Граф де Монфор нахмурился:
— Он молод и впечатлителен, монсеньор. Попал под влияние красноречивого проповедника. Возможно, заслуживает второго шанса.
Спустя какое-то время беседуя с Константином
— О том, что ты не понимаешь природы силы, с которой играешь, — ответил Крид, оставаясь стоять. — Это не благословение, а проклятие. Что использует тебя, питается твоей верой и амбициями.
— Прекрасные слова от того, кто сам веками использует такой же «ДАР», — парировал Константин. — Разница лишь в том, что я не скрываю, а открыто использую его для восстановления истинной веры.
— Истинной веры? — Крид покачал головой. — Ты создал культ личности, основанный на чудесах и предсказаниях. Это не вера, Константин, это идолопоклонство.
— Ты судишь меня по своим меркам, — монах поднялся со стула и начал медленно ходить по комнате. — Но я видел больше, чем ты думаешь. Дар показал мне истинную историю христианства — историю, искажённую церковью ради власти и контроля.
— И что же ты увидел? — поинтересовался Крид, внимательно следя за каждым движением противника.
— Я видел, как учение Христа было извращено уже в первые века после его смерти. Видел, как император Константин превратил гонимую секту в государственную религию, заплатив за это отказом от многих истинных положений. — Глаза монаха лихорадочно блестели. — Я видел сокрытые евангелия, показывающие иной путь — путь личного познания божественного, без посредников в виде церкви и духовенства.
— И ты, конечно, решил стать новым посредником? — иронично заметил Крид.
— Я лишь указываю путь! — возразил Константин. — Показываю людям альтернативу вашей коррумпированной церкви.
— Показываешь, продавая индульгенции и принимая дары? Исцеляя подставных больных и произнося пророчества, которые удивительным образом не сбываются?
Лицо монаха исказилось от гнева:
— Ты и твои агенты месяцами подрывали мою работу, сеяли сомнения, распускали ложь. Представляешь всё в искажённом свете.
— Я лишь позволил правде выйти наружу, — спокойно ответил Крид. — Без нашего вмешательства твои собственные действия всё равно привели бы к падению. Всякое учение, построенное на лжи, рано или поздно рухнет.
Константин внезапно засмеялся — холодным, неприятным смехом.
— А твоё? Сколько лжи в основании твоего ордена, твоей миссии? Сколько правды ты открыл Папе о природе своего существования? Знает ли он, что за ним стоит древний язычник, прикрывающийся христианским благочестием?
— Я никогда не отрицал своего прошлого, — твёрдо сказал он. — И я нашёл способ использовать свой дар для служения, а не для самовозвеличивания.
— Лицемер! — Константин шагнул вперёд, и его рука крепче сжала фрагмент артефакта на груди, который теперь светился даже сквозь ткань одежды. — Ты служишь лишь своим интересам, как всегда. Я видел твою истинную сущность через Копьё. Видел кровь на твоих руках — кровь не только Христа, но и тысяч других, кого ты убил за века своего существования.
— Я солдат, — просто ответил Крид. — Был им всегда. А солдаты убивают и умирают. Разница лишь в том, что я не мог умереть, даже когда хотел этого больше всего на свете.
Что-то в его голосе, какая-то древняя, невыразимая усталость, заставила Константина замолчать на мгновение. Он пристально изучал своего противника, словно видел его в новом свете.
— Ты действительно хотел смерти? — наконец спросил он тише.
— Веками, — признал Крид. — После Голгофы я пытался покончить с собой множество раз. Бросался на мечи, прыгал со скал, принимал яд, тонул в морях. Ничто не могло освободить меня. — Он сделал паузу. — А потом я понял, что моё проклятие — это также и возможность. Возможность искупления через служение.
— Служение чему? — прищурился монах. — Церкви, которая сама погрязла в грехах? Папам, торгующим должностями и реликвиями?
— Служение идее, — возразил Крид. — Идее мира, где вера не разделяет людей, а объединяет их. Где христиане, мусульмане и иудеи могут жить рядом, уважая различия друг друга.
— Красивые слова, — Константин снова усмехнулся. — Но твои действия говорят об обратном. Ты уничтожал всех, кто стоял на твоём пути. И сейчас пришёл уничтожить меня.
— Я пришёл остановить тебя, — поправил Крид. — И освободить от влияния, что медленно разрушает твою душу.
— Лжёшь! — внезапно закричал монах, и его голос изменился, став глубже и резче. — Ты пришёл забрать то, что считаешь своим. Но этот ДАР выбрал меня!
С этими словами он вытащил реликвию из-под одежды. В тусклом свете лампы блеснул небольшой металлический предмет, закреплённый в золотой оправе — осколок того же копья, часть которого носил Крид. Как только фрагмент оказался на открытом воздухе, он начал светиться всё ярче, пульсируя тревожным красным светом.
— Видишь? — торжествующе произнёс Константин держа в руках часть копья. — Они узнают друг друга. Стремятся стать единым целым.
— Именно этого я и опасался, — Крид осторожно отступил на шаг. — Ты не понимаешь, что может произойти, если части Копья соединятся после стольких веков разделения.
— О, я понимаю лучше, чем ты думаешь, — глаза монаха странно блестели, словно в них отражался свет реликвии. — Соединение фрагментов создаст канал, через который истинная сила Копья сможет проявиться в нашем мире. Сила, способная изменить ход истории!
Крид понял, что разговоры бесполезны. Брат Константин был слишком глубоко под влиянием своего фрагмента, слишком опьянён видениями и обещаниями власти. Единственный способ остановить его — отобрать реликвию, пока не стало слишком поздно.
— Прости, Константин, — произнёс он, доставая копьё. — Но это должно закончиться здесь и сейчас.
Как только две части древней реликвии оказались в одной комнате, не скрытые одеждой или футлярами, произошло нечто странное. Красное свечение стало интенсивнее, заполняя пространство между ними пульсирующими волнами света. Воздух сгустился, наполнился электрическим напряжением, словно перед сильной грозой.
— Да! — восторженно выдохнул Константин, поднимая свой фрагмент выше. — Они жаждут воссоединения!
Крид почувствовал, как его фрагмент буквально тянет к реликвии монаха, словно обладает собственной волей. С каждым мгновением сопротивляться этому притяжению становилось всё труднее.
— Остановись, — предупредил он. — Ты не знаешь, что высвобождаешь.
— Я знаю больше, чем ты думаешь, Крид, — в голосе Константина звучала странная многослойность, будто сквозь него говорил кто-то другой. — Копьё показало мне истину. Истину о тебе, о себе, о том, что должно произойти.
Он шагнул вперёд, протягивая фрагмент к реликвии Крида:
— Соедини их. Выполни своё предназначение!
Крид понял, что выбора нет. Если позволить этому безумцу продолжать, последствия могли быть катастрофическими. Резким движением он бросился вперёд, целясь не в реликвию, а в горло монаха — быстрый, смертельный удар, который должен был окончить противостояние до того, как оно выйдет из-под контроля.
Но то, что произошло дальше, не входило в его планы.
В момент, когда он приблизился к Константину, два фрагмента Копья оказались на критическом расстоянии друг от друга. Свечение внезапно стало ослепительным, заполнив всю комнату нестерпимым белым светом. Воздух между реликвиями сгустился, превратившись в видимую глазом субстанцию, похожую на светящуюся ртуть.
Этот свет, казалось, имел физическую силу — он отбросил Крида назад, к стене, временно парализовав его. А брат Константин, вместо того чтобы воспользоваться преимуществом, замер на месте, с выражением экстаза и ужаса на лице.
— Оно… живое, — прошептал он, глядя на свой фрагмент, который начал плавиться, превращаясь в текучую серебристую субстанцию. — Оно хочет… войти…
К ужасу Крида, расплавленный металл реликвии начал двигаться по руке монаха, впитываясь в его кожу, словно жидкость в губку. Константин не выказывал признаков боли — напротив, его лицо выражало странное блаженство.
— Оно принимает меня, — выдохнул он. — Становится частью меня!
Крид попытался подняться, превозмогая странную слабость, охватившую его тело.
— Константин, остановись! — крикнул он. — Ты не знаешь, что творишь!
Но было поздно. Серебристая субстанция продолжала распространяться по телу монаха, пока не покрыла его полностью, создавая впечатление, что под его кожей течёт расплавленный металл. Глаза Константина полностью почернели, кожа приобрела неестественную бледность с металлическим отливом.
— Теперь я вижу всё, — произнёс он голосом, который уже почти не был человеческим. — Вижу прошлое и будущее, начало и конец. Вижу истинную природу Копья и твою роль в грядущем.
— Чем бы ни была эта сила, она не принадлежит этому миру, — Крид наконец сумел подняться на ноги, крепко сжимая свой фрагмент. — Отпусти её, пока не стало слишком поздно.
— Поздно? — существо, которое когда-то было братом Константином, засмеялось. — Для этого было поздно с того момента, когда копьё пронзило плоть Сына Божьего. С того момента, когда ты, Лонгин, изменил ход истории одним ударом.
В этот момент дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился де Брассак, привлечённый странным светом и голосами.
— Учитель! — воскликнул он, и тут же застыл, пораженный представшим перед ним зрелищем.
— Ещё один свидетель, — существо повернуло голову к рыцарю. — Ещё одна душа, которая увидит начало новой эры.
Крид понял, что медлить больше нельзя. Что бы ни захватило тело брата Константина, оно представляло угрозу не только присутствующим, но, возможно, и всему миру. Решительным движением он прыгнул вперёд, прижав свой фрагмент Копья к груди монаха, прямо над сердцем.
— Именем Того, Кто был пронзён этим копьём, изыди!
Эффект был мгновенным и ужасающим. В месте соприкосновения двух фрагментов вспыхнул ослепительный свет, прорезавший комнату, словно молния. Тело Константина выгнулось дугой, из его рта, глаз и ушей вырвались потоки серебристой субстанции, устремившиеся к фрагменту в руке Крида.