«Деньги – зло!» – повторил я про себя любимый афоризм незабвенного Владимира Ильича Ленина.
«Деньги – зло!» – решил я предостеречь их и, потеряв осторожность, высунулся из лужи…
47
Некий промежуток времени – собственно, от креста и до момента, когда я очнулся после чудовищного удара безымянным сапогом по голове, в область виска, – покрыт для меня мраком беспамятства.
Повествую о нем целиком со слов генерал-лейтенанта службы внешней разведки Комитета государственной безопасности СССР Макса Петровича Альцгеймера (однофамильца, как он пошутил, печально знаменитой болезни Альцгеймера!).
В общем, насколько я понял из общения с ним, эта самая служба (известная в мире своим неуемным любопытством) давно обратила внимание на то, что смерть меня не берет, и только ждала подходящей минуты, чтобы спустить меня с телеграфного столба на землю.
Упреждая вопрос, отчего они ждали так долго, Альцгеймер мне наскоро обрисовал ситуацию.
Вот что я понял: три года в стране продолжался траур по Сталину, в течение которого представители прогрессивного человечества по всему миру активно горевали и пили по-черному.
Особенно беспробудная атмосфера царила в рядах ленинского Политбюро, члены которого крайне тяжело переживали уход своего великого предводителя и бешено грызлись за власть.
Надолго опустели стадионы, концертные залы, театры и рестораны.
Заброшенными выглядели заводы, фабрики, школы, средние и высшие учебные заведения.
Застыли на полях трактора, комбайны и сенокосилки.
Не слышалось детского смеха – что, по признанию Альцгеймера, его особенно угнетало.
Решить что-либо на фоне тотального уныния не представлялось возможным, о чем Макс Петрович искренне сожалел.
От его извинений мне легче не стало, но больше мы с ним к этой теме не возвращались…
Итак, вкрадчиво и без пафоса продолжал Макс Петрович, он дождался, когда делегаты рванут на банкет, и без промедления перевез меня, беспамятного, в сверхсекретную клинику Комитета государственной безопасности СССР.
Там для начала меня тщательно обследовал консилиум из тринадцати светил советской медицины.
В течение долгих тринадцати дней они жгли меня каленым железом, топили в кислоте, травили ядами, били головой об стенку и закатывали под асфальт.
Отчаявшись разгадать секрет моей феноменальной выживаемости, они уже решились было на радикальное продольное вскрытие без наркоза – но тут, на мое счастье, вмешался генерал, не терпевший вида живой крови.
– Зачем издеваться, друзья? – мягко, с едва уловимой угрозой в голосе пожурил он настырный консилиум.
Целый год, пока я был в коме, лучшие умельцы из службы внешней разведки Комитета государственной безопасности СССР без устали пичкали меня премудростями разведывательной науки (тогда-то впервые на мне опробовали прогрессивный метод обучения во сне!).
Наконец, пробудившись, я вдруг обнаружил, что виртуозно владею любыми видами оружия; свободно и без акцента говорю на всех языках мира, включая древний иврит; понимаю птиц, зверей и животных; знаю про яды, умею читать микросхемы, составлять шифровки, прыгать с парашютом и без оного, управлять авто, самолетами и подводными лодками.
Тогда же, во сне, меня научили нравиться женщинам – с чем Альцгеймер меня и поздравил уже непосредственно перед выходом на первое самостоятельное задание…
48
Генерал-лейтенант Макс Петрович Альцгеймер стал четвертым по счету человеческим существом, о ком я по сей день вспоминаю с чувством глубокой благодарности (после маленького Галимуллы, адвоката Бориса Иоанновича Розенфельда и вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина!).
С первой же нашей встречи в его резиденции (куда меня, по понятным причинам, привозили с черной повязкой на глазах) между нами установились непринужденные, доверительные отношения.
Это был человек редких моральных качеств, без остатка посвятивший себя служению первому в мире государству рабочих и крестьян.
Если перечислить вкратце, его дальний предок Бомбаст фон Гройссшуллер появился в России еще при Петре и прославился первыми в Санкт-Петербурге распутными домами, при Екатерине стыдливо переименованными в публичные.
Спустя двести лет изрядно обрусевшие родители маленького Макса уже безраздельно владели домами подобного толка повсюду, где только ступала нога человека, – от Сахалина до Ашхабада.
Будущий генерал с младенческих лет был невольным свидетелем разнузданных оргий и вакханалий.
Не раз и не два – много раз он с болью и чувством глубокого отвращения наблюдал рабский труд женщины на потных полях произрастания мужской похоти.
В те еще времена, по его же признанию, он люто возненавидел эксплуатацию человека человеком в любом ее проявлении.
В возрасте пяти лет он втайне от родителей принял деятельное участие в первой русской революции 1905 года: носился без устали между штабами, разнося приказы и донесения, возводил баррикады под вычурными окнами публичных домов, подавал патроны, перевязывал раненых и даже в кого-то однажды стрелял, но промазал.
Три года борьбы и сражений не прошли для него даром: к восьми годам он отличался крутым нравом и выглядел на все десять.
После обидного поражения в 1907-м он ушел в подполье и под псевдонимом Альцгеймер совершал дерзкие набеги на телеграф, почту, банки и публичные дома.
Однажды, желая порвать последние связующие нити с прошлым, он навсегда избавился от фамилии Гройссшуллер, привычно ассоциирующейся с низменными пороками и венерическими заболеваниями, и стал называться Альцгеймером.
В газетах тех лет его нередко сравнивали с беспощадным заболеванием головного мозга – что юному Максу немножечко льстило.
25 октября 1917 года, кто помнит, стряслась Великая Октябрьская социалистическая революция.
На следующий день, 26 октября, семнадцатилетний Макс явился в Смольный дворец, где немедленно был представлен неисправимому оптимисту и карателю Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому, а уже 27 октября Феликс и Макс (или, если угодно, Дзержинский и Альцгеймер) были замечены в районе Финляндского вокзала, где дружно, в четыре руки размахивали карающим мечом революции.
Об этапах большого пути генерал-лейтенанта Альцгеймера (отнюдь не усыпанного розами!) при желании можно прочесть в Большой Советской Энциклопедии или книгах серии о пламенных революционерах прошлого, настоящего и будущего.
Любопытствующий наверняка задастся вопросом: как человек, прошедший горнило революций и войн, ссылок и репрессий, вражеских тюрем и советских концлагерей, потерь и предательств, мог еще сохранить веру и верность идеалам Свободы.
Нет сомнений, Макс Петрович Альцгеймер воскреснет однажды в памяти потомков как эталон несгибаемого революционера с полным набором известных качеств, присущих всякому несгибаемому революционеру, как то: угрюмым аскетизмом, непримиримостью к врагу, безрассудной отвагой, кристальной честностью, склонностью к самопожертвованию и вообще.
Помню, едва меня к нему привели, как он первым делом упал на колени и слезно умолял меня не держать в сердце зла и обиды на советскую власть.
Пока я недвижно стоял, он ползал вокруг меня, дергал за штаны и во всех моих бедах винил людей, коварством и подлостью узурпировавших эту самую власть, по его глубочайшему убеждению, самую прогрессивную в истории человечества.
– Увы, – говорил он с надрывом, – человеческий фактор все и всегда портит.
– Эх, кабы не люди! – хрустел он зубами и стискивал пальцы в кулаки. – Когда бы не люди! – кричал он в отчаянии.
– Цены бы не знали, – стонал генерал-лейтенант, – союзу рабочих, крестьян и примкнувшей интеллигенции, когда бы там не было людей!
– Человек и революция – две вещи несовместные! – восклицал он в порыве вольного подражания великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину…
В конце концов после его откровений, слез, уговоров и даже угроз я пообещал забыть все обиды на нашу социалистическую Родину-мать.
…Тут я со всей откровенностью должен признаться, во избежание возможного недопонимания: и в горячечном бреду, пребывая на грани между жизнью и смертью, я не винил в своих бедах Родину, но бесконечно благословлял – во что генерал, судя по всему, решительно отказывался поверить…
– Последнее дело, сынок, обижаться на мать, – по-отечески толковал мне Макс Петрович, вставая с колен. – Ей, бедной, и так достается, а тут еще люди!..
Действительно, мысленно я соглашался с Альцгеймером: нас много, а Родина – одна!
– Кто еще, как не мы с тобой, защитит всевозможные завоевания Великой Октябрьской социалистической революции? – вопрошал он у меня голосом, полным отчаяния, и сам же решительно отвечал: – Никто!
Или вдруг неожиданно приседал и предупреждающе прикладывал к тонким губам указательный палец правой руки:
– Помни, Кир, – говорил, озираясь, Альцгеймер, – повсюду враги! Ежу же понятно, что если не мы их, – шептал, – то они нас!..
Так, в общем, мы с ним толковали, пока он однажды…
49
Однажды шеф службы внешней разведки Комитета государственной безопасности СССР разложил на столе, как пасьянс, тринадцать фотографий пленительных девичьих образов и как бы играючи предложил мысленно выбрать одну из них и запомнить.
Сразу скажу, что один из тринадцати ликов мне был знаком.
И я бы не спутал его ни с одним другим ликом на свете!
Меня, помню, бросило в жар, потом в холод, и я испытал смятение чувств, какого со мной не случалось.
Прелестное существо с фотографии как две капли воды походило на ту самую, что являлась мне в сновидениях.
И по сей день в усталом мозгу вспыхивают, подобно светлячкам в ночи, картинки нашего с ней любовного буйства, имя которому – тайфун, ураган, апокалипсис!
Так и чудится мне, как она возникает волшебно, будто из воздуха, в моей подземной обители и, пританцовывая, приближается ко мне…