- Мы пока на ближнюю «тепушку» сбегаем, - сказал ему Валерий Иванович и, действительно, почти побежал, то и дело наклоняясь и поднимая с земли то красные, то белые черепки. А ребята за ним.
На холме Валерий Иванович вытащил свой большой археологический (а попросту - кухонный) нож и стал ковыряться в ничем не примечательном для ребят месте.
Отсюда открывался красивый вид: глинобитные домики с плоскими крышами средь садов, огородов и полей. По дороге ослик тянул двухколесную арбу, с верхом груженную камышом. Невдалеке паслась белая лошадь. Шли домой овцы. Корова щипала придорожную травку.
- Очень интересно, очень интересно, - машинально повторял Валерий Иванович, а потом позвал: - Давайте спустимся.
Спустились вниз и прошли мимо коня, шумно потянувшего ноздрями воздух и подозрительно скосившего на пришельцев глаз. Холм у подножия был стесан под прямым углом и служил задней стенкой для хлева. От нее, опираясь на стволы арчи, шел навес. Душно тянуло конским навозом. С приветствием к ним подошел хозяин, Валерий Иванович тоже поздоровался, представился и сказал, что интересуется стенкой хлева. Он подцепил ножом какую-то серую палку, ковырнул и выхватил ее из стены. Это была кость.
Хозяин с неподдельным доброжелательным любопытством наблюдал за ним, будто не из стены его собственного хлева сыпались куски глины.
- Видите?! - Лерыч с воодушевлением пихал находку под нос хозяину. - Это берцовая кость человека! Тут должно быть древнее Захоронение!
- Есть! - взволнованно воскликнул хозяин и сбивчиво заговорил, переходя от волнения то на узбекский, то на русский язык. Он объяснял, что, строя хлев, нашел скелет. Но тот человек, чей скелет здесь находился, умер не своей смертью. Либо был убит, либо его настигло стихийное бедствие, утверждал хозяин. Он догадался об этом, потому что поза у него была вот такая - узбек поднял согнутую в локте руку к голове, а другую, как ручку чайника, скруглил к бедру.
- Поза всадника! - закричал Лерыч. - Это захоронение!
- Нет, - с энтузиазмом спорил хозяин. - Хоронили так! - И он вытянулся, сложив руки вдоль тела.
- Правильно, но это позже. А раньше - так… - И Лерыч неожиданно и молниеносно принял «позу всадника». Потом он, как ястреб, отлетел метра на два и там набросился на стену, ковырнул и вытащил еще одну косточку.
- А вот это наверняка детское захоронение. - Он аккуратно вставил косточку на место, собрал руками осыпавшуюся вокруг глину, окунул ее в корыто с водой и замазал. - Не будем нарушать, - объяснил он. - А вас я должен поздравить, - сказал он хозяину хлева. - Считалось, что вашему кишлаку тысяча пятьсот лет, но я вам заявляю с полной ответственностью - не менее двух. Будем у вас проводить раскопки.
Лерыч с хозяином горячо жали друг другу руки, а Варя тихонько сказала:
- Удивительное дело и удивительные люди. Про Лерыча все понятно. А этот мужик? Лерыч говорит, что его хлев будут раскапывать, а он радуется и гордится, что кишлаку два тысячелетия.
- Мне нравятся такие люди, - отозвалась Гера.
Меж тем хозяин хлева стал настоятельно звать Лерыча в гости, а Лерыч начал ему объяснять про Турдали-ака и машину. В результате узбек проводил их до машины, поздоровался с Турдали-ака и поговорил с ним по-узбекски.
- Вы что, правда будете там копать? - заинтересовался директор школы.
- Если будут деньги и люди, - вздохнув, сказал Лерыч.
Турдали-ака сообщил, что скоро починку не закончит.
- Знаете, где Эгар-тепе? - спросил у него Лерыч. - Там, где кирпичный завод собираются строить. Починитесь, заезжайте за нами. - А ребятам сказал: - Там тоже наш институт ведет раскопки.
От кишлака шли полями, над которыми кружили черные вороны, и незаметно поля перешли в явные археологические холмы.
Эгар-тепе в переводе - «Седло-холм». Это самое седло - мягкий изгиб меж двух округлых возвышенностей - рисовалось на горизонте слева. А с другой стороны пейзаж поражал бесприютностью: перерытая, комковатыми грудами наваленная земля и застывший над ней экскаватор.
- Здесь будет завод, - пояснил Лерыч. - Мы писали протест, но все как об стену горох. Здесь должны быть заповедные места, земля нашпигована археологическими ценностями. Пытаемся что-то спасти, да разве с ножом и щеткой за экскаватором поспеешь?
Впереди открылась Сырдарья. Под ее отвесным берегом шла довольно широкая асфальтированная дорожка, в конце которой стояли два домика. Людей вокруг не было. Только на берегу, у самой воды, сидел человек и смотрел на горящую автомобильную покрышку. Рядом с ним лежали костыли.
Дверь в ближнем домике приоткрылась, оттуда выставилась рука в широком кожаном браслете с металлическими заклепками и выплеснула из миски воду. Когда вошли, Харитон уже сидел за столом. Перед ним лежали помидоры, зелень, стояли открытые консервы и початая бутылка коньяка.
- Привет звездным странникам! - глухо, как в трубу, пробасил Харитон. - Привет разведчикам погребальных недр! Наслышаны про ваши подвиги.
- Привет, привет. Что празднуем? - оживленно сказал Лерыч.
- Не празднуем, а поминаем. Моя мать отправилась в дальний путь. На какую-то из звезд, как вы изволите выражаться. Интересно, уходим мы на ту же звезду, с которой пришли, или на другую?
Ребят поразил жалкий вид этого огромного несуразного мужчины, но еще больше - его цинизм. А Лерыч сказал:
- Прости. Мы тебе соболезнуем.
- Да что там… - откликнулся Харитон.- Все к лучшему. Отмучилась. Она же год не вставала, криком кричала и днем и ночью. Помяни, Валерий Иванович, рабу Божью Тамару. Ты ж ее знал.
Рёбятам стало совсем неуютно, Лерыч это почувствовал и отпустил их знакомиться с окрестностями.
Прямо за домиками уходила вверх обрывистая стена лессового берега с многочисленными дырочками птичьих гнезд. А к Сырдарье спускалась лесенка. Наверно, переменился ветер. Сильно тянуло вонью с того места, где инвалид палил покрышку, и двигалась оттуда темная дымовая туча, которая на глазах чернела и постепенно заволокла полнеба.
Они свернули на глиняную разъезженную дорогу. Невдалеке, возле пыльного кустарника, стояли два ослика. Белый и черный. И хотя по росту они почти не отличались, сразу было видно: это мать и детеныш. Белая ослица была запряжена в повозку и стреножена, но свободный от пут детеныш не отходил от нее ни на шаг. Был он весь черный, кроме белых очков вокруг глаз, шерсть шелково блестела и не была покрыта пролысинами, потертостями и болячками, как у матери. Уши торчали большие, горячие, нос и губы на ощупь оказались мягкие и влажные.
Мать давала себя гладить и обреченно, безрадостно смотрела на ребят. Детеныш хватал мягкими губами их пальцы и сосал. Зубы у него были большие и желтые, но зубами он руку не задевал. Глаза смотрели ласково и наивно.
Когда стали уходить, ослик потопал за ними.
- Где твоя мать? - строго спросил Паштет. - Иди к ней.
Он вернулся к ослице, и малыш пришел за ним. Паштет поглаживал шерстку, что топорщилась между его ушей. И мать погладил, чтобы ей не было обидно. Девчонок он оставил возле ослов, а сам пошел узнать у Лерыча, не пора ли в дорогу. Его беспокоил Харитон и бутылка коньяка.
Жидкость в бутылке поубавилась. Лерыч спросил про Варю с Герой и налил Паштету чаю, а Харитон подвинул жестяную банку с килькой в томате и насыпал из кулька прямо на стол печенья.
- Там полный туман, от дыма ничего не видать, - сказал Паштет. - Зачем этот человек жжет покрышку?
- От мошки, - ответил Харитон. - Вредная нарывная мошка. Раньше не было, откуда взялась? Теперь дымом спасаются. Этот человек жжет резину утром и вечером и получает за это зарплату. Но забота, разумеется, не о нас. На том берегу построили дом отдыха для каких-то дельцов. У нас вонища и дымища, а у них мошки нет. Что, нравится Эгар-тепе?
- Шахрухия лучше, - сухо отозвался Паштет.
- Накрылась ваша Шахрухия, - сказал Харитон и неожиданно захохотал. Паштета неприятно поразил этот басистый отрывистый смех.
- Почему это накрылась? - с вызовом спросил он.
- Да потому, что спонсор накрылся. У вас там отца его ухлопали, а он будет экспедицию субсидировать? Сомневаюсь. А у института нет денег даже на плановые раскопки, не то что на детские игры.
- Какая связь между убийством и археологами? И не в игрушки мы играем.
- Знаю, смена растет. Но что бы ты ни думал, Валерий Иванович, кончилась твоя коммуна. И нечего тебе фантазировать. На жизнь нужно смотреть просто и видеть ее такой, какая есть. Занимался бы своими делами, уж давно бы диссертацию навалял. А ты напридумывал. Шахрухия… Земля обетованная… Планета детей…
- Может, и напридумывал, а может, и нет, - спокойно отозвался Валерий Иванович. - И ничего не кончилось. Может быть, все еще только начинается.
- Никакие это не выдумки, - возмутился Паштет. Он чувствовал не то что неприязнь к Харитону, почти ненависть. Все ему было отвратительно в этом человеке: лицо, каштановые сосульки волос, кошачьи усы, кожаный широкий пояс и браслет. Раздражала самоуверенность и высокомерность. И еще что-то.
- Цыц, ребенок! - добродушно, как маленькому, сказал Харитон. - Я ваши сказки разрушать не буду. Я же знаю, что Валерий Иванович редкий человек. Последний идеалист и максималист на этой суровой и нежной земле. Чего смотришь? Думаешь, только вы умеете красиво говорить? Вам, конечно, с ним сильно повезло. Повезло уникально. Это правда. Он великий человек, последний динозавр. Он великий и последний дурак. Говорю любовно, прошу не обижаться. - Словно защищаясь, Харитон поставил руку ладонью к Паштету, разыгрывая удивление и испуг, а потом обратился к Лерычу: - А чего он на меня так смотрит? Он меня сейчас укусит!
- Я не собака, чтобы кусаться, - сказал Паштет с вызовом.
- Ты петушок! - выдрючивался Харитон. - Много я вас таких видел. Я и сам таким был. Это он - особенный. - Харитон ткнул в сторону Валерия Ивановича. - Но вы-то самые обычные, заурядные. Вы подрастаете, появляются у вас другие интересы, другие кумиры, а прежние побоку. Эти самые Мараты, Левы и Лешки забудут его очень скоро. Лет через десять, правда, кое-кто вернется. Пообломает такому жизнь рога, она же не конфетка - эта жизнь, помордует, разочарует, вот и поймет: детство и Лерыч было единственно хорошим. А больше ничего и не было. Это я лучше всякой гадалки, всякого экс