Паштет прополоскал шорты, лохмотья рубахи тоже прополоскал и натянул на себя. Мокрая ткань приятно холодила и успокаивала саднящую спину.
В лагерь он незаметно проскользнул со стороны кухни и увидел дежурного Абдуллу, моющего посуду. Тихо окликнул его, тот обернулся, и лицо у него стало таким, будто Паштет с того света заявился. «Где ты шлялся? - спросил он. - Лева с Маратом и Рафиком пошли тебя искать».
Пока Абдулла бегал за одеждой для Паштета, он попробовал снять то, что осталось от рубахи, но лохмотья снова присохли к ободранной спине. Скрипя зубами, Паштет отодрал ее, смачивая водой из рукомойника, и сунул в печку. Абдулла только ахнул, посмотрев на спину. Паштет надел рубашку с рукавами и джинсы. Причесался. Ну а ссадину на щеке было не скрыть. Он вытащил позеленевшую кругляшку из кармана шорт - монета. Захватив кувшин и монету, отправился к Лерычу. Пришлось все рассказать. Лерыч не сердился, но, видимо, история Паштета испугала его.
- С вами поседеешь, - сказал он. - Ты хоть сознаешь, что под счастливой звездой родился?
- Ага. Я не в той могиле был, куда Марат спускался?
- Нет, конечно. Там мы все тщательно заделали. Но появляются новые провалы.
- Каким образом?
- Естественным. Почва выветривается, вымывается. Завтра первым делом осмотрим это место и закупорим лаз.
- А это не грабительский лаз?
- Там нечего грабить. Только язычники клали покойнику то, что в будущей жизни может пригодиться, в частности, ценности. В мусульманских могилах, кроме трупа в саване, ничего нет.
- Откуда тогда кувшин и монета?
К этому времени вокруг начали собираться ребята, вернулись Лева с Маратом и Рафиком. Пришедшие требовали, чтобы им тоже все рассказали. Гера смотрела на Паштета подозрительно блестящими глазами. А потом кто-то заметил, что рубашка у Паштета на спине в сукровице - промокла.
- Ну-ка, покажи! - велел Лерыч. - Снимай рубашку, снимай. А почему молчал?
Всей оравой отправились к клубу, где хранилась аптечка.
- Прижигать будете? - со страхом спросил Паштет.
Лерыч промыл спину перекисью водорода, намазал мазью, вдвоем с Левой перебинтовали его. Марья Ивановна пришла, чтобы ахать и ворчать. Варя принесла фотоаппарат - мелькнула вспышка. Она запечатлела Паштета с перебинтованным торсом и кувшином в победно поднятой руке. А Гера сказала басом:
- Верблюды моих раздумий сказали мне, что ты козел! Офигеть можно от твоих безобразий! А если бы с тобой что случилось?!
А Варя взяла его за руку и слегка пожала, в этом легком пожатии было сочувствие. Паштет пребывал на вершине счастья от всеобщего внимания.
Лерыч зажег настольную лампу и осторожно, ножом и шилом, стал удалять глиняную пробку из кувшина.
- Может, там клад? - спросил кто-то.
- По весу не похоже.
- Наверно, просто глина забилась?
- Нет, горло было замазано.
Лерыч сдул пыль и глиняную крошку с горловины, еще ковырнул, поддел ножом и вынул по кусочкам пробку. А заглянув в горлышко, застыл с изумленной миной на лице.
- Дайте-ка пинцет, - попросил он, аккуратно подцепил что-то в кувшине, пошевелил и покачал головой. - Какой-то бумажный свиток, обернутый в кусок шелка.
Кувшин пошел по рукам, его подносили к свету, заглядывая внутрь, а Лерыч только просил:
- Тихонько. Не трясите. Не дышите на него.
- Давайте достанем, - торопили его, но Лерыч остудил любопытных.
- Трогать нельзя. Завтра, как специально, Турдали-ака едет в Самарканд, он отвезет кувшин в лабораторию, и рукопись достанут со всеми предосторожностями. Мы ее не сможем аккуратно вынуть, а если и вынем, она у нас в руках рассыплется.
- Жаль, - разочарованно протянул Паштет. - Может, там что-то важное.
- В любом случае что-то очень интересное. Какого века кувшин, как считаете? - спросил Лерыч.
- Четырнадцатый-пятнадцатый век. Обычный кувшин для воды, - определил Рафик. - И если это важное известие терпело пятьсот лет, еще немного подождет. Но ужасно любопытно.
- Мы его все равно не прочли бы, - сказал Марат. - Там по-персидски написано или по-арабски, или еще по-каковски - не знаю.
- Посмотри-ка, Марат. - Лерыч протянул ему монету. - Из того же погребения.
- Медный караханидский фельс, - определил тот. - Одиннадцатый век.
- А почему кувшин пятнадцатого? - спросил Паштет.
- Потому что монета была в земле за несколько столетий до того, как там оказались покойник и кувшин.
- С фельсом - логично, - сказал Паштет. - С покойником - логично. Но откуда кувшин взялся?
- Кое-что, возможно, прояснится при вскрытии погребения. Теперь это придется сделать. Ну а полная ясность будет, когда достанут и прочтут бумаги, - пообещал Лерыч.
Все были очень довольны, что предстоит вскрывать могильник, до сих пор-то только гончарные печи рыли. Но Лерыч остудил восторги: «Сначала закончим текущую работу с печами. Через недельку и приступим». Он завязал горлышко кувшина полиэтиленом и тщательно упаковал. Кто-то вызвался отнести кувшин в кишлак, но Лерыч с усмешкой сказал: «Нет уж. Утром сам отнесу».
- Спать все равно рано, а вы обещали рассказать про самаркандских Ромео и Джульетту, - сказала Гера. - Слабо?
Глава 22
САМАРКАНДСКИЕ РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Звали его Халиль-Султан, он был двоюродным братом Улугбека, и вырастила их одна бабушка, Сарай-Мульк-ханым. Халиль писал стихи, по характеру был добрым, наивно-доверчивым, проявлял милосердие к побежденным и даже предателям. Но душевная мягкость сочеталась в нем с отвагой, пятнадцатилетним он уже отличился в индийском походе. Хал иль не стал Улугбеку товарищем детских игр, потому что был на десять лет старше.
Халиль и его отец, Мираншах, были похожи друг на друга не более, чем ночь на день, зима на лето.
Мираншах владел Северной Персией и Закавказьем, был храбрым воином, но очень коварным и жестоким человеком, к тому же пьяницей. Однажды на пиру он со смехом отрубил голову сыну одного князя, а потом спокойно объяснил: был нетрезв, а какой спрос с пьяного? Все это случилось задолго до того, как он упал с коня и ушиб голову. А уж после этого Мираншах совсем ополоумел, превратился в маньяка-изувера и разрушителя. До Тимура доходили тревожные известия о сыне, но дело решила жена Мираншаха. Она сбежала к свекру, нажаловалась на мужа, говорят, даже демонстрировала ему свою окровавленную одежду - доказательство того, как жестоко избивал ее Мираншах. Тимур с подробностями выяснил, что сын его окончательно погряз в пьянстве, беспощадно расправляется с подданными, разбазаривает казну и разрушает самые красивые здания.
В то время Покоритель Вселенной готовился к военному походу. Он изменил маршрут и завернул к Мираншаху, чтобы навести там порядок. Сына он отправил в ссылку, его прихлебателей наказал и вернул в казну ценности, подаренные им Мираншахом.
Отразилось ли падение отца-изверга на судьбе Халиля? Ничего подобного. Каждого из своих отпрысков Тимур ценил по его собственным достоинствам и заслугам. Внук радовал его разумом, смелостью и решительностью. А в немилость он впал за свое собственное самовольство. Халиль пошел против деда. Вряд ли кто решился бы на такое.
Халиль полюбил девушку из народа. В самом этом факте не было ничего необычного: определить ее в наложницы, и дело с концом. Но Халиль твердо решил на ней жениться. Взять в жены женщину низкого происхождения - скандал! Тимур так не делал, сыновья его так не делали и внуки. Слава Аллаху, ханских дочерей хватало! Дед запретил жениться на Шад-Мульк, Халиль не послушался.
Тимур был в бешенстве, но, побушевав, образумился. Ему предстоял поход на Китай, последнюю великую державу Востока, которую не топтала его конница. Халиль был нужен Тимуру: он назначил его начальником ташкентского войска. Однако Китай так и не был покорен - Потрясатель Вселенной умер в пути.
Охотников до Тимурова наследства оказалось предостаточно. Самый серьезный - Шахрух, считавший, что по праву сына империей должен владеть он. Но Халиль оказался проворнее всех, со своим войском он вступил в Самарканд, объявил себя государем и был им ровно четыре года.
За это время претенденты на трон не оставляли попыток лишить его власти. Двое из них пали жертвами убийств. А Самарканд в конце концов вместе со всей, империей достался Шахруху-счастливцу. Халиля он взял в плен, а с любимой женой племянника, простолюдинкой Шад-Мульк, поступил жестоко. Ее пытали, а потом предали позору, провезя по самаркандским базарам. Рассказывают, что Халиль, разлученный с женой, очень тосковал по ней и страдания свои изливал в писании стихов.
Ситуация с Халилем разрешилась так: Шах-рух заключил с ним договор, по которому тот отказывался от власти в Мавераннахре, а взамен получал жизнь, жену и городок Рей. Здесь он и обитал со своей ненаглядной Шад-Мульк еще два года до своего двадцатисемилетия, пока не умер. Шад-Мульк не смогла пережить смерти мужа и покончила с собой.
Эта светлая и печальная история любви необычна для средневекового Востока. Однако в бочке меда есть ложка дегтя.
Когда Халиль правил в Самарканде, Шад-Мульк играла там далеко не второстепенную роль. Врагов у Халиля было много. Его пытались свалить и оружием, и интригами, а тут, как назло, в Самарканде разразился голод. Роптало население и войско. Но возмущалась и верхушка общества, и в этом была изрядно повинна Шад-Мульк. Вельможам не нравилось поведение горячо любимой государевой жены. Уж слишком большую власть она взяла над Халилем, лезла в государственные дела и казну, простых людей делала полноправными министрами. И еще одну серьезную ошибку она допустила: уговорила Халиля выдать замуж жен Тимура за эмиров и военачальников, чтобы приобрести их расположение. Дипломатический ход не оправдал себя. Цариц отдавали замуж за людей, стоящих несравнимо ниже по своему положению, что было неслыханно и всеми осуждалось. Так что можно сказать, в падение мужа Шад-Мульк внесла свою скромную лепту. А еще историки пишут, - и это самое тяжкое обвинение, - что героиня нашей романтической повести отравила жен Тимура - Сарай-Мульк-ханым и Тукель-ханым.