На доске Юнгман значками и символами изобразил полную технологическую схему, которая со временем должна будет превратиться в реактор. Но в одном месте не хватало трубы из высококачественной нержавеющей стали, в другом — циркулярного насоса определенных характеристик, а для получения экспериментальных данных необходимо было установить большое количество датчиков, что еще больше усложняло задачу. Но Трешке все это не слишком пугало, он явно решил показать наконец, на что способен. Я знал его, и все же он меня поразил.
Сам я, хотя до сих пор вел регулярно эксперименты вместе со Шнайдером, считал себя теоретиком, был как дома среди формул и чисел, и стоило мне взглянуть на реторты шефа, как вместе с воспоминаниями о романтике лабораторной жизни студенческих лет во мне поднималось чувство, близкое к отвращению. Наблюдая теперь за Трешке, который требовал как можно более точных данных и заставил сейчас Юнгмана рисовать отдельные детали циркулярного насоса, я почувствовал истинное восхищение перед этим на все руки мастером, может, тут был даже некоторый оттенок зависти. Я припомнил годы ученичества на химическом заводе. Это было не самое хорошее время для занятий. Мы, ученики профессиональной школы, больше занимались расчисткой развалин, чем приобретением практических навыков. Я никогда не боялся тяжелой физической работы, да и сегодня мысль о ней меня не пугала. Но сейчас я спрашивал себя: а что же, собственно говоря, я умею по-настоящему, кроме как думать, организовывать да еще с недавнего времени и копаться в самом себе. Глядя в раздумье на Трешке, я услышал, как он говорил Юнгману: «Высоколегированная сталь у меня есть… Вы имеете в виду вот этот болт М6? Тут марка не играет роли. На нем же нагрузка только термическая». Кое-какие навыки стеклодува, приобретенные мною еще раньше, помогли мне в институте довольно ловко по сравнению с другими гнуть стеклянные трубки над горелкой Бунзена. Но настоящего умения не было у меня ни в одном ремесле. Когда на Шёнзее нужно было заменить планку в заборе или починить проводку, это отнимало у меня неоправданно много времени и пот лился с меня ручьями. Если же случалось попасть себе молотком по пальцу, то брань моя относилась исключительно к коварному объекту моих усилий. Теперь я осознал, что ругать-то нужно было себя за недостаток умения. Как ученый я гордился своей универсальностью и не считал несправедливым, что получаю такой высокий оклад. При этом я был не в состоянии создать материальный предмет стоимостью хотя бы в одну марку.
А как же тогда с производительной силой науки?
Однако к черту это самоуничижение! Босков — он как раз пришел и сел рядом со мной, — возможно, был и прав, когда говорил, что мы слишком углубились в разработку основ. Однако, так сказать, между делом, с помощью патентов и различных рационализаторских предложений, мы не только наполняли собственные карманы премиями, но и экономили значительные средства для народного хозяйства. Сейчас речь шла не об этом. Меня интересовало мое собственное «я». И мерилом этого «я» был вон тот рано постаревший человек, который не сомневался, что сможет сделать такую хитрую вещь, как циркулярный насос, а это значило, что он его и впрямь сделает. Когда Юнгман говорил о коэффициенте сжимаемости, о предельно допустимом падении давления, Трешке понимающе кивал головой, в марках стали он и вправду разбирался до тонкостей: «Сюда подойдет X10CrNiTi18-9». Я смотрел теперь на этого человека совершенно другими глазами. Чего не сделает Трешке, нам не сделает никто другой, бросил я недавно просто так. Только теперь я по-настоящему понял, что без него ничего не будет, не может быть никакого большого дела, никакой сенсации, никакого примиряющего меня с самим собой поступка, нет, ничего не выйдет без рук Трешке и без его станков. И в ушах моих невольно зазвучали слова доктора Папста, и смысл их наконец до меня дошел, я понял, что он имел в виду, когда говорил о пафосе борьбы за выполнение плана, и я снова вспомнил, кто создает ценности, среди которых я так удобно себя чувствовал. Вас я не имею в виду, сказал мне доктор Папст. Он ошибся тогда, а фрау Дегенхард прошлой ночью говорила правду: я забыл, откуда пришел.
Но сейчас я помнил это твердо и был уверен, что больше не позабуду.
После обеда общий разговор распался, образовались отдельные группы, и я тратил все силы на то, чтобы следить одновременно за всеми дискуссиями и координировать их. К тому же без конца кто-то из сотрудников выходил, кто-то входил. Лемана вызвали в машинный зал. Мерк был занят экономическим анализом. Кстати, Вильде, как только распался общий порядок, набросился на меня, словно коршун, и совершенно напрасно стал упрекать в том, что за последние годы я преступно запустил наши мастерские.
— Только без паники! Вы же знаете, что ни одной штатной единицы не было. И должен заметить, развивая ваш вчерашний образ, что голова без туловища не станет работать эффективнее, если к ней приделать еще два пальца.
— Да Трешке справится, — сказал Босков.
Вильде упорствовал:
— Но он сорвет нам все сроки. В субботу, самое позднее в воскресенье, напечатают временные диаграммы. И если работа не будет протекать строго по сетевому графику…
— Строго все равно не получится, — возразил я.
Босков поддержал меня:
— Нам придется как можно интенсивное использовать буферное время.
Шнайдер соскочил с кафедры и отпихнул Вильде в сторону:
— Послушайте, как вы собираетесь решать проблему сырья? Мы ведь еще не знаем даже…
— Ну это пока не ваша забота, — отпарировал я. — Продолжайте себе спокойненько работать с теми же дешевыми производными фенола, что и два года назад.
— Но простите, доктор Киппенберг, — снова вмешался Вильде, — проблема сырья в связи с задержкой поставок из-за возможных изменений в плане имеет первостепенное значение для всей работы и должна быть решена в самое ближайшее…
— Да я уже надавил, где следует, — сказал Босков, который в этой неразберихе невозмутимо диктовал фрау Дегенхард какое-то длинное письмо шефу, — копия — в управление.
— Разрешили коротко о проблеме финансирования! Так, значит, тот посетитель был все-таки из министерства финансов! — На какое-то мгновение львиный рык Харры перекрыл общий шум. Он объявил, что вопросы, связанные с методикой измерений, считает принципиально решенными, предрекал, однако, гигантские трудности другого рода, но исключительно для того, чтобы мы без всяких иллюзий и без всякой надежды на какое-либо чудо… На это Хадриан:
— В какой-то мере все сводится к проблеме снабжения…
Свои запасы Трешке держал в голове, и одному богу известно, как ему удалось столько накопить. Харра рылся в документации, груда которой возвышалась на столе перед доской. Поднеся какую-то кальку вплотную к стеклам очков, он заявил:
— Этот сорт стали недостаточно устойчив к действию серосодержащих газов-восстановителей.
Трешке почесал затылок.
— Если я не ошибаюсь, — продолжал Харра, уставившись на Вильде, — сюда годится марка X10CrAl24 со средним содержанием алюминия от 1,45!
Босков прервал свою диктовку и посмотрел на Харру, как на чудо.
— Ну это… этот человек… ну просто ходячий справочник!
Трешке собрал юнгмановские чертежи и подошел ко мне. Со словами: «По ним я, конечно, работать не могу, — он сунул мне их под нос — Мне нужны чертежи самое позднее в понедельник утром, а иначе я не уложусь в сроки». Зазвонил телефон. У нас все может сорваться скорее из-за какой-нибудь мелочи, чем из-за чего-то принципиального, с беспокойством подумал я и повернулся к Вильде, который развернул огромную блок-схему и, тыча пальцем то в одно, то в другое место, восклицал с горечью:
— Видите, как запутывается? Все запутывается. — Он прямо кипел. — Нахрапом нам из этого не выбраться! Если через два часа после того, как все только закрутилось, подавай сразу рабочие чертежи, самый лучший сетевой график годится только на то, чтоб им подтереться, черт побери!
— Не поднимай волны, — прикрикнул я на него и подозвал Юнгмана.
Телефонные звонки начинали действовать мне на нервы. Но по-настоящему меня сейчас беспокоил вопрос, который минуту назад задал Вильде, — вопрос, казалось, никак не связанный с нашими сегодняшними проблемами: почему снабжение не могло обеспечить нам поставку предложенного раствора индикатора, который до сих пор можно было в любую минуту без труда раздобыть…
— До понедельника ничего не выйдет, я уже звонил, — объявил Юнгман.
— Так дело не пойдет! — заорал Вильде. — Мы даем наглядный пример того, как плановое социалистическое производство превращается в свою противоположность!
Юнгман поманил меня. Да и Трешке, по-видимому, что-то тревожило, потому что он переглянулся с Юнгманом и отошел вместе с нами в сторону. Телефон наконец замолк, но в голове продолжала вертеться дурацкая мысль: а может, в том, что сейчас нельзя достать этого раствора индикатора или что дома кофе приходится варить по-турецки, поскольку во всем Берлине исчезли фильтры, тоже виноват какой-нибудь Киппенберг, который, как и я, не справился со своим делом? Юнгман стоял передо мной и как никогда безжалостно терзал свою губу.
— Трешке это тоже понимает, — заявил он, — но другие… Ах ты, господи!
— Выкладывай, уж я как-нибудь соображу, что к чему!
— Ученые за деревьями не видят леса, — сказал Трешке. — Где мы запустим модель реактора?
— Понятия не имею! — воскликнул Юнгман. — Может, у Хадриана в том здании пол прорубать?
— Только без паники! — промолвил я и вдруг словно услышал голос фрау Дитрих: без опытных партнеров институту будет трудно справиться!
Снова раздражающе затрещал телефон. Опыт — это еще куда ни шло, у нас просто-напросто не хватало места для реактора, не говоря уже о паропроводных коммуникациях, а мог ли Трешке по существующей электрической и газовой сети обеспечить подвод энергии, которая требовалась для установки, об этом я и вовсе решил пока не спрашивать.
— Да возьмет наконец кто-нибудь трубку, — крикнул я и, обращаясь к Трешке и Юнгману, сказал: — Без паники! Пока до этого дойдет дело, я что-нибудь придумаю.