Они стояли рядом, наблюдая, как последние очертания Японии исчезают за горизонтом, и каждый думал о своём пути — пути, который вскоре разделит их, возможно, на долгие годы или даже столетия.
Китай встретил их бурным штормом, словно сама природа пыталась предупредить о трудностях пути. Но корабль Крида, построенный японскими мастерами, выдержал натиск стихии и благополучно достиг берега в небольшой бухте к югу от Шанхая.
Здесь пути Виктора и Изабеллы разошлись. Она отправилась на другом корабле, идущем на запад, к берегам Средиземного моря и Кипру, где её ждала древняя крепость и загадки прошлого.
Прощание было кратким — они оба знали, что для бессмертных разлука, даже на десятилетия, не более чем мгновение в вечности их существования.
— До встречи, Виктор, — произнесла Изабелла, прикасаясь к его щеке в последний раз. — Надеюсь, ты найдёшь то, что ищешь.
— И ты тоже, — ответил он, целуя её в лоб. — Мы встретимся вновь, когда придёт время. И кто знает, может, мы оба изменимся к лучшему за эти годы.
Она улыбнулась, и в её глазах он увидел отражение всех тех веков, что они провели вместе, и всех тех, что ещё могли провести.
— Прощай, Бессмертный.
С этими словами она поднялась на корабль, и вскоре паруса скрылись за горизонтом, унося её на запад, к землям, через которые они прошли как завоеватели, а теперь должны были вернуться как исцелители.
Виктор остался один, если не считать небольшого отряда преданных воинов, чьи глаза всё ещё хранили слабый отблеск голубого огня. Но даже они вскоре покинут его — он решил идти в Тибет один, оставив своих последователей создавать новую жизнь здесь, в Китае, где они могли бы использовать свои способности для созидания, а не разрушения.
Путь в Тибет занял многие месяцы. Крид путешествовал медленно, иногда присоединяясь к караванам торговцев, иногда идя в одиночестве через пустыни и горные перевалы. Он избегал городов и селений, чувствуя, что ещё не готов вновь окунуться в мир людей, не найдя сначала мир внутри себя.
Копьё Судьбы он нёс завёрнутым в ткань, скрывая его сияние от чужих глаз. Оно всё ещё было связано с ним, всё ещё пульсировало в такт его сердцебиению, но теперь эта связь была иной — не доминирующей, а сосуществующей.
Когда первые снежные пики Гималаев показались на горизонте, Виктор почувствовал странное волнение — то, которого не испытывал уже много веков. Словно что-то впереди, в этих величественных горах, звало его, обещая если не ответы, то хотя бы покой для его измученной души.
Последний этап пути был самым трудным. Горные тропы, узкие и опасные, вились среди скал, поднимаясь всё выше и выше. Воздух становился разреженным, каждый шаг требовал всё больше усилий. Но Крид, закалённый тысячелетиями странствий, продолжал идти, ведомый внутренним компасом, указывающим ему путь к месту, которое он ещё не видел, но уже знал.
На рассвете седьмого дня пути через горы Виктор вышел на небольшое плато, окружённое снежными пиками. Здесь, словно вырастая из самой скалы, стоял древний храм, чьи золотые крыши сияли в лучах восходящего солнца. Его стены, сложенные из тёмного камня, казались единым целым с горой, а окружающий его воздух был наполнен тишиной, которую нарушал лишь далёкий звон колоколов.
Крид стоял, зачарованный этим видением, когда заметил фигуру, движущуюся к нему от входа в храм. Это был монах в тёмно-красных одеждах, с бритой головой и лицом, испещрённым морщинами, словно горными тропами.
— Мы ждали тебя, Бессмертный, — произнёс монах на языке, который Виктор не слышал уже много столетий, но всё ещё понимал. — Хранитель сообщил о твоём приходе.
— Хранитель? — удивлённо переспросил Крид, вспоминая старика у подножия горы Фудзи. — Вы знаете его?
Монах улыбнулся — улыбкой, полной понимания и мудрости веков.
— Мы все связаны, те, кто наблюдает за вратами времени. Те, кто хранит равновесие между мирами.
Он сделал приглашающий жест.
— Входи. Здесь ты найдёшь то, что ищешь. Или, по крайней мере, начало пути к этому.
Виктор последовал за монахом в храм, и когда тяжёлые деревянные двери закрылись за ним, он почувствовал, что оставляет позади не только внешний мир, но и значительную часть своей прошлой жизни. Здесь начинался новый этап его бесконечного существования — этап не завоеваний и поисков, а созерцания и познания.
Храм оказался древнее, чем Виктор мог представить. Его внутренние залы были украшены фресками, изображавшими события, происходившие задолго до записанной истории. Здесь были картины сотворения мира, борьбы богов и демонов, рождения и смерти вселенных.
Монахи, обитавшие в храме, приняли Крида с почтением, но без удивления, словно его приход был предсказан столетия назад. Они отвели ему небольшую келью с каменным ложем и единственным окном, выходящим на снежные пики гор.
— Здесь ты будешь жить, пока не решишь, что готов идти дальше, — сказал старший монах, тот самый, что встретил его у входа. — Мы не спрашиваем о твоём прошлом, ибо знаем, что оно тяжелее, чем могут вынести слова. И не говорим о твоём будущем, ибо оно ещё не написано, даже для такого, как ты.
Виктор кивнул, благодарный за эту мудрость и понимание. Он достал Копьё Судьбы, всё ещё завёрнутое в ткань, и положил его в угол кельи.
— Это… — начал он, но монах поднял руку, останавливая его.
— Мы знаем, что это такое, Бессмертный. И знаем, что ты ищешь пятое кольцо, хотя сам ещё не решил, для чего оно тебе нужно.
Он указал на простую деревянную полку у стены.
— Положи его туда. Здесь оно будет в безопасности. Здесь его сила не сможет повлиять на твой разум, пока ты ищешь свой путь.
Крид сделал, как было сказано, и почувствовал странное облегчение, словно сбросил с плеч тяжкий груз. Копьё, лежащее на полке, казалось, тоже успокоилось — его сияние стало мягче, ровнее, а пульсация колец почти прекратилась.
— А теперь, — сказал монах, — начинается твоё обучение. Не знаниям, ибо ты знаешь больше, чем большинство смертных. И не мудрости, ибо ты прожил достаточно, чтобы обрести её. Нет, ты будешь учиться покою — самому трудному искусству для тех, кто обречён на вечное существование.
С этими словами начался новый период жизни Виктора Крида — период тишины, созерцания и внутреннего поиска. Он жил как монах, следуя строгому распорядку дня, установленному столетия назад. Просыпался до рассвета, медитировал часами, изучал древние тексты, выполнял простую физическую работу, необходимую для поддержания жизни в храме.
Постепенно он начал понимать, что монахи этого храма были не просто религиозным орденом. Они были хранителями знаний, древних, как сам мир, и опасных настолько, что большинство смертных сошло бы с ума, просто узнав о их существовании.
Здесь изучали природу времени — не как линейного потока от прошлого к будущему, а как сложного переплетения возможностей, вероятностей, параллельных реальностей. Изучали природу сознания — не как продукта мозговой деятельности, а как фундаментального аспекта вселенной, существующего на уровне, более глубоком, чем материя и энергия.
И, что более всего интересовало Крида, здесь знали о вратах времени — тех самых, к которым вело Копьё Судьбы с пятью кольцами.
— Врата существовали всегда, — объяснял старший монах во время одной из редких бесед. — Они — точка соприкосновения между нашим миром и тем, что лежит за его пределами. Точка, где время и пространство теряют своё значение, где возможно всё и невозможно ничто.
— И что за ними? — спросил Виктор, задавая вопрос, мучивший его тысячелетиями.
Монах долго молчал, глядя на вершины гор, видневшиеся в окне.
— Никто не знает наверняка, — наконец ответил он. — Те, кто прошёл через врата, никогда не возвращались, чтобы рассказать. Но существуют… предположения.
Он посмотрел Криду прямо в глаза.
— Некоторые тексты говорят, что за вратами — освобождение. Конец цикла перерождений, конец страданий, конец самого существования как отдельной сущности. Другие утверждают, что там — начало нового цикла, новой формы существования, более высокой и чистой, чем эта.
Монах сделал паузу.
— Но есть и те, кто верит, что за вратами — лишь хаос. Безумие. Разрушение всего, что делает нас тем, кто мы есть. И что врата были запечатаны не для того, чтобы скрыть от нас истину, а для того, чтобы защитить нас от неё.
Виктор задумчиво кивнул. Эти слова перекликались с тем, что говорил ему призрак его человечности в хижине у подножия Фудзи. Выбор между освобождением для себя ценой разрушения мира и спасением мира ценой собственного уничтожения.
— И что же правда? — спросил он.
— А что есть правда, Бессмертный? — ответил вопросом монах. — Правда не в словах и не в текстах. Правда — в опыте, в прямом знании, которое приходит только через личное переживание.
Он улыбнулся.
— Но одно я могу сказать тебе наверняка: выбор, который ждёт тебя, когда ты найдёшь пятое кольцо, будет не между добром и злом, не между спасением и разрушением. Он будет между любовью и страхом. Между принятием своей истинной природы и бегством от неё.
Эти слова глубоко затронули Крида, и он долго размышлял над ними в тишине своей кельи, глядя на Копьё Судьбы, покоящееся на полке — артефакт, который когда-то определял его судьбу, а теперь ждал его решения.
Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. Виктор потерял счёт времени, проведённого в тибетском храме. Здесь, высоко в горах, где даже смена времён года казалась лишь лёгким колебанием в вечном круговороте бытия, его бессмертие не ощущалось проклятием. Скорее, оно стало просто ещё одним аспектом его сущности, таким же естественным, как дыхание или сердцебиение.