Тень пробежала по его открытому лицу, и Кир предположил, что он скрывает глубокую тревогу. Той же ночью, не будя своего гостя, Виштаспа с семьей отправился в горную пещеру позади их дома. Они ввели в пещеру быка, чтобы принести его в жертву у огня и, согласно ритуалу, разрезать на куски. Затем они ели, пили хаому и пели гимны. К утру их пение приобрело пьяные интонации. Эмба объяснил, что это жертвоприношение было посвящено богу Митре как судье во искупление убийства людей в Красном ущелье.
Персы пришли лишь переночевать, но остались в Задракарте на всю зиму. Виштаспа сказал, что караванная дорога на восток закрыта снегами в горах Коары, и Кир не должен подвергать себя риску и идти дальше на север.
Виштаспа боялся нападения с севера скифских орд, которые могли явиться в любой год, как только подрастет трава. Вытянув это признание у своего хозяина, Кир мягко произнес, что в обязанности Великого царя входит защита гирканцев и парфян от степных дикарей. Ему было известно, что Виштаспа прекратил платить дань Астиагу и во всех отношениях вел себя как независимый правитель. Находясь вдали от Экбатаны, он ступил на этот путь и до сих пор не получил ни возражений, ни наказаний. Теперь Кир предложил ему стать сатрапом Гиркании и Парфии. Он станет править, как раньше, но от имени Кира Ахеменида.
— И какую дань платить? — фыркнул пожилой Ахеменид. — Скажи мне, кузен, сколько обозов зерна, стад скота, сколько мешков сушеных яблок, мискалей серебра и бирюзы? Астиаг даже говорил о золоте. У меня нет ничего этого. Все эти товары приходят сюда с востока.
Кир обдумал деликатную материю дани и попросил одну шестую от урожая зерна и одну шестую от стада в хорошие годы, а в худые годы засухи и мора — ничего. При необходимости он пообещал своему родственнику помощь из западных зернохранилищ и запасных хозяйств. Виштаспа снова фыркнул:
— Лиса сказала фазану: "Я буду защищать тебя в опасности и кормить в голодное время! " Легко сказать, трудно сделать. В Гиркании не бывает худых лет. Знаешь почему? Потому что мы находимся на безопасном расстоянии от смерти земли, где создаются и разрушаются империи, где армии убивают друг друга и все, что растет, уводят в рабство добродетельных селян, заставляют их делать кирпичи и строить дворцы и башни, чтобы дотянуться до неведомых богов.
После нескольких вечеров, прошедших в таких переговорах, к тайному удовлетворению Виштаспы, о размере дани удалось договориться. Он верил, что Кир сдержит свое слово. Со своей стороны Кир велел родственнику построить зернохранилища и прорыть каналы для защиты от наводнений. И лишь когда зима кончилась, задал он давно терзавший его вопрос:
— Почему, кузен, ты приветствовал меня как принца-лгуна? Еще никто не награждал меня подобным титулом.
— Ты получил его в наследство. Астиаг любил приврать. А разве ты не его преемник? Да и Крез был славным Лгуном, как и все прочие монархи с варварского Запада.
Кир удивлялся, откуда у этого невежественного с виду Виштаспы такое точное знание событий, происходивших на Западе, но затем вспомнил, как много гирканцев служило в воинстве мидян и персов. Кир и сам находился в контакте с гонцами, чуть ли не ежедневно прибывавшими с почтовой дороги с посланиями от Гарпага и других сатрапов. Его беспокоило, что не было известий от сына из Парсагард.
— Ты никогда не думал, — спросил он, — что старое Зло может обратиться чем-то иным?
— Да, — согласился Виштаспа и хранил странное молчание, пока не закипело молоко. — Так говорит Заратустра.
КИР СЛЕДУЕТ ПО ТРОПЕ ЗАРАТУСТРЫ
Виштаспа всегда задумывался, прежде чем говорить о Заратустре, который, по-видимому, не был ни знатным арийцем, ни магом, ни жрецом.
— Ни одна страда не проходит, — заметил он однажды, — чтобы не появился какой-либо спаситель, требующий еды и провозглашающий о приходе к власти нового бога. — Он снова помолчал. — Девять лет назад Зароастр бежал сюда от воинов Раги. Я его прятал, кормил и слушал. Он был сыном Пуррушаспы — из Серых лошадей — с западного берега моря. Из рода он был, я думаю, Спитама, Белых. Когда-то он был воином. Во всяком случае, он знал, как натянуть парфянский большой лук — такой, что, натягивая его, один конец нужно прижать ногой. Парфянская стрела может пробить железный щит.
Киру было интересно узнать, как пророк Заратустра получил свое имя. Казалось, оно абсолютно бессмысленно — Золотые верблюды, — поскольку верблюд не имеет к золоту никакого отношения, разве что переносит его как груз, но этот образ едва ли можно было применить к человеку. Как ни странно, другим людям никогда не удавалось описать этого бродячего пророка, даже если они цитировали его довольно бойко.
— Однажды вечером, — сказал Виштаспа, — я вышел, чтобы наблюдать первый луч яркого Сириуса. Заратустра также был там и ждал. Он первым высмотрел звезду и раскинул руки. "Кто установил для солнца путь среди звезд? " Так он говорил. «Кто сделал луну восковой и ущербной? Кто удерживает внизу землю, а вверху звезды от падения? Кто придает быстроту ветру, гонящему облака перед собой, как овец? Какой мастер отделил свет от мрака и дал уверенность во всех своих творениях человеку, не понимающему этого?»
Виштаспа поскреб бороду. Он вытянул ноги к очагу, рядом с которым дремали овчарки, и его семилетний сын Дараявауш — тот, кого позднее греки называли Дарием, — взобрался к нему на колени. Крепко держа Дария, Виштаспа продолжал:
— Я спросил: "У тебя, наверное, бывают видения? " Тогда он крикнул: "Нет у меня видений, только муки! " Он продолжил спрашивать у звезд свои «кто» да «что», а чаще всего «почему». Ушел он во время ягнения на восток, через Коару, продолжая мучиться. Я думаю, он был приговорен к смерти за высмеивание какого-либо кави. Но, мне кажется, не это было причиной его мук.
— Мне кажется, — Кир подумал о необычном спокойствии в гирканских домах, — он обратил тебя в свою веру.
— В то время — нет. — Виштаспа засмеялся, трясясь всем телом, и мальчику Дарию пришлось крепко вцепиться в него. — Он обратил мою жену. Первую жену Хутаосу. — Снова последовала пауза. — Хотя, Кир, мой кузен из Аншана, когда он ушел, я его почувствовал. Я слышал голос Заратустры, он кричал в саду, будто фраваши оплакивал меня.
Снова голос. Кир спросил себя, был ли непостижимый Заратустра реальным человеком или голосом мыслей, добрых и злых.
— Дорожная стража его преследовала, — заметил Виштаспа.
Когда почва стала твердой, Кир посвятил себя обучению юных гирканцев и парфян верховой езде. Он заставил парфян позабыть об их огромных луках, научил их обращаться с небольшим, сильно изогнутым луком, сидя на коне, и показал, как направлять стрелы в цели, находящиеся не только перед ними, но и позади них. После этого молодежь очень привязалась к Киру.
Их царь, теперь сатрап Гиркании и Парфии, не одобрял этого обучения военному делу, поскольку при этом людей отнимали от полезной работы в поле. Приблизительно так он говорил.
— Однажды придут скифы, — отвечал Кир, — и тогда кого ты позовешь выполнить полезную работу?
Виштаспа заподозрил истинные намерения ахеменидского царя забрать местных новобранцев с собой в поход на восток. Так Кир и поступил, кроме того, он оставил в Задракарте свою эламскую жену. После гибели Абрадата и Пантеи она никак не могла успокоиться, а женщина, чья беременность приближалась к концу, не могла передвигаться по дороге с воинами. Хутаоса взяла ее под свою опеку. Кроме того, его жена могла побыть заложницей ради спокойствия Виштаспы. Кир высоко ценил его дружбу, как и плодородные земли вокруг Гирканского моря. Однако он скучал по Амитис, не приходившей вечером, в час отдыха, послушать его рассказ о тревогах, возникших днем. Она была самым последним из его давних спутников, и когда он повернулся в сторону красных вершин на востоке, то почувствовал, что чем больше возрастало его могущество, тем более одиноким он становился.
Мысль о Заратустре также беспокоила его. Прикрываясь пророческими речами, он бунтовал против власти, был человеком черни, как говорил Гарпаг. Как только Кир затравил мятежного Абрадата, другой встал у него на пути. Амитис могла бы ему подсказать, как поступить с Заратустрой, но Амитис не было рядом.
ЗЛО ПРИХОДИТ НА ПРАЗДНИК
Дорога снова привела персов к знакомой красной земле, соснам и холодному ветру, дующему от горных вершин. Взбираясь на эту Коару, они тяжело дышали и поглядывали по сторонам в поисках какого-либо заметного пика, на котором они могли бы в первый день нового года принести жертву солнечному богу Ахуре. И здесь они во второй раз во время путешествия встретились со Злом. Кир посчитал виновным Фарнаса, хотя в глубине души знал, что принял несправедливое решение.
Обитатели высоких гор Коары, пастухи дикого скота и охотники, собрались вместе, чтобы противостоять тому, что им показалось вторгшейся армией. Горцы заняли позицию на низком хребте напротив продвигавшегося войска. Оглядев эту массу людей, Кир понял, что они сделали глупость, поскольку такое незначительное возвышение не могло ни защитить их от иранских стрел, ни задержать атаку иранских скакунов. Таким образом, он приказал бывалым асваранцам не трогаться с места, а гирканских и парфянских новобранцев послал зайти в тыл коарского отряда и наказать его из своих луков. Он знал, что, если необученные воины не могут отразить нападения, они должны побежать. А их бегство должно было очистить караванную дорогу для его колонны. Кир не хотел убивать горцев, он был бы доволен преподанным им уроком.
Поначалу маневр выполнялся так, как приказал Кир, хотя молодые воины, желая показать храбрость, нападали на фланг со всей неистовостью. Однако, когда коарская толпа побежала, выдержать это зрелище конная тысяча охраны не смогла. В тот момент ею командовал Фарнас, бывалый воин, носивший на щите герб с изображением прыгающей пантеры. Сойдя с места, нисайские кони быстро перешли на галоп, взлетели на хребет, где шел бой, и промчались сквозь бегущую толпу, оставив за собой на земле массу тел.