В последний раз перед тем, как заснуть, Паштет смотрел на зелененькие фосфоресцирующие цифры часа в три ночи, а журналисты, кажется, и не собирались расходиться.
Глава 30
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
Утром Лерыч встал первым и взялся растапливать печку. За ним подошли к .кухне заспанные Паштет с Маратом и Абдулла.
- Что это вы печкой занялись, дежурных, что ли, нет? - язвительно спросил Марат.- Я смотрел на часы. В полчетвертого вы еще вовсю заседали. А уж орали - никто заснуть не мог.
Лерыч промолчал, а подошедшая Марья Ивановна неодобрительно глянула на Марата и сказала: «Много болтаешь». Закипала вода для чая, булькала в казане каша. Начали вставать ребята. Приплелся Суворов. Фотокор Лиля с рассеянным видом бродила средь белых тополевых стволов. Телевизионщики с московским гостем дрыхли в своем автобусе и к завтраку не вышли. Не видно было и районного газетчика.
Суворов пробовал заговорить с ребятами, но те отвечали односложно, глаз от тарелок не поднимали. И Лерыч сидел словно в воду опущенный, даже завтрак не доел. Перед выходом на работу Паштет слышал, как Суворов тихонько спросил Лерыча:
- Да что случилось-то? - Не получив ответа, он похлопал Лерыча по плечу: - Держи пулю в дуле!
- Потом объясню, что случилось, - пообещал Лерыч.
- Это то, про что ты вчера говорил? - изумился Суворов. - Ерунда какая-то. Ты же мужик, Валерий Иванович, что ж ты позволяешь так над собой? - И вдруг захохотал: - Да вы, ребята, здесь все чокнутые.
Телевизионщики так и не появились до отхода ребят на работу. На городище шли понурые. Никто к Лерычу не подходил и не приставал с разговорами, как обычно. Кроме Лешки, тот вился вокруг. А Лерыч вроде и не слышал его, шел сникший.
- Что-то мы не так делаем, - с сомнением сказал Паштет. - Неправильно себя ведем.
- Сам вижу. Подскажи, как лучше? - буркнул Марат.
В двух шагах от раскопа их догнал Суворов и протянул Марату лист бумаги. Он прочел вместе с Абдуллой и Паштетом.
«Объяснительная записка от работников массовой информации.
Просим отряд юных археологов объективно оценить произошедшую ситуацию. В организации и проведении праздника по поводу уникальной археологической находки нельзя винить научного руководителя отряда Валерия Ивановича. Он не виноват. Он тут ни при чем. Он очень хороший человек, о чем свидетельствуют…» - далее шли шесть подписей и дата.
- Это не мне, - растерялся Марат. - Старший у нас Лева.
- Я передам Леве, - пообещал Суворов, забирая «Объяснительную записку». - Просто я за тобой наблюдаю и думаю, не прав ты, Федя.
- Я не Федя.
- Знаю, что не Федя. Ты - Марат, гений нумизматики. А вот Абдулла, доблестный комендант лагеря, и Павел из Петербурга, ставший знаменитостью, героем! Только слава не сделала ни его, ни вас взрослее и добрее.
Они стояли озадаченные и смотрели, как журналист отдал свою бумагу Леве, тот прочел ее, сложил вчетверо и сунул в карман. А Суворов удалился в сторону лагеря.
Все разошлись по раскопам. Абдулла со своей группой начал разбирать заполненную керамикой печь, что приготовили к приезду гостей. Лерыч отдавал распоряжения официальным тоном, а потом уселся в стороне и стал заполнять полевой дневник. Над городищем висела тоскливая напряженность. Никто не смеялся, не звал Лерыча. Угрюмо, даже не переговариваясь, копали. Иногда Лерыч подходил то к одной, то к другой группе и молча отходил. Рафик виновато сказал Паштету:
- Надо как-то поправить ситуацию.
Паштет не знал как, и чем дальше, тем тяжелее и противнее становилось на душе.
- Устроили черт-те что. Даже разговаривать с Лерычем не желали. А вдруг он теперь и сам не захочет с нами говорить? - спросила расстроенная Гера.
В полдень Лерыч бесцветным голосом объявил:
- Шабаш! Купаться! Левон отвечает за отряд.
Сам он не пошел к реке, а повернул к роще.
Паштет догнал его и зашагал рядом, не зная, как начать разговор. И Лерыч ему не помог. Потом рядом оказался Абдулла, долго собирался с духом, пока наконец не сказал:
- Жили спокойно, работали, пока эти не приехали, верно, Валерий Иванович? Нам лучше без чужих…
- Заветной мечтой вашего любимого Ходжи Насреддина был мир, в котором люди жили бы как братья, в дружбе и взаимопонимании, - отозвался Валерий Иванович и улыбнулся.
- Но наша проблема не мировая, а семейная. У нас было что-то вроде семейной сцены. Я жалею об этом, - сказал неизвестно откуда взявшийся Марат.
- В семье ведь всякое бывает… - осторожно добавил Паштет.
- А они скоро уедут? - спросил подошедший Рафик.
И тут они увидели, что весь отряд потихоньку движется вслед за ними. Никто не пошел купаться.
- Я думаю, они уже уехали, - ответил Лерыч.
- Ну и хорошо, - радостно сказала Гера, поравнявшись с ними.
Подходя к лагерю, отметили - ни автобуса, ни легковушки. Укатили. В лагере было тихо, Марья Ивановна приготовила настоящий плов, сели за стол и все время беспричинно улыбались. Словно солнышко выглянуло с застенчивой радостью после осеннего серого дождя. Абдулла дурачился, кто-то грозился его побить, кто-то смеялся. После обеда не отходили от Лерыча. По крайней мере в последних событиях, ожидании и прибытии журналистов, в ссоре и примирении с Лерычем, оказалось и Кое-что полезное - рассеялось то тягостно-мрачное настроение, которое не оставляло всех после гибели Улугбека. Когда же на дороге появилась машина Турдали-ака, застыли в напряженном ожидании.
- Я уже устал от событий, - пожаловался Рафик. - Опять что-то! Дадут нам спокойно жить и работать?
- Звонили из института археологии, - объявил, вылезая из машины, Турдали-ака. - Вас, Валерий Иванович, вместе с двумя-тремя ребятами просят прибыть в Самарканд и как можно быстрее. Предстоят съемки на телевидении.
- Значит, вскрытие захоронения снова откладывается, - недовольно заметил Лева.
Конечно, все понимали, в Самарканд ехать нужно. Но кто из ребят поедет? Паштет - само собой, он виновник этой шумихи.
- Как ни печально, - сказал Лерыч, - но нам необходима реклама, и рукопись для нас не просто счастливая находка. Она - наш козырь. Сегодня в основном нас финансирует Улугбекович, а завтра - неизвестно. Не захочет он или не сможет - работа секции под угрозой, а о летней практике и говорить не придется. Так что дело серьезное, выступление на телевидении мы тщательно подготовим.
В Самарканд просились все. Но Лерыч, кроме Паштета, выбрал Марата, чтобы рассказывал про секцию и раскопки, и Рафика, потому что хорошо знал про экологию и ее проблемы. Ну а Геру с Варей - заодно с Паштетом.
- Куда ж петух без своего курятника, - тихо сказал Лешка, но все услышали, а Паштет стал подниматься со стула, как в замедленной съемке.
- Сядь, Павел. - Лерыч положил ему руку на плечо. - А ты, Леша, тоже можешь поехать в Самарканд. Но с тем, чтобы остаться дома. И разговор на этом закончим. Отряд будет работать по плану, заканчивать печи. Завтра утром я еду на Канку и привезу на время моего отсутствия Олега. С собой беру Пашу и девочек. Вы все видели Канку, пусть они посмотрят.
Глава 31
ЭГАР-ТЕПЕ И КАНКА
Им повезло: Турдали-ака из Ташкента привезли колеса для машины, и он собирался за ними в ближний к Канке кишлак. Рассчитывали выехать рано утром, но Турдали-ака встретил их словами: «Ребята не видели настоящий узбекский дом. Надо посмотреть».
Почти всю низкую комнату занимала суфа - глиняное возвышение, покрытое кошмами, на них, среди подушек и люли, - хантахта. На двух сундуках, обитых цветной тисненой жестью, до потолка возвышались стопы пестрых курпачей и подушки.
- Сундуки, курпачи и подушки - обязательный элемент узбекского жилья, - прокомментировал Лерыч. - Свидетельствует о красоте и благосостоянии дома. Так было и сто лет назад, и триста, и пятьсот. И в Шахрухие так жили. Телевизоров только не было…
Напротив этой парадной стены находился обычный сервант с посудой, в углу - тумбочка с телевизором. В комнате было прохладно от глиняного пола и стен. Небольшие окошки света да-вали немного, зато летом спасали от жары, а зимой - от холода.
- В Петербурге нет таких сундуков и одеял, суфы нет, верно? - спрашивал ребят Турдали-ака и очень веселился, когда его слова подтверждали.
У порога, как и Лерыч, ребята сняли обувь и чинно уселись перед хантахтой. Лерыч облокотился на люли, будто впереди была уйма времени. Минут через десять жена директора школы, Дилбаропа, такая же дородная, круглолицая и улыбчивая, как муж, поставила перед всеми по тарелке лапши с подливой, принесла блюдо с помидорами и зеленью и наломала лепешек. А когда пробовали заметить, что завтракали, Турдали-ака мотанул головой, как бычок, и сказал: «Вы у меня гости». Паштет не понимал, почему Лерыч, словно никуда не торопясь, говорит про кишлачные дела и обсуждает заметку в газете, которую ему подсунул Турдали-ака. Он и раньше замечал, что здешние люди живут неторопливо, будто отпущено им двести лет. Иногда это казалось заманчивым, однако сейчас явно не было времени на неспешную беседу ни о чем. А Дилбар-опа меж тем принесла фарфоровые чайники и пиалы. Наконец Турдали-ака проговорил: «Бисмилла рахмони рахим!» - и сделал легкий жест руками, будто лицо умыл. Они догадались - поблагодарил Бога за пищу. Все сказали: «Рахмат», и наконец-то поднялись от дастархана.
- Интересно, только очень долго, - пробубнил Паштет, пока Турдали-ака выводил машину из гаража.
- Здесь свой этикет, - пояснил Лерыч. -
Нас ждали. Гостеприимство надо уважать и вести себя достойно.
И вот уже бежит перед ними шоссе с хлопковыми полями по обе стороны. Сначала собирались забрать колеса, но до кишлака не доехали. Мотор «Жигулей» внезапно взвыл и заглох.
- Ах ты! - в сердцах сказал Турдали-ака. - Сейчас посмотрим, что там.
Лерыч с ребятами вышли из машины и остановились, под старым грецким орехом. Перед ними среди холмов лежал кишлак. Эти холмы называются здесь «тепе». Турдали-ака копался в моторе, то и дело приговаривая: «Ах ты!»