Меньше всего в ту минуту меня занимал дядя Джо (как английский премьер называл за глаза Иосифа Виссарионовича Сталина-Джугашвили) – о чем, собственно, я и заметил старому лису (как называли в Кремле Уинстона Черчилля).
– Я лично скучаю, – признался Уинстон, зачем-то прикрыв ладонью рот и понизив голос до шепота.
Не иначе, его забавлял мой растерянный вид – для чего же еще было мучить меня?..
– Где Маргарет, Винни? – спросил я во второй раз, глядя прямо ему в глаза.
– Да садысь ты, нэ стой! – предложил снова Черчилль (но, правда, уже по-английски, с грузинским акцентом)…
75
Чего я не ждал, садясь в кресло, так это подвоха: едва я расслабленно вытянул ноги – как тут же мне в шею вонзилась игла, где-то в районе сонной артерии.
Между жизнью и комой, я помню, в мозгу у меня промелькнул и погас сказочный образ Маргарет…
76
Сегодня с утра приходил адвокат и, почему-то упорно глядя куда-то поверх моей головы, сумрачно известил об отказе в последнем прошении и о том, что меня казнят без отлагательств, точно в назначенный день и час.
Между тем я всего лишь нижайше просил своего дальнего родственника, короля Фредерика IX, о короткой отсрочке, дабы успеть завершить эту мою исповедь – может быть, единственное по-настоящему правдивое свидетельство моего пребывания в этом мире.
При всем моем равнодушии к смерти, безапелляционный вердикт датского монарха поверг меня в дрожь и смятение: дней у меня на все про все остается все меньше, а повесть моя еще далека от завершения…
77
Я и представить не мог, что однажды возьмусь за перо.
И прежде творцы величайших сказаний (особенно Софокл) будили во мне чувства трепета и восторга, а ныне, когда я сам вынужден вникать в хитросплетения писательского мастерства, они вообще кажутся мне небожителями.
На каждом шагу я сталкиваюсь с нехваткой опыта и элементарным неумением изложить свою историю на бумаге – изложить понятно, так, как это понятно мне.
И сколько бы я ни внушал себе, что никакой я не писатель и только желаю покаяться перед миром в содеянном злодеянии – мне все равно не уйти от вопроса, терзающего разум любого пишущего: как сделать так, чтобы тебя услышали и тем более поняли?..
Вновь и вновь меня посещают сомнения:
– для чего мне поднимать со дна океана Времени затонувший корабль моей жизни?
– кому я приношу покаяние – людям или Богу?
– и на что, собственно, надеюсь?
Вот он, самый трудный вопрос: на что я надеюсь??
Особенно длинными кажутся дни, когда вдруг не пишется (мука!).
Тогда я бесцельно топчусь и тупо перебираю в уме события, приведшие меня к самому краю смертельной пропасти.
Впрочем, потом уныние вдруг уступает место желанию действовать, и я опять оживаю, как будто по мановению волшебной палочки.
Увы, я не ведаю цели, а только чувствую, что должен успеть завершить мою исповедь…
78
Об острове Болс-Пирамид, куда меня переправили в состоянии наркотического опьянения, в Большой Советской Энциклопедии говорится, что он похож на гигантский каменный зуб, одиноко торчащий из вод Тасманова моря на 562 метра; и что на нем, кроме скал, ничего нет; и что плыть к нему ближе из Австралии, нежели из Новой Зеландии; и что, если не плыть, как значится в примечании, то много не потеряете, поскольку жизни там все равно никакой нет, не считая удивительных по виду нелетающих насекомых, достигающих в длину тринадцати сантиметров.
Насчет нелетающих насекомых – действительно, их на Болс-Пирамид оказалось предостаточно, и внешне они походили на примитивных раков, каких я мальчишкой ловил в Москве-реке; что касается жизни на архипелаге – тут составители БСЭ, по всему судя, невольно погрешили против истины: она там была, и била ключом, и бурлила, и пенилась.
Похоже, они попросту доверились многочисленным свидетельствам мореплавателей, огибавших скалистый остров за много миль стороной, или зевакам с борта пролетавшего в вышине самолета.
На самом-то деле Болс-Пирамид только издали виделся серым, неприступным и безжизненным, изнутри же в скале невероятным образом помещались уменьшенная копия римского Колизея с убегающими от него вверх террасами, роскошными отелями, банями, бутиками, ресторанами и прочими публичными заведениями.
Отцами-основателями обители-невидимки на краю земли по праву считаются Черчилль с Хрущевым – о чем на гранитном портале парадных ворот Колизея было выбито метровыми золотыми буквами; округлые своды террасы, граничащей с главной ареной, были испещрены каменными прописями, повествовавшими о сотворении города Полубог – буквально, от первого нечаянного озарения замыслом до последующего замечательного воплощения.
Мол, дернув, начертано там, кремлевской горилки на похоронах Сталина и тут же на радостях позабыв о классовых противоречиях, Уинстон с Никитой по пьяному размечтались о некоем местечке, где они в компании других полубогов могли бы по-дружески провести время и расслабиться; и тогда же они, не сговариваясь, придумали название городу: Полубог (в честь себя же, другими словами, полубогов); к утру, протрезвев, говорится в новозаветном апокрифе, они ударили по рукам и тут же вслепую, не сговариваясь, одновременно ткнули пальцами в обозначенный крохотной точкой на карте необитаемый и неприступный остров Болс-Пирамид.
И тут же буквально поддатый Уинстон щедро инвестировал в проект миллиарды фунтов английских стерлингов – на что не менее поддатый Никита, не медля, ответил тысячами активных строителей коммунизма, как он иногда называл в кулуарах врагов трудового народа.
Вечером того же дня, согласно бесстрастному свидетельству безымянного летописца, из дальневосточной бухты Золотой Рог в направлении Южного полюса отчалили, поднятые по тревоге, тринадцать подводных лодок с тринадцатью тысячами политзаключенных в сопровождении тринадцати тысяч конвойных солдат с собаками.
Прибыв на место, субмарины не стали всплывать на поверхность, но по-тихому пришвартовались в тринадцати точках по периметру острова и заглушили двигатели.
Первые же донесения водолазов-разведчиков лишь подтвердили наихудшие прогнозы пессимистов, сомневавшихся в успехе этого рискованного мероприятия: Болс-Пирамид фактически представлял собой изнутри литую скалу, совершенно непригодную для возведения городов и невозможную для жизни.
И опять ситуацию спас Никита Сергеевич Хрущев, отдавший приказ расстрелять пессимистов.
Океан вокруг Болс-Пирамид окрасился красным, после чего «людишки (цитирую хроники) враз повеселели и зашевелились».
По понятным причинам работы велись в обстановке сугубой секретности.
Логичнее было взрывать скальный пласт динамитными шашками методом контролируемого взрыва; или, допустим, вгрызаться в него и крошить различного рода долбежными агрегатами; на худой конец, по примеру древних египтян, действовать вручную с использованием молотков, пил, зубил и буров.
Но в том-то и дело, что грохот и лязг машин, пение пил и перестук молотков легко могли привлечь незваных гостей.
Оттого-то, как мне объяснили, при строительстве Полубога и не пользовались никаким другим инструментом, кроме зубов заключенных, усиленных для увеличения производительности труда универсальными съемными алмазными коронками (личное ноу-хау Первого секретаря Коммунистической партии Советского Союза Никиты Сергеевича Хрущева).
И вот, не всплывая, с тринадцати разных сторон, враги трудового народа и прочая сволочь зубами прогрызли тринадцать тоннелей, ведущих по восходящей к гигантскому чреву скалы, где, по замыслу архитекторов, и полагалось воздвигнуть уменьшенную копию римского Колизея.
И так же, с тем же азартом, без лишнего шума ребята разгрызли и натурально по крохам всосали в себя и выплюнули в Тасманово море каменное нутро Болс-Пирамид.
…Невольно я вспомнил Галимуллу, умудрявшегося через крошечное отверстие высосать до капли содержимое яйца, не повредив скорлупы; заодно вспоминаю и наш с ним мальчишеский спор: можно ли считать яйцом скорлупу, сохранившую форму яйца, и вообще, возможна ли форма без содержания?..
Все необходимое для строительства этого квазисооружения доставлялось на остров подводными лодками, под водой разгружалось и по тоннелям вручную, живым конвейером переправлялось на строительные площадки.
В качестве строительного материала использовались все известные миру драгоценные металлы и камни: платина, золото, серебро, медь, белый мрамор с черными прожилками, черный мрамор с белыми, нефрит, янтарь, яшма, изумруд и некоторые другие.
Обработка камней и металлов, копание траншей под фундаменты, возведение стен и колонн, стрельчатых арок, ажурных фронтонов, подвеска мостов, прокладка дорог и прочих систем жизнеобеспечения – все работы, готов повториться во избежание недопонимания, производились исключительно вручную (читай, разрешалось использовать ногти, локти, зубы и лбы).
Это про них сам Уинстон Черчилль завуалированно написал пару стихотворных строк: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей!» (за кои и был удостоен Нобелевской премии по литературе!), и это для них сам Никита Хрущев поклялся воздвигнуть памятник в образе как бы построенного в боях социализма (и даже однажды, надравшись, сам лег в его основании!).
Вспоминаю, как при виде нефритовых вилл, янтарных дворцов, подвесных изумрудных дорог и мостов из яшмы меня душили слезы по всем замученным и убиенным строителям Полубога (из тринадцати тысяч выжил один, который поведал мне, как это было!).
По сей день снится мне дно Тасманова моря, усеянное костями безвестных каторжников на много морских миль вокруг Болс-Пирамид…
79
– Жизнь – то, что помнишь! – бывало, повторял Макс Петрович Альцгеймер.
– Потому, сколько ты вспомнил – столько и прожил!