– Что ж, – сказал Джеймисон, когда они закончили, – я вижу, мы оба были одинаково голодны.
– Это было действительно превосходно – спасибо.
– Мне было очень приятно.
Элизабет приняла его предложение проводить ее домой. Когда он поймал кеб, тот остановился прямо перед больницей. Возничий показался ей знакомым – потом она увидела длинный шрам у него на щеке. Она узнала того же худощавого молодого человека, которого видела раньше, он оседлал красивого гнедого мерина, который мотал головой в упряжи, горя желанием рвануть вперед.
– Вы определенно умеете хорошо обращаться с лошадью и экипажем, – заметила она кучеру.
– Да, мисс, – сказал он, вежливо приподнимая шляпу, когда она заняла свое место в уютном салоне кеба.
После короткой поездки они прибыли в Стайвесант. Сказав кучеру подождать, доктор Джеймисон проводил ее до входной двери, и когда она нащупывала свой ключ, то услышала, как хлопнула дверь на втором этаже. Вздрогнув, она выронила ключ.
Он наклонился, чтобы поднять его.
– С вами все в порядке? – спросил он, протягивая ей связку.
– Я просто устала, – солгала она. – Спасибо вам за прекрасный вечер.
– Мне было приятно, – сказал он, и свет газового фонаря мягко упал на его темные вьющиеся волосы. Она почувствовала запах его лаймового одеколона, и ее пальцы окаменели, а к горлу подступила паника. Ключи снова выскользнули у нее из рук, и он снова взял их.
– Вы точно уверены, что с вами все в порядке? – спросил он, протягивая ей ключи.
– Какая я неуклюжая! – сказала Элизабет, надеясь, что ее голос не дрожит. – Еще раз спасибо, – сказала она. На этот раз ключ повернулся в замке, и она вошла в свой вестибюль. Она смотрела в окно, как он садится обратно в кеб, и стояла неподвижно, пока стук копыт по булыжнику не затих в ночи.
На самом деле она не верила, что Хайрам Джеймисон был нападавшим на нее, но запах одеколона вызвал у нее тошноту, и, когда она поднималась к себе в квартиру, у нее закружилась голова. Надежно заперевшись внутри, девушка налила горячую ванну. Откинувшись на спинку в глубокой ванне, она сидела, пока зеркало над раковиной не запотело от пара, и она наконец позволила своему телу расслабиться. Сделав долгий, медленный вдох, на выдохе она прерывисто всхлипнула. За этим еще и еще. Горячие слезы смешивались с водой в ванне, пока у нее не заболел живот от ритмичного вздымания.
Потом она забралась в постель и уставилась в окно на полную луну, висящую высоко в небе. Впервые ей пришло в голову, что некоторые травмы могут никогда не зажить.
Глава 60
Кеннет Фергюсон поднял глаза от своего стола, когда Элизабет ворвалась в его кабинет во вторник утром.
– Он водит кеб! – воскликнула она, задыхаясь.
– Что? Кто водит кеб?
– Убийца! Вот как он перевозит тела, оставаясь незамеченным.
– Откуда вы узнали?
– Разве это не имеет смысла? Он безнаказанно разъезжает среди ночи, ни перед кем не отчитывается и не привлекает особого внимания.
Фергюсон погладил свои бакенбарды.
– Я понимаю вашу точку зрения. Все привыкли видеть кучеров на улице в любое время суток.
– И это объяснило бы, откуда он знает, где живут мои родители.
– Хотите сказать, что он отвозил вас туда когда-то?
– Именно. – Она рассказала ему о том, что неоднократно видела худощавого кучера со шрамом на щеке. – Я не уверена, что это он, но именно это натолкнуло меня на эту мысль.
– Но как он узнал, что вы были там вчера вечером?
Она нахмурилась.
– Я могу только заключить, что он наблюдал за мной.
Фергюсон нахмурился.
– В городе сотни происшествий. Жаль, что никто не видел, как он раскладывал тела.
– Был один свидетель.
– Что? Кто?
Она рассказала ему о своем разговоре со старым моряком в доках.
– Конечно, я должна была сказать вам раньше. Из-за всего остального, что происходило, я совсем забыла.
– Я не видел упоминания об этом в вашей статье.
– Потому что я боялась, что, если напишу о нем, ему причинят вред.
– И все же, вы говорите, он не видел экипаж?
– Да.
– Значит, убийца – ночной ястреб, – размышлял Фергюсон. «Ночные ястребы» были кучерами, которые рыскали по ночным улицам города, печально известные тем, что обманывали своих клиентов и обслуживали широко распространенный рынок пороков в Нью-Йорке.
– Есть кое-что еще, – сказала она и рассказала ему о странной книге, которую получила ее сестра.
– И вы до сих пор не знаете, кто ей ее дал?
– Доктор Джеймисон пытается это выяснить.
– Хотите сказать, возможно, это кто-то из больницы?
– Возможностей множество. Книга могла быть передана любому сотруднику, чтобы тот отнес ее Лоре. Или она могла быть подарена непосредственно посетителем. Возможно, ее даже подарил ей другой пациент. Боюсь, ее воспоминания довольно туманны.
– В больнице ведется журнал посещений?
– К сожалению, нет. У них и так не хватает персонала.
– Мне это не нравится, – сказал Фергюсон, жуя окурок сигары. – Мне это ни капельки не нравится.
– Я иду к своему столу, чтобы поработать над продолжением, – сказала она.
– Когда Баннистер вернется из больницы, я хочу, чтобы он проводил вас домой.
– Я не понимаю…
– Дальнейшего обсуждения этого вопроса не будет.
Хотя она и не хотела в этом признаваться, на самом деле Элизабет почувствовала облегчение. Ее бравада была не более чем позой. Она была удивлена, что это кого-то убедило, хотя сама с трудом в это верила.
Проходя мимо главной лестницы по пути к своему столу, Элизабет увидела Саймона Снида и Грету Волкарре, увлеченных беседой наверху лестницы. Их тела почти соприкасались, а лица находились в нескольких сантиметрах друг от друга. Обстановка выглядела очень интимной. Когда они увидели, что Элизабет приближается, они отступили друг от друга, но было ясно, что они знали, что она их поймала.
Саймон Снид приблизился к ней со своей обычной ухмылкой на лице.
– Неужели это звездный репортер Кена Ферги. Слышал, вы очень талантливы – даже мистер Беннетт, кажется, впечатлен. На скольких других мужчин вы «произвели впечатление»?
Стоя в нескольких метрах от него, Элизабет видела, что его глаза налились кровью, а руки слегка дрожали. Подтекст был ясен: Саймон Снид был наркоманом.
– Ну? – спросил он, преграждая ей путь. – Что должен сделать парень, чтобы попробовать ваш «талант»?
– Уйдите с моей дороги, – тихо сказала Элизабет. – И, если вы еще когда-нибудь дотронетесь до меня, я убью вас.
Его глаза расширились от удивления, и он отшатнулся назад, как будто его толкнули. Она воспользовалась моментом и продолжила свой путь, не оглядываясь. Хотя в здании было прохладно, она вспотела. Ее реакция на угрожающее присутствие Снида застала ее врасплох не меньше, чем его самого. Она была просто сыта по горло – устала от критики, намеков, комментариев и угроз. Устала от необходимости играть в игры, которых общество требовало от женщин – быть хорошей, миловидной, доброжелательной и уважительной к людям, которых она не любила и не уважала. Пока она шла, груз беспокойства спал с ее плеч, как плохо сидящий плащ, сменившись своего рода ликующим нигилизмом. Люди могли бы пытаться управлять ее судьбой – возможно, им это даже удалось бы, – но она не позволила бы им сделать ее несчастной.
Элизабет вернулась к своему столу, чувствуя необъяснимое спокойствие. Что-то внутри ее изменилось. Столкнувшись с таким количеством людей, которые желали ей зла или стремились встать между ней и ее работой, она могла страдать недолго. Избыток эмоций за прошедшую неделю, казалось, достиг критической точки. Даже ее страдание из-за избиения Фредди сменилось жестким, холодным гневом, как будто вся мягкость покинула ее тело. Она также считала, правильно это или нет, что, скорее всего, никакой связи между нападением на нее и убийствами не было. Поведение преступников было настолько разным, что она не думала, что между ними есть какая-то связь.
Сосредоточившись на своем рассказе, она работала без перерыва в течение нескольких часов, закончив как раз перед тем, как часы пробили пять. Войдя в пустой кабинет Фергюсона, она бросила статью на его стол вместе с запиской и покинула здание газеты вместе с Томом.
Но она не знала, что ее относительное душевное спокойствие вот-вот будет нарушено.
Глава 61
Элизабет приехала в Стайвесант и увидела, что консьержка ждет ее в вестибюле. Консьерж, как во Франции, был одной из прелестей жилого комплекса – на ее мать это произвело большое впечатление. Но как только Элизабет переехала, то обнаружила, что ей вовсе не нужны эти удобства. Но теперь, когда она вошла в вестибюль, ее приветствовала мадам Вернье. (Нанять консьержку, которая еще и была француженкой, было еще одной попыткой сделать комплекс более похожим на «французские квартиры».) Одетая в розовый домашний халат из синели, добрая леди пробежала по вестибюлю, встряхивая руками вверх-вниз, как будто они были мокрыми и она пыталась их высушить. Средних лет, пышная, с пухлым румяным лицом, она обладала тем, что мать Элизабет называла avoirdupois – благородным способом называть кого-то толстым. Ее волосы были накручены на тряпки – популярный метод создания локонов, особенно если не хватало горничной.
– Mademoiselle, quelque chose le dérangeait vraiment![53]
Элизабет достаточно владела французским, чтобы понять, что она говорит не о том, что человек, о котором идет речь, был невменяем, а о том, что он был очень расстроен.
– Pardon, madame?[54] Кто был обеспокоен?
– Le jeune médecin![55] – Ее умоляющие карие глаза вглядывались в лицо Элизабет.
– Quel médecin?[56]