Он сделал ещё один ход, и Виктор с удивлением обнаружил, что его позиция стала критической. Еще пара ходов, и мат неизбежен.
— Что приближается из-за врат времени? — прямо спросил Крид, не желая больше ходить вокруг да около. — Что угрожает равновесию?
Дон Себастьян вздохнул, словно сожалея о неспособности Виктора оценить глубину философской беседы.
— Древняя сущность, — ответил он. — Настолько древняя, что даже такие, как я, помнят о ней лишь из преданий. Она была запечатана за вратами времени эоны назад, когда мироздание ещё формировалось. Теперь же печати слабеют.
— И почему нельзя просто остановить её? — спросил Виктор. — Уничтожить, как я уничтожил Абаддона?
Глаза дона Себастьяна сверкнули ярче.
— Во-первых, вы не уничтожили Абаддона, — сказал он. — Вы трансформировали его сущность, рассеяли, но не уничтожили. Это невозможно. Такие силы, как он, не умирают — они лишь меняют форму.
Испанец сделал очередной ход.
— А во-вторых, эта сущность слишком фундаментальна для структуры реальности. Уничтожить её — всё равно что удалить один из элементов из периодической таблицы. Это приведёт к коллапсу всей системы.
Виктор почувствовал, как холодок пробежал по спине. Если даже Хранитель говорил так об этой угрозе, то она действительно была чем-то, выходящим за рамки обычных опасностей.
— Что же тогда делать? — спросил он, понимая, что на доске его положение безнадёжно. Мат в два хода, как ни крути.
Дон Себастьян вернул очки на место, скрывая пылающие глаза.
— Интегрировать, — просто ответил он. — Найти способ включить эту силу в существующую структуру реальности, дать ей место, роль, функцию. Как в любой хорошей экосистеме — каждый хищник, каждый паразит имеет свою нишу, которая в конечном итоге способствует балансу целого.
Он сделал финальный ход.
— Шах и мат, кстати, — добавил испанец с лёгкой улыбкой.
Виктор изучил доску и признал поражение. Как и в прошлой их партии, дон Себастьян победил с элегантной неизбежностью, словно исход был предрешён с самого начала.
— И как именно вы предлагаете… интегрировать эту древнюю силу? — спросил Крид, откидываясь на спинку стула. — У вас есть конкретный план?
Дон Себастьян кивнул, начиная расставлять фигуры для новой партии.
— Есть, — ответил он. — Но сначала я хочу, чтобы вы кое-что поняли. То, что приближается, не просто древнее и могущественное. Это… праматерия. Первичный хаос, из которого родилось всё сущее. Нечто, существовавшее до времени, до пространства, до самих понятий добра и зла.
Он протянул Виктору белую пешку, предлагая ему начать новую партию.
— Для его интеграции нужен сосуд, — продолжил испанец. — Существо, способное выдержать контакт с такой силой и направить её в созидательное русло. Существо со связью с кольцами Копья Судьбы и вратами времени.
Виктор замер, держа пешку над доской. Внезапно он понял, к чему ведёт дон Себастьян.
— Я, — произнёс Бессмертный. — Вы хотите использовать меня как сосуд для этой… праматерии.
Хранитель склонил голову, признавая правоту Крида.
— Не я хочу, — мягко поправил он. — Так должно быть. Вы были избраны для этой роли с самого начала вашего долгого пути. Каждое испытание, каждая битва, каждый момент выбора — всё это готовило вас к финальной трансформации.
Он сделал паузу, наблюдая за реакцией Виктора.
— Вопрос в том, готовы ли вы принять эту судьбу? Или будете сопротивляться ей, рискуя разрушить не только себя, но и всё мироздание?
Крид смотрел на шахматную доску, но видел не фигуры, а лица — Изабель, Софии, Александра. Свою семью, ради которой он готов был сражаться с любой угрозой. Но теперь дон Себастьян предлагал не сражение, а… принятие. Слияние с силой столь древней и могущественной, что она могла уничтожить или трансформировать его сущность до неузнаваемости.
— Что случится со мной? — тихо спросил Виктор. — Если я соглашусь стать этим… сосудом. Останусь ли я собой? Смогу ли вернуться к своей семье?
В глазах дона Себастьяна, видимых теперь сквозь тёмные стёкла очков, мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Никто не знает. Такое слияние никогда прежде не происходило. Вы можете раствориться в этой силе, потерять свою индивидуальность. Или, наоборот, подчинить её своей воле, стать чем-то большим, чем были. Всё зависит от силы вашего духа, от ясности вашего намерения.
Он поднял чашку с чаем, сделал глоток.
— Но одно я могу сказать наверняка: если вы откажетесь, если праматерия прорвётся в наш мир без контроля, без направления… не будет ни вас, ни вашей семьи, ни мира, который вы знаете. Только хаос. Бесконечный, первородный хаос.
Виктор долго молчал, глядя на шахматную доску, где белые фигуры ждали его первого хода. Наконец он поднял глаза на дона Себастьяна.
— Где и когда должно произойти это… слияние? — спросил он, делая первый ход е2-е4, начиная новую партию с классического открытия.
Хранитель улыбнулся, отвечая симметричным ходом е7-е5.
— В месте, где сходятся все нити мироздания, — ответил он. — В точке, где врата времени наиболее тонки. Вы найдёте её, следуя за компасом.
Он кивнул на карман Виктора, где лежал древний артефакт.
— Что касается времени… у вас его не так много. Дней десять, не больше. Праматерия уже близко. Она чувствует кольца внутри вас, тянется к ним, как растение к солнцу.
Дон Себастьян сделал ещё один ход, развивая своего коня.
— У вас есть время попрощаться с семьёй, если хотите, — добавил он мягче. — Но не затягивайте. Чем дольше вы ждёте, тем сильнее будет прорыв, тем труднее будет контролировать процесс слияния.
Виктор кивнул, делая ответный ход. Его лицо было непроницаемо, но внутри бушевала буря эмоций. Страх, сомнение, решимость, смирение — всё смешалось в хаотичный вихрь, напоминающий ту самую праматерию, о которой говорил Хранитель.
Они продолжили игру, обсуждая детали предстоящего ритуала слияния. Дон Себастьян объяснял, что Виктору понадобится подготовка — не только физическая, но и ментальная, духовная. Он должен будет очистить своё сознание от всего лишнего, сосредоточиться на сути своего существа, на том, что делает его… им.
— Представьте, что вы — сосуд, который нужно сначала опустошить, чтобы наполнить его новым содержимым, — говорил испанец, делая очередной ход. — Но не полностью опустошить. Оставьте в нём самую суть — то, что делает вас Виктором Кридом, а не просто Бессмертным, не просто носителем колец.
Крид слушал внимательно, запоминая каждое слово, каждую деталь. Если ему действительно предстояло стать вместилищем первозданного хаоса, он хотел подготовиться как можно лучше.
А где-то глубоко внутри, в самых тёмных уголках сознания, ворочалось подозрение: что, если дон Себастьян не говорит всей правды? Что, если у него есть собственные мотивы, собственные цели? Что, если всё это — лишь изощрённая манипуляция, чтобы использовать Бессмертного в каких-то неведомых играх космического масштаба?
Но выбора, похоже, не было. Либо довериться Хранителю и принять судьбу, предначертанную ему с самого начала его долгого пути, либо рискнуть всем, что ему дорого, в тщетной попытке сопротивляться неизбежному.
И пока они играли в шахматы в тихом кафе на Майорке, где-то за гранью обычной реальности древняя сила приближалась, чувствуя зов пяти колец, слившихся с сущностью Виктора Крида, готовая воссоединиться с миром, из которого была изгнана эоны назад.
После встречи с доном Себастьяном Виктор вернулся в свой номер в Пальме. Вечернее солнце окрашивало стены древней столицы Майорки в оттенки золота и терракоты, но Бессмертному было не до красот средиземноморского заката. В голове пульсировали слова Хранителя — о праматерии, о необходимости стать сосудом для первозданного хаоса, о возможной потере себя.
Крид сидел у окна, глядя на величественный силуэт собора, но видя перед собой лица тех, кого оставил в Италии — Изабель, Софию, Александра. Что будет с ними, если он не вернётся? Если растворится в древней силе, забыв, кто он и откуда пришёл?
Дон Себастьян говорил о необходимости сохранить свою суть, свою индивидуальность перед лицом слияния с хаосом. Но как это сделать? Тысячелетия существования научили Виктора одному: даже самая стойкая память может подвести, даже самое твёрдое намерение может быть размыто временем и обстоятельствами.
И тогда его осенило. Если память может подвести, нужно создать нечто внешнее, якорь, который удержит его сознание даже в пучине трансформации.
Виктор открыл свой потрёпанный дорожный саквояж и достал оттуда старинную книгу в чёрном кожаном переплёте. Это была «Liber Umbrarum» — «Книга Теней», древний гримуар, собрание знаний и ритуалов, накопленных за века существования тайных обществ Европы. Крид приобрёл её давно, у антиквара в Праге, и иногда использовал для записи собственных наблюдений и открытий.
Но обычная страница не годилась для того, что он задумал. Если праматерия действительно была столь могущественной, как утверждал дон Себастьян, простая бумага не выдержит контакта с энергиями такого уровня.
Виктор поставил на стол небольшую спиртовку, которую всегда возил с собой для алхимических экспериментов. Зажёг огонь и положил на него маленький серебряный нож — тот самый, которым Изабель когда-то порезала палец, случайно дав свою кровь для ритуала, связавшего их судьбы крепче любой брачной церемонии.
Пока нож нагревался, Крид приготовил остальные ингредиенты: пузырёк с особыми чернилами, смешанными на основе его собственной крови и редких минералов с тибетских гор; тончайшую кисть из волоса единорога (или существа, которое древние считали единорогом); порошок из толчёного лунного камня, собранного в ночь полнолуния на вершине горы Фудзи.