Кипр II — страница 22 из 48


Он изучал древние тексты, написанные на языках, которых уже не существовало в мире. Медитировал часами, проникая в глубины своего сознания, обнаруживая там пласты воспоминаний и знаний, скрытые даже от него самого. Беседовал с монахами, чья мудрость, казалось, не имела границ, и с паломниками, изредка находившими путь к этому затерянному храму.


Постепенно Крид начал меняться. Не внешне — его тело, заключённое в вечный цикл бессмертия, оставалось таким же молодым и сильным. Но внутри, в глубине своего существа, он обретал то, чего так долго искал, — покой.


Не покой забвения или смерти, а покой принятия и понимания. Принятия своей судьбы, своего бессмертия, своей роли в бесконечном танце вселенной. Понимания, что вечность — не проклятие, если ты находишь смысл в каждом её мгновении.


Однажды, медитируя на вершине горы над храмом, Виктор испытал переживание, которое изменило его навсегда. Его сознание, освобождённое от оков времени и пространства, расширилось, охватывая всё сущее. Он видел не только свою жизнь, свои тысячелетия странствий, но и всю историю мира, всю эволюцию вселенной. Видел рождение и смерть звёзд, зарождение жизни на бесчисленных планетах, подъём и падение цивилизаций, о которых не знали даже самые древние тексты.


И среди всего этого великолепия он видел себя — не жалкого смертного, проклятого вечной жизнью, а бессмертного свидетеля, хранителя истории, мудрость которого росла с каждым прожитым столетием.


Когда Виктор вернулся в храм после этой медитации, монахи заметили перемену. В его глазах теперь светился не только голубой огонь кольца, но и нечто большее — понимание, выходящее за пределы человеческого опыта.


— Ты готов, — сказал старший монах, встретив его у входа. — Готов идти дальше.


Крид кивнул. Он чувствовал это и сам — его время в храме подходило к концу. Не потому, что он узнал всё, что мог, а потому, что понял: истинное знание приходит не через изоляцию, а через взаимодействие с миром.


— Куда я должен идти? — спросил он, хотя уже знал ответ.


— Назад, — ответил монах. — К тем, кого ты оставил. К землям, которые ты разрушил и которые теперь должен помочь восстановить. К людям, которые ждут от тебя не завоеваний, а мудрости и сострадания.


Он положил руку на плечо Виктора.


— И, возможно, к пятому кольцу. Когда придёт время.


Крид задумчиво кивнул.


— А что с Копьём? — спросил он, имея в виду артефакт, который всё ещё хранился в его келье.


— Оно твоё, — ответил монах. — Всегда было и всегда будет. Но теперь ты его хозяин, а не оно твой. Ты научился видеть его таким, какое оно есть, — не инструментом власти, а ключом к пониманию.


Он улыбнулся.


— Возьми его с собой. Оно укажет тебе путь, когда придёт время искать последнее кольцо. Но помни: решение о том, что делать с вратами времени, остаётся за тобой. И только за тобой.


В последний вечер перед уходом Виктор сидел в своей келье, глядя на Копьё Судьбы, лежащее на полке. Четыре кольца на нём светились мягким голубым светом, но теперь этот свет не пугал и не манил его. Он был просто частью реальности, такой же естественной, как солнечный свет или лунное сияние.


— Мы прошли долгий путь вместе, ты и я, — тихо произнёс Крид, обращаясь к артефакту. — И, кажется, он ещё не окончен.


Он протянул руку и взял Копьё, чувствуя его тепло и пульсацию, созвучную биению своего сердца. Но теперь это не было захватывающим контролем, как раньше. Скорее, это было сотрудничеством, партнёрством между двумя древними сущностями, каждая из которых имела свою роль в космической драме.


На рассвете следующего дня Виктор Крид покинул тибетский храм, где провёл годы, обретая мудрость и покой. Он уходил не так, как пришёл — одиноким странником, ищущим спасения от вечности. Теперь он был монахом, учителем, хранителем древних знаний. Человеком, который принял своё бессмертие не как проклятие, а как дар и ответственность.


Спускаясь по горной тропе, он обернулся в последний раз. Храм сиял в лучах восходящего солнца, его золотые крыши отражали свет, словно маяки для тех, кто ещё найдёт путь к этому месту мудрости и покоя.


— До встречи, — прошептал Виктор, зная, что однажды, возможно через столетия, его путь снова приведёт его сюда.


Затем он повернулся и продолжил спуск, направляясь на запад, туда, где его ждал мир, который он должен был помочь исцелить. И где, возможно, где-то на Кипре, его ждала Изабелла, прошедшая свой собственный путь к пониманию и принятию.


Впереди лежала дорога искупления, восстановления и, в конечном счёте, решения, которое определит не только его судьбу, но и судьбу всего мира. Но теперь Виктор Крид был готов к этому выбору — выбору, который он сделает не из страха или отчаяния, а из мудрости и любви.


И это будет уже совсем другая история.

* * *

Спустившись с гималайских вершин, Виктор Крид направился на запад, но не привычным караванным путём через Персию, а через неизведанные северные просторы — бескрайние степи, расстилавшиеся от горизонта до горизонта подобно застывшему зелёному морю.


Он шёл один, с Копьём Судьбы, обёрнутым в простую ткань, и скудными пожитками за плечами. Но это одиночество не тяготило его, как некогда — годы, проведённые в тибетском храме, научили его находить покой в безмолвии и мудрость в созерцании.


Степь казалась бесконечной — волны высоких трав колыхались под ветром, создавая иллюзию движения там, где всё оставалось неизменным. Днём палящее солнце иссушало губы и слепило глаза, ночью холод пробирал до костей, а звёзды, казалось, висели так низко, что до них можно было дотянуться рукой.


На исходе третьей недели пути Виктор понял, что заблудился. Ориентиры, которыми он руководствовался, исчезли, растворившись в однообразии степного пейзажа. Компас, что он нёс с собой, показывал странные, невозможные направления, словно сама магнитная сила земли здесь искажалась под воздействием некой древней магии.


— Странное место, — пробормотал Крид, опускаясь на землю у небольшого костра, разведённого из сухой травы и веток кустарника. — Словно время и пространство здесь течёт иначе.


Он достал Копьё и развернул ткань. Четыре кольца на рукояти тускло светились в сгущающихся сумерках. Виктор долго смотрел на древний артефакт, с которым прошёл столько дорог, ради которого пролил столько крови — своей и чужой.


— Странно, — тихо произнёс он, обращаясь к копью, как к старому спутнику. — Когда-то я искал тебя, чтобы обрести силу. Потом — чтобы найти покой. А теперь понимаю, что ни то, ни другое не зависит от внешних объектов. Всё уже внутри меня.


Четыре кольца на рукояти вспыхнули ярче, словно отвечая на его слова. Виктор почувствовал, как артефакт пульсирует в его руках, уже не в такт его сердцебиению, а в собственном ритме — древнем, могущественном, не принадлежащем этому миру.


— Что ты пытаешься сказать? — спросил Крид, поднимая копьё ближе к глазам.


И тогда произошло нечто странное. Наконечник копья, тысячелетиями хранивший кровь того, кто был больше, чем человек, начал светиться, переливаясь всеми оттенками голубого. Свет становился всё ярче, пока не стал ослепительным, и в этом сиянии Виктор увидел образы — тысячи образов из своей долгой жизни, сменяющих друг друга с молниеносной скоростью.


Он увидел себя — молодого воина, дерзнувшего бросить вызов древнему божеству и проклятого за это вечной жизнью. Увидел себя на Голгофе, пытающегося спасти пророка из Назарета и пронзённого тем же копьём, что проткнуло бок Сына Человеческого. Увидел бесконечные войны, в которых участвовал, королей, которым служил, цивилизации, рождение и смерть которых наблюдал. Увидел своё противостояние с Абаддоном, растянувшееся на тысячелетия, и своё недавнее падение и возрождение.


Но за всеми этими образами было что-то ещё — нечто более древнее, более глубокое, существовавшее до его рождения и, возможно, до начала времён. Он увидел врата — грандиозные врата, сотканные из света и тьмы, на границе всех миров и всех времён. И он понял: копьё всегда было лишь ключом к этим вратам, к истинному предназначению, которое он ещё должен был постичь.


А затем, так же внезапно, как началось, видение прекратилось. Сияние копья померкло, но не исчезло совсем. Вместо этого оно начало… течь. Словно жидкий свет, оно струилось по древку, стекало на руки Виктора, впитывалось в его кожу, проникая глубже, к самому сердцу, к самой сущности его бытия.


Крид не испытывал страха или боли — лишь странное чувство завершённости, словно нечто, долго разделённое, наконец воссоединялось. Копьё исчезало у него в руках, таяло, как снег под весенним солнцем, но не уходило в никуда — оно становилось частью его самого.


Когда последние капли светящейся субстанции впитались в его тело, Виктор остался сидеть у костра с пустыми руками. Копьё Судьбы исчезло — или, вернее, преобразилось, став неотъемлемой частью его существа. Он чувствовал его внутри — не как чужеродный предмет, а как естественное продолжение своей сути, своего бессмертия.


Четыре кольца, некогда украшавшие рукоять, теперь пульсировали внутри него, рядом с сердцем, образуя узор, напоминающий созвездие неизвестных звёзд. И Виктор знал, что этот узор будет завершён, только когда он найдёт пятое кольцо.


— Вот оно что, — прошептал он, глядя на свои руки, по которым теперь струились едва заметные голубоватые сполохи. — Вот почему ты привело меня сюда. Не просто, чтобы я заблудился, а чтобы мы стали единым целым.


Той ночью он спал глубоким, спокойным сном, какого не знал уже много столетий. И во сне он видел пути — бесчисленные пути, связывающие все точки вселенной, все моменты времени, все возможные реальности. Теперь, с копьём, ставшим частью его сущности, эти пути были открыты для него.


Проснувшись на рассвете, Виктор точно знал, куда идти. Солнце, только показавшееся над горизонтом, указывало ему направление так же ясно, как самый точный компас. И он пошёл — не западу, как планировал изначально, а на восток, к землям, где жили дикие племена, известные внешнему миру как маньчжуры.