Папст сосредоточенно меня слушал. Итак, мы внимательно ознакомились с тем, что собираются монтировать у нас японцы, очень даже внимательно, причем больше всего нас интересовал вопрос, на какой стадии находится этот проект. Вопрос наш, судя по всему, несколько удивил доктора Папста. Установка будет смонтирована, это не подлежит сомнению, может, подписание контракта еще несколько затянется, но это уже не играет роли.
Играет, да еще какую! Я не удержался и все-таки поправил Папсту галстук, чему Папст покорился, хотя и с удивлением.
— Установка очень неплохая, — сказал я. При этом я старался, чтобы слова мои прозвучали по возможности небрежно, но не преуспел в своем старании. — Прелестная установка. И кожаная папка тоже прелестная. А что до легированных сталей, необходимых при сверхвысоких давлениях, тут я просто готов снять шляпу!
— Ваши слова звучат как-то, — доктор Папст на мгновение задумался, — как-то двусмысленно.
— Просто мы с Босковом считаем, — продолжал я, — что эта изюминка в вашем тесте, но сути дела, представляет собой некую технологию, которая за всеми прелестными деталями не может скрыть, как безнадежно она устарела.
Пока подавали кофе, Папст молчал. В лице у него появилась некоторая отчужденность.
— Это не некая технология, — сказал он наконец, — это единственная технология, потому что другой попросту не существует. Японцы значительно ее улучшили. Они импортируют свои установки во все страны мира.
— Положим, от этого она лучше не становится.
Тут вмешался Босков:
— Куда ее импортируют японцы, меня, честно говоря, мало интересует. Гораздо больше меня интересует, к примеру, предполагаемый расход энергии по отношению к запланированной мощности.
— В этом ты совершенно прав, — согласился Папст. — Эксплуатация этой установки потребует больше энергии, чем до сих пор расходовал весь наш завод. Вот почему все еще идут споры, подходящее ли мы для нее место. Энергии везде не хватает. У нас из соображений рабочей силы и коммуникаций предпочтительны самые щедрые капиталовложения, даже если для этой цели придется расширять энергетическую сеть.
Тут Босков перегнулся через стол, заморгал, чего до сих пор за ним не водилось, и спросил:
— Значит, от этих капиталовложений зависит также и строительство коммуникаций?
Я отхлебнул кофе. Капиталовложения, определяющие строительство коммуникаций, — на это нужна санкция совета по исследованиям. Босков явно продолжал разведку.
— Ну это вы, пожалуй, высоко хватили, — отвечал Папст, — но в нашем сельском округе даже менее масштабные проекты сказываются практически на всей экономике.
— Но тебе, как заказчику, наверно, уже пришлось посылать проект на отзыв.
— В качестве заказчика выступаем не мы и даже не управление народных предприятий, — возразил Папст и с сожалением добавил: — Все очень запутано, мы пребываем во взвешенном состоянии, потому что нас до сих пор не присоединили к комбинату… Но в министерстве внешний торговли была создана специальная группа. Отзывы она наверняка заказывали, но, должно быть, уже давно.
— Внешней торговли! — Босков побагровел и запыхтел так ужасно, как никогда прежде. — Но это, но ведь это… Вот поди догадайся… — Он вздохнул. — Ну откуда мне могло прийти в голову министерство внешней торговли! Совет министров! Промышленные министерства… наука и техника, химическая промышленность, строительство или здравоохранение… — Босков буквально лопался от возбуждения. — Господи, да все они не имели об этом ни малейшего представления!
Доктор Папст вообще перестал понимать что бы то ни было и оглянулся на меня, как бы ища поддержки. Волнение Боскова меня встревожило. Но если тебе надо выстоять пятнадцать раундов, нельзя еще до начала боя ощущать дрожь в коленках. От того, что я испытываю чувство вины, никому легче не станет; вместе с решением раз и навсегда устранить это чувство ко мне вернулось спокойствие. И я сказал Папсту:
— Доктора Боскова это очень близко задевает, он как никто другой занимался этим вопросом. — Потом я раскрыл скоросшиватель и протянул его через стол Папсту. Осторожно, возвращаясь к обычному своему небрежному тону, я продолжал: — Теперь тряхните стариной, станьте просто химиком, чтобы полней этим насладиться, а потом вернемся к вопросу о ваших валютных миллионах.
Доктор Папст взял скоросшиватель. Прежде чем заглянуть в него, он подлил себе кофе, отпил несколько глотков и начал читать. Он читал очень сосредоточенно, а я наблюдал за ним и с волнением отметил, как он меняется по ходу чтения. Многочисленные серьезные заботы до срока избороздили и состарили лицо этого директора завода. Когда он услышал, что жена будет жить, черты его посветлели, но тени под глазами и складки у губ остались, как были. Зато во время чтения складки разгладились, сурово сомкнутые губы раздвинулись в улыбке, директор завода Папст снова стал молодым и снова стал химиком. Мы-то знали, что он был химик милостью божьей. Сперва он читал подряд, затем пропустил несколько абзацев, перевернул несколько страниц, стал читать дальше, взгляд его надолго задержался на структурной формуле. Теперь он улыбался во весь рот. Далее я видел, как он, лишь с трудом оторвав взгляд от формулы, быстренько дочитал несколько страничек, оставшихся до конца. После он поглядел на Боскова, поглядел на меня и порывисто схватил меня за руку. С мимикой, можно сказать, расточительной он воскликнул:
— Вот это да!
Босков глубоко вздохнул, из чего следовало, что и он ждал реакции Папста с неменьшим волнением. Папст еще раз сказал:
— Вот это да!
Потом он умиротворенно кивнул и свободно развалился в кресле.
— Ну, ваш доктор Харра совершил подвиг. — Он еще раз вернулся к странице, на которой была структурная формула. — Неправду говорят люди, будто совершенство всегда просто. Но все-таки это очень красиво.
Его слова меня тоже приятно взволновали. Только человек, одержимый своей наукой, может находить красоту в формуле.
— Просто удивительно, — продолжал Папст, — как это мышлению, которое настолько абстрактно, что уже граничит с потусторонним, как подобному мышлению остается доступным находящееся по эту сторону, практически применимое. — Еще раз указав на формулу Харры, он заключил: — Она совершенна, и она красива. — На чем, судя по его виду, вопрос был для него исчерпан.
Босков разочарованно поглядел на Папста. Восторженное одобрение Папст наверняка не разыгрывал перед нами, он был искренне восхищен и, однако, не проявил никакого интереса. А ведь Папст не был каким-нибудь там жалким новичком, он был одновременно и химик и директор завода, он не мог не понять, о чем речь. Почему же он так много толковал о красоте, вместо того чтобы перекинуть мостик от Харровой разработки к японской установке?
Мысли Боскова шли синхронно с моими.
— Н-да, — сказал он, — эстетический подход — это малость забавно, красота нас, собственно, интересует меньше. — Он протянул руку за скоросшивателем, раскрыл его, снова придвинул к Папсту и указал на подчеркнутую мной фразу: — Вот это нас, по правде говоря, больше интересует.
Папст начал вполголоса читать:
— …благодаря чему — как вкратце изложено на следующих страницах — представляется возможность ввести значительно упрощенную по сравнению с ныне принятым синтезом методику… — последние слова Папст уже неразборчиво пробормотал.
Тот доктор Папст, который поднял глаза от бумаг, больше не был молодым и не был химиком. Он снова стал директором предприятия, и в складках его лица еще глубже залегли тени. То, что секундой назад придавало молодой блеск его глазам, сейчас обернулось холодным скептическим блеском, с едва заметной печалью.
Что в нем происходило? Ведь он понял, он видел, чего это стоит. Он ведь в достаточной мере остался химиком, он не мог не разглядеть указанный здесь путь, не мог не осознать, как весома конечная цель.
Босков сказал:
— Ты же самолично зачитал: благодаря чему представляется возможность ввести…
— Представляется! — повторил Папст. — Представляется! То-то и оно, что представляется. Я даже готов поверить, что представляется. — И вдруг с пугающей деловитостью: — Но только если попытаться выяснить, до какой степени она представляется либо представится, эта возможность, можно будет узнать, ведет ли она к цели, и если ведет, то каких потребует затрат, о чем здесь, к сожалению, сказано слишком поверхностно. — И завершил печально: — А может, вовсе и не ведет.
Ведет — не ведет — каких потребует затрат — клочок бумаги — думаете, в государственный план внесут изменения, если мы к ним заявимся вот с этим? Да и с чем заявиться-то?.. Все сметано на живую нитку… Доктор Папст был совершенно прав, и Босков тоже был прав: далеко, как до звезд. Но тут у меня, хоть и бегло — но я до сих пор помню, мелькнула мысль, что как раз и приспело время схватить с неба парочку-другую звезд, и я увидел перед собой Харру, и Юнгмана, и Шнайдера, увидел Лемана и его команду, Вильде и Хадриана — все это были люди, мыслящие умы, сконцентрированные знания, готовые сработать по первому зову. Я тоже не был утопистом, я хотел осуществимого, хотел добыть частицу идеала, поддающуюся реализации. Предпосылки, из которых исходил доктор Папст, были ошибочны, его скептицизм не принимал в расчет людей, тех, о ком он имел такое же смутное представление, как и я о его людях за лесами, за горами.
Вероятно, Босков думал то же самое, потому что взгляд его выражал досаду. Раньше в роли скептика выступал он, может, он до сих пор так скептиком и остался, но зато перед его мысленным взором встали те же люди, что и перед моим, и, может быть, именно сейчас — а почему бы и нет? — он позволил себе немножко помечтать, ведь бывают мечты, которые становятся реальностью. Такой человек, как Босков, правда, позволит такому, как Папст, вернуть себя на почву реальности, но только по-другому, при других обстоятельствах. Нет, Боскова не купишь несколькими комплиментами и призом за красоту формулы. Босков сказал энергичным тоном: