— Давайте выкладывайте, — сказал я своему соседу, — послушаем!
Я держался свободно и непринужденно, но с нетерпением ждал заказанного телефонного разговора. На меня смотрели внимательно, даже изучающе, словно хотели понять, заслуживаю ли я доверия.
— Вы, господин доктор, должны знать… — начал сидевший рядом Глас.
Я прервал его, сказав негромко:
— Сделайте одолжение, не называйте меня доктором!
Он продолжал:
— …что до сих пор от технической идеи до пуска установки нередко проходят годы. Вы же хотите создать в течение шести недель полузаводскую установку, это не может не вызвать у каждого, кто сколько-нибудь разбирается в этой проблематике, скептического отношения…
Секретарь парткома перебил его:
— Мы здесь, на производстве, из кожи лезем вон, сами занимаемся рационализацией, пока на всяких конференциях произносятся красивые речи о союзе науки и производства. А настоящим сотрудничеством, коллега, реальным союзом между научно-исследовательским институтом и производственным коллективом, несмотря на все эти прекрасные слова, нет, им и не пахнет. Что же касается наших отношений с вами, то мы едва не покрылись плесенью, ожидая, пока вы нам посчитаете на «Роботроне». И тут вы вдруг являетесь и хотите заставить нас поверить в счастье, о котором мы и мечтать не могли! Не обижайтесь, коллега, но если бы это были не вы… Любого другого на вашем месте мы выставили бы как шарлатана!
Все напряженно ждали моей реакции. Я кивнул, соглашаясь:
— Вы правы, и история с нашим методом подтверждает справедливость ваших слов. Смелое решение давней проблемы синтеза, найденное нашим коллегой Харрой, — это ведь не плановая работа, а случайный результат. И вы, как возможная производственная база, тоже возникли случайно. — Тут я снова вспомнил, как в течение двух лет обманывал Боскова, и торопливо продолжил: — Проблемы, которые вы затронули, носят общий характер, и вряд ли стоит их сейчас обсуждать. Прекрасно понимаю, что должен казаться вам шарлатаном. Но тут нужно учесть, что в нашем случае, когда речь идет о производстве лекарственных средств, путь от лабораторного синтеза до промышленного процесса значительно сокращается. Не только потому, что имеется в виду уже опробованный и разрешенный препарат — за эти два года мы провели все необходимые фармакологические и токсикологические испытания, — но и по другой причине. Когда один метод синтеза заменяется другим, на передний план выступают проблемы, связанные с увеличением масштабов процесса, которые требуют решения главным образом термодинамических и кинетических задач. И поскольку вы сами говорили, что за рамки чистой эмпирики никогда не выходите, просто экспериментируете и импровизируете, позвольте мне немного подробнее обрисовать вам тот путь, которым мы собираемся идти.
Меня слушали не перебивая. Я рассказал, как мог, коротко о том, что методы анализа технологических процессов становятся в настоящее время все более общими и поэтому открывают совершенно новые возможности при разработке технических систем. С помощью научно обоснованных теорий, созданных на базе математики, можно выявить закономерности, которые позволяют при благоприятных обстоятельствах миновать не только отдельные ступени, но и целые этапы в разработке метода. А в нашем случае — это я подчеркнул — обстоятельства особенно благоприятны, поскольку речь идет о сравнительно небольшом увеличении масштаба и довольно простых реакциях, так что с помощью имеющихся у нас средств и знаний мы можем их математически смоделировать и отказаться таким образом от серии длительных опытов.
— Трудности наши, — сказал я, — и трудности очень серьезные…
Тут зазвонил телефон. Папст потянулся к аппарату, стоявшему на его столе, и передал мне трубку со словами:
— Ваш заказ!
— Берлин заказывали? — услышал я. — Говорите!
Затем в трубке раздался голос Боскова, громкий и отчетливый:
— Это вы наконец! Как дела, что слышно?
Я осведомился, в институте ли Юнгман, и попросил позвать его. Босков говорил из лаборатории Хадриана, я слышал голоса, кто-то звал Юнгмана.
— Сейчас подойдет, — сказал Босков. И начал пока рассказывать: — Ну, мой дорогой, Анни…
— Она показала вам вчера вечером мои старые заявки? — перебил я. — Видите, я же говорил ей, что она доставит вам огромную радость!
— Слушайте! — кричал Босков. — Мы еще вчера вечером вскрыли ящики, в них электронно-вычислительная техника, на которую мы в свое время подали заявку и якобы получили от министерства отказ! Электроника на сто пятьдесят тысяч марок, это же… И от нас ее скрыли не случайно, невероятная подлость, просто слов не хватает! Но мы этого дела так не оставим, мой дорогой, будьте спокойны. Здесь вообще еще многое… — Он прервался: — Передаю трубку Юнгману!
— Я у телефона! — закричал Юнгман, тяжело дыша, и я представил себе, как он тянет нижнюю губу. — Мы вам тоже собирались сегодня звонить, потому что выяснили вопрос с сырьем. Тут ничего не меняется, разве что добавляется лактат железа, но в таких незначительных количествах, что трудностей не возникнет! Кроме того… Постойте, что же еще, ах вот, вспомнил! Мы ставим эксперимент точно на один килограмм, потому что Трешке делает нам мешалку. Но лучше и не спрашивайте, что тут творится, стремянки до потолка! Коллега Хадриан считает, что доктор Шнайдер может завтра с раннего утра начинать эксперимент.
— Ну вот, — произнес я, — наконец-то приятная новость! А теперь слушайте внимательно и записывайте. Через два часа жду вашего звонка, больше времени дать ни могу. Первое: японская установка работает на косвенно-контактном нагреве и поэтому будет потреблять энергии до двадцати гигаватт в год. Нет, вы не ослышались, повторяю: два на десять в десятой степени ватт в год; вот именно — сплошное разорение! Во-вторых: то, что мы обсуждали — греть реактор жидким теплоносителем или паром, затраты на отвод конденсационной воды, на защиту от коррозии и тому подобное, — это все уладилось. У них тут достаточно электроэнергии. Оптимально было бы греть реактор индукционными токами, и от вас я хочу — это третье, — чтобы вы сделали оценки, сколько в этом варианте потребуется энергии.
— Господи, индукционными токами! — закричал Юнгман. — Если бы мы раньше сообразили! И вы хотите через два часа…
— Самое позднее! — сказал я. — Зря, что ли, у вас в халате ваша замечательная счетная линейка? Я должен знать приблизительный энергорасход, хотя бы по порядку величины! В случае чего закажите срочный разговор. А теперь дайте мне, пожалуйста, опять Боскова.
— Юнгман вам объяснит, о чем идет речь. Я вернусь в понедельник утром, — сказал я Боскову. — Думаю, что к этому времени вам надо бы уже пустить в ход ваши связи. Босков, вы должны преодолеть бюрократическую инерцию в планировании, и вы с этим справитесь! Ну, как у вас там настроение?
— Да так… — ответил Босков. — Вчера на партгруппе страсти порядком разгорелись. Но это естественно, когда столько лет идет топтание на месте, а потом вдруг начинается такой аврал. Но теперь все мы горячо «за».
— Рад слышать. Остальное в понедельник. — И я положил трубку.
Сидящие за столом очень внимательно прислушивались к телефонному разговору, но я сделал вид, что не заметил этого, и продолжил прерванную фразу:
— …итак мы столкнулись с очень серьезными трудностями там, где менее всего их ожидали: не в разработке технологии, а из-за отсутствия производственной базы. Тут у нас одни нехватки, просто во всем, и если вы в теперешней ситуации действительно захотели бы нам помочь…
Я не закончил фразу и посмотрел сначала на Папста, а потом на главного экономиста. Потом взглянул на секретаря парткома, коренастого человека лет тридцати, который отлично все понял. Он спросил насмешливо:
— Вы небось нацелились на наш фонд исследования и внедрения новой техники, верно?
— Я не сомневаюсь в успехе работы, — ответил я. — Использование наших институтских денежных фондов не по назначению — для строительства производственной установки — действие противозаконное. Мы можем какое-то время это затушевывать, поскольку речь идет о миллионной экономии валюты, но, строго говоря, оно все же остается противозаконным.
— Согласно параграфу 169 статьи 2 УК, приговор у вас будет мягкий, — бесстрастно сказал главный экономист, и все рассмеялись.
Секретарша доктора Папста, казалось, только и ждала паузы, чтобы внести поднос с кофе. Кто-то придвинул мне чашку, и по кругу пошел огромный кофейник с изогнутой барочной ручкой и украшенным цветочками каплеуловителем. Все вытащили пакеты с бутербродами и наперебой принялись угощать меня. Я был голоден и не стал отказываться.
— Должен вам сказать, — сказал мой сосед, тот самый молодой химик, технолог Глас, который вызывал у меня все больший интерес, — я представлял вас совсем другим! Может, потому, что видел несколько публикаций вашей рабочей группы. Развитие производства лекарственных средств дедуктивным методом — это чертовски абстрактно. Кажется, что столкнешься с эдаким теоретиком не от мира сего, который не принимает нашего брата всерьез.
Хотя мы разговаривали вполголоса, все прислушивались.
— А сотрудник научно-исследовательского института в свою очередь совсем не представляет себе технолога на производстве, — ответил я. — Это и препятствует установлению необходимого контакта между наукой и производством.
Секретарь парткома, быстро покончив со своим бутербродом, отхлебнул глоток кофе.
— А почему это происходит? — спросил он. — Скажу, вам прямо, у этой проблемы идеологические корни, все дело в том, что господа в институтах считают себя существами высшего порядка, потому что занимаются наукой, которой нет дела до наших земных забот. И такой ученый, как вы, очевидно свободный от этих мелкобуржуазных представлений, должен способствовать тому, чтобы достижения науки как можно быстрее внедрялись в производство и чтобы каждый чувствовал свою ответственность за это.
Да, да, как можно быстрее. Человек, который это сказал, был мне совершенно незнаком, и я мог одобрительно кивнуть в ответ на его слова. Действительно, так оно и есть! А про те два года, что я держал у себя в сейфе исследование Харры, здесь, к счастью, никто не знает. Нет, один все-таки знал, хоть его присутствие и было невидимым, это Иоахим К., и, глядя на меня, он удивлялся: свободен, называется, от мелкобуржуазных представлений и еще киваешь головой — в какого же лицемера ты превратился! Ты в самом деле думаешь, что с помощью этой лжи сумеешь осуществить свои прежние мечты, перевернуть до основания институт и все на свете, только не себя самого?