В конце я опять и опять закрывал ее своим телом – что неизменно вызывало у присутствующих неподдельное восхищение и аплодисменты.
Тут стоит заметить, для всех оставалось загадкой:
– кому и зачем понадобилось крушить топором старинное ложе, успевшее послужить, согласно преданию, самому любвеобильному гиганту-королю Генриху VIII Тюдору и шести его женам?
– как злоумышленник, да еще с топором, вдруг проник во дворец, охраняемый денно и нощно?
– а если даже проник, да еще с топором, – то каким был топор и каков был сам вандал, расколовший одним ударом кровать из сверхпрочной породы шотландского дуба (распалась, как связь времен!)?..
Вообще, по авторитетному свидетельству знатоков, ни одно преступление, сколько их было за многовековую историю английских королей, не вызывало столько вопросов и такого недоумения.
Мое положение в той ситуации тоже иначе, как двойственным, не назовешь: с одной стороны, я был единственным существом в мире, способным пролить свет на таинственное происшествие в спальне принцессы; с другой – я не мог говорить, я поклялся молчать…
По той же причине, когда у меня спрашивали, я не врал, но и не рассказывал всей правды.
Никому даже в голову не приходило, что я (и никто другой!) и являлся настоящей причиной «загадочного преступления в будуаре», как его немедленно окрестила падкая до сенсаций лондонская пресса.
Вскорости после кошмара с матерью моей во дворце состоялось мое посвящение в рыцари, и сама Королева вручила мне орден Подвязки.
Как было объявлено, за безграничную храбрость и спасение юной наследницы английского престола…
63
Итак, ко всем моим титулам – нового Мученика и Спасителя человечества, Человека года по версии журнала «TIME» и самого юного лауреата Нобелевской премии мира за всю историю существования Нобелевской премии мира добавился еще один, рыцарский!
Отныне, как было объявлено, я получал все привилегии «сэра Её Королевского Величества» – вроде бесплатного проезда на общественном транспорте в городской черте Лондона, льготного муниципального налога и почетного места на знаменитом Хайгейтском кладбище.
Наконец, когда я пришел в себя от потрясений и достаточно окреп, меня пригласили в Осло, где мне в присутствии короля Норвегии, уже лично, вручили диплом и тринадцать миллионов шведских крон, которые мы с Маргарет немедленно раздали местным нищим.
Следом за Осло как сон промелькнули Стокгольм, Копенгаген, Брюссель, Амстердам, Париж, Рим, Нью-Йорк, Монте-Карло, парады и триумфальные шествия, торжественные приемы в парламентских ассамблеях и дружеские посиделки во дворцах с коронованными особами, президентами и просто премьер-министрами.
По счастью, рядом со мной была Маргарет, рожденная для космических перегрузок светской жизни: она отвечала на звонки, назначала свидания, подбирала одежду, решала, куда идти, раздавала интервью, сочиняла тексты моих выступлений и даже сама выступала от моего имени, как это было, например, в Осло при вручении Нобелевской премии.
И, к слову, моя первая автобиографическая книга «Моя жизнь на кресте» (с эксклюзивными литографиями первого наставника принцессы по рисованию Сальвадора Дали) также была творением рук моей очаровательной леди.
Вообще, вопреки расхожему представлению о принцессах (лентяйки, тупицы и капризули!), милая Маргарет являла собой образец ясного ума, не скованного суевериями или стереотипами.
В ней одной, как в бесценном флаконе, смешались самые восхитительные ингредиенты человеческих качеств: пленительная красота, врожденное изящество, утонченный аристократизм, безграничная доброта, бесконечная искренность, полное отсутствие ханжества, пытливый ум и здоровый практицизм.
Сама Судьба подарила мне встречу с принцессой, и та же Судьба начертала ей роль первой и единственной любви в моей жизни.
Судьба же однажды нас с ней и разлучила – надо признать, забегая вперед…
Но пока что мы с нею порхали по миру на персональном Boeing добрейшей королевы-матери в обязательном сопровождении телохранителей, горничных, камердинеров, гастрономов, кондитеров, стилистов, массажистов, журналистов ведущих газет, дипломатов и, конечно же, любимчика принцессы – чеширского кота.
…Замечу, впрочем, что кот с первой встречи при виде меня ревниво урчал и злобно топорщил шерсть; его неприязнь ко мне заметно усилилась после таинственной истории с матерью моей; не случайно я вспомнил, как писали в Большой Советской Энциклопедии, что коты видят призраков…
Нас повсюду встречали боем барабанов и громом военных оркестров, пушечными салютами и парадными шествиями, морем цветов, улыбок, объятий и рукопожатий; потом вдоль дорог, по всему пути следования от аэропорта нас сердечно приветствовали, стоя на коленях, тысячи людей с транспарантами, флагами и моей фотосессией на кресте…
64
…Меньше всего я желал бы раздражать нечаянного читателя моей исповеди чрезмерностью описаний королевской роскоши, нежданно свалившейся на меня.
Дворцы, будуары, кровати размером с аэродром, гобелены, расшитые золотом, венецианские зеркала, беломраморные купальни с журчащей проточной водой и прочие осязаемые аксессуары сладкой жизни – все это способно вызвать у разных людей в лучшем случае снисходительную улыбку (хуже – презрение).
В самом деле, бестактно кичиться достатком, когда на земле столько голодных и обездоленных, униженных и оскорбленных.
Особенно это понятно мне тут и сейчас, в печально известной Дании, на забытом Богом острове Фааборг, в тесной клетке без окон, с двойными стальными дверьми…
С другой стороны, приступая к описанию своей жизни, я поклялся себе даже в малости не отступаться от правды, какой бы она ни была и в какие бы одежды ни рядилась…
65
Итак, я уже начинал уставать от бессмыслицы празднеств, а также безудержного обжорства на бесконечных благотворительных сборищах в защиту голодающих в странах третьего мира (я не мог столько съесть, сколько мне подносили!).
Сколько раз я представлял себе, закрывая глаза, как все эти яства, подобно воздушным шарам, поднимаются в небо и, подхваченные ветром, уносятся в страны третьего мира.
И я даже видел, как эти салаты, ветчины, колбасы, паштеты, грибочки, рулеты, сыры манной небесной нисходят на оголодавшие пейзажи Черного континента.
В моем воображении люди ели, еды хватало на всех, и она не кончалась…
Однажды я все же не удержался и с карандашом в руках посчитал количество блюд со съестным на столах – получалось, продуктами с одного благотворительного банкета в течение месяца можно кормить тысячу голодающих (!); соответственно, с сотни торжеств – вполне по силам осчастливить сто тысяч остро нуждающихся (!), с тысячи – миллион (!), и так далее, везде.
Я также учел, что число этих самых банкетов по миру давно перевалило за миллион – в результате несложных арифметических подсчетов приводило к миллиарду…
Как-то я поделился этим открытием с Маргарет.
Сама идея по-быстрому и легко накормить миллиард голодных (!) ей очень понравилась.
Впрочем, она сказала, что в сугубо практическом смысле эта идея кажется невыполнимой.
Каким-то таинственным образом, по глубокомысленному замечанию Маргарет, любому анормальному альтруистическому порыву у человека обычно предшествует нормальный, эгоистический.
Отчего-то на сытый желудок, согласно многоразовым исследованиям королевских социологов, человек делается якобы добрее (и якобы он звереет от недоедания!).
Когда-то давно, вспоминала принцесса, сей феномен открыл сам Гай Юлий Цезарь Август Германик по прозвищу Калигула: «Пусть сначала пожрет!» – гласила запись в его дневнике.
То же примерно и с разных сторон подтверждают достоверные свидетельства античных писателей того времени: после пирушки патриции Рима обычно бывали сговорчивей и без проблем делились с Цезарем женами и добром.
Инициативу Калигулы подхватил в средневековой Англии печально известный горбатый король Ричард III: с его легкой руки, собственно, и вошло в европейскую моду обжорство и пьянство на благотворительных вечерах.
В отличие от приписываемой Ричарду III знаменитой фразы: «Полцарства за коня», в старинной приказной книге, хранящейся во дворце, сохранилась скупая, как смерть, запись, сделанная рукой кровавого монарха: «Накормить, напоить, все отнять и прогнать!»
И снова мы с Маргарет спорили до хрипоты о плюсах и минусах двух известных путей развития человечества – эволюционного или революционного.
– Оставь все как есть, и пусть будет, как будет! – просила принцесса, в который по счету раз.
– Революция – крест, ты уже на нем побывал! – напоминала она.
– Есть наша любовь, наконец! – повторяла, желая меня образумить.
Я больше жизни любил мою Маргарет и пуще смерти страшился ее обидеть.
Но сказать, что я счастлив, пока голодают люди в странах третьего мира, – тоже не мог…
66
Миллионы людей на земле мечтали бы жить во дворце, просыпаться в объятиях принцессы, пить натощак нектар, поглощать авокадо, политое соком лимона, а также, по надобности, другие экологически чистые дары природы; не ведать нужды, одеваться, как денди, и ездить в автомобилях премиум-класса, вроде Ferrari; и вообще, не грустить по былому, по прошлому не тосковать, радоваться настоящему, думать о приятном и надеяться на лучшее.
Издалека кому-то, возможно, иллюзорные образы королевского бытия представляются райскими – и тем сильнее притягивают к себе.
И все же скажу, рискуя остаться непонятым, что от жизни в раю я со временем заскучал.
Как всякий рожденный в России, я почти перманентно мучился поиском смысла жизни, искал счастья не для себя и свято верил в Добро.
Полагаю, простое исконное чувство совестливости (тоже еще одна ипостась российской души!) мешало моему бесцельному существованию и подталкивало к действию.