– И что?
– Царапины оставлены металлическим предметом.
Казаринов улыбнулся, – нельзя ли попроще? А то я чувствую себя этаким капитаном Гастингсом при всезнающем Пуаро.
– Куда уж проще, – вздохнула Мирослава, – скажите, майор, вы стали бы специально чем-нибудь царапать стакан?
– Нет, конечно.
– Вот, именно! Но представьте, что у вас привычка проводить мизинцем по дну, когда вы нервничаете, сердитесь или ещё по какой-либо причине.
– Из этого стакана пил грифон с железными когтями? – усмехнулся майор, – и у несчастного было не всё в порядке с нервами, – добавил он язвительно.
– Нет, не грифон, – проигнорировала Мирослава его насмешку, – а Юрий Базилевский – муж Элен.
– Вы считаете, что поэты могут превращаться время от времени в чудовищ с железными когтями? – спросил Казаринов.
–Увы, – обронила Мирослава, – вы не заметили у него на мизинце что-то наподобие напёрстка?
– Ну… – задумчиво протянул Казаринов и, вдруг, воскликнул, – что вы хотите этим сказать?! Что Элен принесла стакан из дома?!
– Господи, конечно, нет! Его принёс Базилевский!
– Но зачем?! – изумился майор.
– Затем, чтобы избавиться от жены и остаться при деньгах.
– Всё равно не понимаю.
– Ну, что же здесь непонятного?! По брачному контракту при разводе Юрий Базилевский не получит почти ничего. А он привык к роскошной изнеженной жизни.
– Но с чего он взял, что Элен хочет с ним развестись?
– Элен была неосторожна. Она забыла сумочку в прихожей, а там было письмо от Томашевской.
– Вы хотите сказать, что Базилевский прочитал письмо и…
– Уверена, что прочитал! И из общения с ним, я поняла, что он болезненно самолюбив. – «Я горд! – прости – люби другого…» и тому подобное. Он не мог простить жене, что она увлеклась другим.
– Но она же не увлекалась, – возразил майор.
– Это знаем мы с вами, но Юрий Базилевский был уверен в обратном.
– Не слишком правдоподобно, – в раздумье проговорил майор.
Если вы возьмёте волосы у Элен и сравните их с волосами, что были зажаты в руке Томашевской, вы убедитесь, что химический состав верхнего слоя будет иным.
– И как вы себе всё это представляете? – спросил Казаринов.
– Просто, – ответила Мирослава, – Юрий Базилевский нашёл письмо Ирины Томашевской адресованное его жене и пришёл в ярость. Возможно, он хотел бросить Элен в лицо всё, что о ней думает, но вовремя одумался и испугался, что останется на бобах в случае развода. К тому же он до беспамятства любит сына и не хочет с ним расставаться. Подумав немного, Базилевский разработал план и воплотил его в реальность.
Казаринов смотрел на Мирославу не мигая.
– Он взял из дома стакан, на котором есть отпечатки пальцев и губ Элен. Возможно, она пила из него перед самым уходом из дома, и Юрий взял именно этот стакан со свежими отпечатками жены, забрал из сумочки письмо. Волосы, скорее всего он взял из запасников. Ведь он романтик и непременно у него была прядь волос жены. Элен меняла оттенки, но незначительно, чуть-чуть. Заметьте, она никогда не перекрашивалась, не меняла цвет волос кардинально. И Базилевский не обращал внимания, что волосы жены всё-таки меняются, так как разница в её оттеночных шампунях была невелика и в глаза не бросалась. Тем более что чаще всего поэты склонны видеть не то, что есть, а то, что им хочется видеть. Юрий, конечно, знал, что разное освещение даёт разные оттенки, да к тому же его богатое воображение! Лишь это принималось во внимание, но никак не вмешательство оттеночного шампуня. Такая проза не приходила Базилевскому в голову.
– Значит, вы думаете, что он поехал и хладнокровно убил Томашевскую, чтобы переложить вину на жену?.. Невероятно!
– Да, он прибыл в гостиницу и, скорее всего, представился её другом и элементарно выяснил у портье, какой она занимает номер. Поднялся, сообщил ей, что он муж Элен. Ирина его впустила, скорее всего, из любопытства. Они мирно разговаривали, пили. Базилевский разыграл из себя несчастного обманутого мужа. Ирина ему сочувствовала…
А потом пошла его проводить. Вот там-то, в прихожей, он неожиданно для жертвы, схватил её и ударил о косяк головой. Убедился, что она мертва. Вложил в руку Томашевской волосы жены. Вернулся в комнату, подменил стакан. Ему не пришло в голову заглянуть на дно. Он, естественно, не мог предположить, что там имеется знак гостиницы – косые паруса. Затем подбросил письмо, вроде бы его случайно обронила жена. Стёр отпечатки своих пальцев и покинул номер.
– И всё-таки, это весьма неправдоподобно, – упорствовал Казаринов.
– Вы, знаете, майор, у этого портье отличная память. Возможно, нам повезёт и у Элен окажется с собой фотография мужа. Покажите её портье.
– Хорошо, – согласился он, – покажу. Ваша версия меня заинтересовала.
– В таком случае, я дарю её вам, майор.
– Не слишком ли щедрый подарок? – усмехнулся он.
– Подарок, как подарок, – улыбнулась в ответ Мирослава, – я не служу в правоохранительной системе. Я отрабатываю гонорар, который мне платят клиенты. Поэтому, майор, вам лавры, мне деньги.
Он расхохотался неожиданно не только для Мирославы, но и для самого себя.
– И потом, когда портье опознает Базилевского, было бы неплохо посмотреть на другие стаканы в доме Элен и Юрия. Я уверена, что точно такие же царапины будут обнаружены и на других стаканах и чашках в их доме. Вам останется сравнить с тем стаканом, что у вас.
– Вы гениальны, – улыбнулся Казаринов, – вам светит мировая слава.
– Она у меня уже есть, – улыбнулась она обезоруживающе.
– Да? – спросил он, приподняв бровь.
– Ну, конечно, она заложена в моём имени, – прислушайтесь – миро – слава – Мировая слава, – она озорно рассмеялась.
Но, быстро став серьёзной, дотронулась до его плеча, – нужно действовать, майор и немедля.
– Да, вы правы.
– Я возвращаюсь в гостиницу, – сказала Мирослава, – не буду светиться рядом с вами, чтобы не помешать делу.
Он кивнул, – позвоните мне вечером.
– Хорошо.
Мирослава повернулась и зашагала по направлению к «Старой хижине».
Ровно одну минуту Казаринов смотрел ей в след и думал о невероятной гипотезе, в которую и сам начинал верить.
– Мировая слава, – вздохнул он и быстрым шагом двинулся в сторону ГУВД.
А осеннее солнце вовсю отыгрывалось на его волосах то, осыпая их бархатной лёгкой пыльцой, то обливая пронзительно яркой позолотой, то уходя ненадолго в тень и из-за тонкого облачка наблюдая, как гаснут последние отблески недавней позолоты…отстранённых лучей.
Глава 27
Фотография мужа у Элен оказалась в наличии, правда не слишком большая…
Но и по ней портье без труда опознал мужчину, который разыскивал Томашевскую, представляясь её близким другом.
– Вообще-то, – сказал портье, – покойная пользовалась огромным спросом. Её разыскивала в один и тот же день тьма народу.
– А почему вы сразу не сказали, что Томашевскую искал мужчина?! – вспыхнул Казаринов.
– А потому, что меня никто об этом не спрашивал, – спокойно пожал плечами портье.
Казаринов махнул рукой и направился к выходу.
– Кстати, – донеслось ему во вслед, – её искал ещё один тип. Он папашей её представлялся.
Но в данный момент папаша не интересовал майора и он, не оборачиваясь, вылетел из гостиницы.
***
Мирослава в это время звонила Морису.
– Знаешь, – говорила она в трубку, – хочу попросить тебя незаметно последить за Базилевским.
– Будет сделано, – донеслось в ответ.
– Это очень важно, Морис, не шути.
– Серьёзен, как никогда. Ведь вы о пустяках не просите.
– Я скоро приеду.
– Счастлив это слышать.
– До свиданья, Морис.
– До свиданья, Мирослава.
***
После встречи с Казариновым и звонка Морису Мирославе оставалось только одно – набраться терпения и ждать.
Она, как и большинство людей, не любила ждать, но умела.
Нельзя думать одновременно о двух вещах.
Можно, конечно, изводить себя мыслями о проблеме, для решения которой лично она сделала всё возможное и остальное уже зависит не от неё, а можно выбрать отвлечённую мысль и отдохнуть. Разве не сам человек решает, о чём ему думать сейчас…
Мирослава выбрала мысли о море. Она отправилась на дикий пляж. До него было пути минут сорок неторопливым шагом.
На горизонте, точно живописные развалины древней крепости виднелись зубчатые вершины гор.
Под лучами солнца они переливались множеством золотистых оттенков. И казалось, что вот-вот из окна башни выглянет вооружённый старинным оружием воин некогда великой империи.
Море всё лето, нежившееся в знойных объятиях солнца, теперь в сентябре, щедро отдавало своё тепло прибрежному воздуху.
Мягкая осень неторопливым шагом ступала по городу, любуясь его широкими аллеями, тенистыми парками, крохотными извилистыми улочками и крутыми потоками мраморных лестниц; замирала возле жилых домов с ажурными балкончиками и открывала заново прекрасный город, словно не была здесь ни год назад, ни век назад, и не собиралась приходить снова…
И только шлейф осени помнил, как под его тяжёлой златотканью проходили медленно века, сменяя друг друга, шли народы – римляне, сарматы, готы, аланы…
Здесь властвовала Византия, орлиным взором взирали на мир правители хазар, здесь бурлило татарское ханство; пока однажды благословенной земли не коснулся благосклонный взор Екатерины Великой.
Давно ли это было?
Осень вздохнёт, поправит прядь волос, сорвёт кисть винограда, надкусит сладкую сочную ягоду и скажет:
– Недавно…
Мирослава замедлила шаг. Остановилась.
Под кронами деревьев плыли светлые пятна причудливых очертаний. Тени бродили вокруг, приближаясь вплотную к границе света, замирали, не шелохнувшись на миг, на два, на три и откатывались прочь.
– Отображение нашей жизни в миниатюре, схема или намёк? – подумала Мирослава и спустилась к морю.
Живописные скалы, груды камней и шумящее море.