось больше.
Дверь сбоку вела в заднюю комнату, из которой она могла разобрать разрозненные звуки пианино, хотя в баре было слишком шумно, чтобы разобрать мелодию. Несколько столиков, разбросанных по бокам зала, были заняты самыми разными мужчинами и женщинами, в самой разнообразной одежде. Казалось, никто не одевался с оглядкой на то, что можно было бы счесть «модным». Некоторые, судя по всему, распахнули свои шкафы и надели все, что им подходило, не считаясь с мнением высшего общества. Некоторые выглядели явно богемно. Другие были одеты в то, что напоминало наряды радикальных социалистов. Третьи щеголяли с ученым видом, все в черном. Некоторые женщины предпочитали строгую прическу и мужской стиль одежды.
Добрую треть присутствующих составляли женщины. Элизабет также заметила нескольких негров, а также одного мужчину, чье лицо имело восточные черты. Как старые, так и молодые были вовлечены в оживленную беседу, сопровождаемую взрывами смеха и долгими глотками пива из высоких металлических кружек. Несколько человек подняли головы, когда вошла Элизабет. Некоторые, казалось, были слегка заинтересованы ее присутствием, но вскоре вернулись к разговору и выпивке со своими спутниками. Она не чувствовала себя незамеченной. Казалось, ее присутствие воспринимается как что-то само собой разумеющееся. Она никогда не чувствовала себя так расслабленно в комнате, полной незнакомцев.
Вытянув шею, чтобы разглядеть что-нибудь поверх толпы стоящих людей, Элизабет высматривала Карлотту и ее брата, когда молодой черноволосый парень вернулся с двумя кружками пива.
– Держите, – предложил он, протягивая ей одну.
– Очень любезно с вашей стороны, – ответила она.
– Давайте выпьем за Карла Маркса! – воскликнул он, поднимая свой бокал. Видя ее метания, он мягко хлопнул ее по спине, и она подумала, не было ли это какой-то формой тайного радикального рукопожатия. – Не бойтесь, здесь вы в безопасности. Пейте, дружище!
Внезапно ей захотелось пить, и она залпом выпила большое количество ледяного пива. Пузырьки защекотали ей горло, освежая.
Сам изрядно выпив, ее спутник затянул песню. Несколько других быстро присоединились к нему.