Нукер поклялся Аллахом, взял у господина рукопись и уже развернул коня, когда Улугбек окликнул его.
Дорогой пояс с золотой пряжкой и соболья шуба Улугбека пропали где-то в дороге. Но на голове была бобровая шапка, отделанная дорогими каменьями. Он стал отрывать камни, и золотая нить, которой они были пришиты, резала ему пальцы. Словно горсть пурпурных ягод, ссыпал он в ладонь нукера индийские рубины, стегнул коня и исчез за холмами.
Нукер поскакал вдоль городской стены и вскоре увидел на тропе босого мальчишку, идущего с кувшином по воду. Мальчишка испугался, но деться было некуда: всадник в суконном чекмене преградил ему путь.
- Я покупаю твой кувшин, - сказал он мальчику. - Отдай этот камень отцу. - Он сможет на него купить целую арбу кувшинов, дюжину ослов и коня в придачу. - В руку ребенка, будто капля крови, упал драгоценный камень.
До темноты нукер хоронился в прибрежных зарослях у реки. Здесь он засунул рукопись, свернутую трубкой, в кувшин и, размочив глину, плотно замазал горлышко. Когда окончательно стемнело и над холмами стал подниматься желтый диск луны, нукер, оставив коня, не замеченный никем, пробрался на кладбище. Тень его скользила по серым стенам мавзолеев, меж плит и холмиков. И тут он наткнулся на свежую могилу.
Много жестокостей познал на своем веку храбрый нукер, а сабля его еще при Тимуре не раз омывалась человеческой кровью. Бестрепетным взором оглядывал он поле, усеянное трупами после сечи и башни, сложенные из голов побежденных. Но сейчас ему было по-настоящему страшно. Он, мусульманин, собирался осквернить могилу, совершить святотатство.
Горячо помолившись, нукер руками и кинжалом стал рыть в свеженасыпанной земле узкий лаз. Когда рука его ушла до плеча, кинжал наткнулся на что-то твердое. Это были гуваляки, глиняные комья, закрывавшие вход из спусковой ямы в погребальную. И тогда, стеная от ужаса, он ударил кинжалом изо всей силы - раз, второй, пока один из комьев не вылетел и не скатился в могилу. Тогда нукер попробовал опустить кувшин в погребальную камеру, однако тот не шел, и пришлось расширить отверстие.
Нукер дрожал всем телом; сводило пальцы с сорванными ногтями. Наконец удалось протолкнуть кувшин, он съехал глубоко вниз и лежал теперь рядом с неизвестным покойником.
Выполнив волю своего повелителя, нукер зарыл яму, заровнял разбросанную землю и, шатаясь, словно измученный многодневным переходом и долгим боем, добрел до берега реки, где оставил коня, свалился и заснул как убитый.
Так судьба одного из жителей Шахрухии оказалась весьма необычной. Мы не знаем, кем он был при жизни, но после смерти ему предстояло стать сторожем рукописи великого ученого Улугбека.
Никто не двинулся, сидели молча, пока не поднялась Марья Ивановна и не позвала с собой дежурных - ужин готовить.
- А что нукер? - спросил Суворов.
- Наверно, он погиб, так никому и не открыв тайну рукописи. А может, по темноте своей и необразованности считал миссию исполненной - схоронил рукопись, как было велено, а потом замаливал грех. Возможно, не было человека, которому он доверил тайну. Или был такой человек, но не нашел нужной могилы, тем более над ней построили мавзолей. Если посвященный и знал могилу, то мог устрашиться святотатства. И наконец, нукер-то наш - лицо вымышленное…
- А не лазил ли кто за этим кувшином? Откуда дыра, в которую провалился Павел? - допытывался Суворов. Все, что говорил Лерыч, он старательно записывал в блокнот.
- Видимо, это естественный обвал. Искусственный был бы шире, и следы орудия, которым его копали, остались бы на стенках. Паша дважды этот лаз «расширял», но и сейчас взрослый мужчина там не пролез бы. И Паше, если говорить откровенно, повезло прежде всего не с рукописью.
- Необычной могла бы стать судьба одного петербуржца, который вместе с шахрухиинцем охранял бы рукопись Улугбека, - с наивным простодушием сообщил Паштет.
- Типун тебе на язык! - укоризненно сказал Валерий Иванович.
- И не забудьте написать про клад караханидских монет, который оказался в той же могиле. Эту загадку даже Валерий Иванович не смог отгадать, - с большой серьезностью заявил Марат.
- Это правда? - изумленно спросил Суворов. - А почему нам про клад не сказали?
- Слушайте их больше! Они вам такого наговорят… - Лерыч погрозил Марату. - А меня вгонят в гроб с этим кладбищем. В прошлом году Марат спустился в могилу, но его хоть страховали. А Пашка… И им весело!
- У нас многие согласились бы так провалиться. Кстати, Паштет зазнался, вы посмотрите, с каким видом он ходит! У него звездная болезнь!
- Это лучшая из болезней, какую я знаю, - сказал Паштет без тени шутки. - Хорошо бы она стала хронической.
Лерыч распустил ребят до ужина, а Варя отвела его в сторону и спросила:
- Откуда вы знаете про рубины? Ну, те, что Улугбек от шапки оторвал…
- Художественный вымысел. Может, не слишком удачный.
- А ведь это не вымысел. - Варя достала из кармана бусину, ту, потертую, матовую, из могильника. - Паштет ее нашел вместе с монетой, но мы о ней забыли.
Лерыч повертел бусину, посмотрел на свет и задумчиво промолвил:
- Это не стекло.
- А как его нашили на шапку? У него же дырочки нет.
- Да не был он никуда нашит. И шапки не было. Наверное, камень украшал какой-нибудь браслет, пояс, амулетницу. А в могиле мог оказаться, как и монета. Ты его в кармане не носи. Хорошенько спрячь. Будем вскрывать могильник, присоединим к находкам. И возьми в библиотеке Бируни, «Минералогию», почитай, что там написано про рубины.
О втором камне, найденном у хижины, Варя умолчала. Решила переждать, пока журналисты уедут.
Глава 29
БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ
Ребята уже собирались спать, когда Паштет заметил, что телевизионщики и Суворов шушукаются с Лерычем и несут к столу сумки.
- Они водку привезли, - сказал ему Абдулла. - Собираются пить. Иди, скажи ему…
- Что сказать?
- Скажи, чтоб не пил. Пусть они пьют, а он - нет.
- Здрасьте, - растерялся Паштет. - Я что, совсем дурак? Иди сам скажи, если хочешь.
- Это же не я нашел рукопись! Жили себе спокойно, работали, и вот, пожалуйста… И все благодаря тебе. - Абдулла говорил вроде бы шутливо, но что-то и в голосе, и в самой шутке Паштету не понравилось. Тут Лева подошел, а за ним Варя с Маратом.
- Там сабантуй намечается, - пожаловался Леве Абдулла. - Пошли намекнем Лерычу, что мы все знаем.
- Чего намекать - сказать надо. И точка, - отрезал Лева.
- А что, собственно, происходит? - спросил Паштет.
- У нас тут сухой закон, - ответил Марат.
- Ну и что? - вмешалась Варя. - Сегодня вроде как праздник, день археолога.
- Не Лерыч ведь водку привез? Ты хочешь, чтобы все пили, а он отказался? И не послушается он, - стоял на своем Паштет.
- Знаешь что, - с непонятной горячностью сказал Марат, - нам этого не надо. У Абдуллы, например, отец пьет. И у Рафика. А у Лешки - отпетый алкоголик. И правила тут строгие. За тяжкие проступки, между прочим, - отчисление из секции. Пьянка - это тяжкий проступок. Мы Лерыча слушаемся беспрекословно. Пусть и он слушается.
- У меня тоже отец пьет, - тихо проговорил Паштет.
- И у меня малехо… - поддержала из солидарности Варя.
- Тогда пошли, - потребовал Лева.
Лерыча застали за приготовлением закуски.
- Давай, Лева, отбой, - как-то виновато сказал Лерыч. - Ребята-журналисты посидеть хотят, поговорить.
- Известно, как они хотят поговорить, - отозвался Марат, нажимая на последнее слово. Все впятером они стояли, изображая живой укор.
- В какое положение вы меня ставите, вы подумали? - попробовал образумить их Лерыч.
- С вами все понятно, - жестко сказал Марат. - Но не забудьте, что у нас есть Полевой совет…- Чтобы последнее слово осталось за ним, он развернулся и пошел. Группа поддержки дружно отправилась вслед. Даже спины их выражали протест и непреклонность.
Все разошлись по палаткам, но по очереди вылезали из постелей якобы в туалет. Тихо пробираясь меж тополей, Паштет случайно налетел на Абдуллу и перепугал его. Абдулла даже охнул от неожиданности. Вдвоем они приблизились к кухне, где над столом в ореоле ночных бабочек горела лампа и вовсю горланили журналисты. Голос Суворова перекрывал все остальные голоса:
- За ученого трех неученых дают! - вопил Суворов под одобрительные возгласы телевизионщиков. - Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем! Последнюю кампанию неприятель потерял семьдесят пять тысяч, только что не сто; а мы и одной полной тысячи не потеряли. Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры - какой восторг!
- Он что, совсем того? - озадаченно и с тревогой спросил Абдулла.
- Это «Наука побеждать», - объяснил Паштет. - Он воображает себя генералиссимусом Суворовым.
- Белая горячка, вот это что! Ненавижу, - сквозь зубы процедил Абдулла. - Не терплю этого. А с Лерычем я завтра разговаривать не стану..
- Ну что там? - спросил Марат, когда Паштет вернулся в палатку.
- Все то же. «Пуля обмишулится, а штык не обмишулится». И Абдул там ползал.
- А Лерыч что, напивается?
- Еще бы он напивался! Дело-то не в этом. Он не должен пить вообще.
Паштет глянул на Рафика, укрытого с головой простыней, и шепнул на ухо Марату:
- Я не совсем правду сказал. Там, при Абдулле и Рафике… У меня отец пил, а сейчас - нет. Олег свел его к врачу, вшили под лопатку какую-то химию. Нельзя ему Теперь. Но я не против вина. Просто тем, кто склонен к алкоголизму, пить нельзя. А есть ведь и другие.
- Я не собираюсь пить, - жестко сказал Марат. - Слишком много интересного в жизни без этого.
- Я тоже не собираюсь, но твой любимый Омар Хайям…
- Не надо про Хайяма. Это поэзия, как говорит Гера. А у нас тут - жизнь.
- А Хайям, между прочим, был замечательным математиком, - неожиданно послышался голос Рафика. - Если он и употреблял, то мозги не пропил.