Связки с высушенными ветками тутового дерева облили оливковым маслом и бросили под пирамиду из трехметровых бревен. Крез поднялся на самый верх по ступенькам из обтесанных топором стволов кедра к торчащей мачте костра. Он прижался к ней сам, держа за руку своего сына. В какой-то момент он передумал и оттолкнул подростка:
– Живи! Быть может, тебя пощадят! А я приму смерть во спасение моего народа и столицы!
Мальчик сбежал по ступеням, рыдая. Крез подал знак своим лучникам. Те выпустили огненные стрелы в связки с сучьями. Пламя вспыхнуло мгновенно. Его языки охватили бревна, поднимаясь все выше к мачте, где стоял Крез.
Скоро вокруг костра не осталось ни одного лидийца. Лишь беззащитный мальчик, который теперь умел говорить. Но его закололи на глазах у отца, ибо он поднял камень, чтобы бросить его в чужака. Этим чужаком был Гарпаг. Крез вдруг вспомнил, как скормил предателю его собственного сына. Еще мгновение, и загорелась его царская одежда. Расшитое золотыми узорами платье загорелось, как масляный фитиль.
Персы из племени маспиев окружили костер, слушая поверженного царя. Обрывки его речи доносились до победителей несвязными фразами. Едкий дым, попадая в горло, мешал царю говорить. Он горел.
– Пусть будет угодна моя жертва! Теперь здесь все твое, Кир. Останови разграбление города. Твои воины убивают теперь твоих подданных и грабят твое имущество! Не губи мой народ!!!
– Потушите костер! – раздался голос Кира, он подоспел к разгару боя за акрополь, и теперь был здесь в сопровождении гвардии и мидян.
Гвардейцы и маспии попытались потушить костер и разобрать бревна. Но огонь разросся настолько, что их попытки оказались тщетны.
Мы нашли пленных, которых Крез держал в подземелье дворца! – Табал привел старика и старуху, с которых только что сняли кандалы.
Кир упал перед ними на колени и заплакал, не стесняясь выдать свои чувства словами:
– Мать, ты жива! Отец, ты жив!
Гарпаг оглядел вождей, ставших свидетелями трогательной встречи. Но все отвернулись, словно в один миг оглохли. Царь-победитель, великий Кир-завоеватель – это их царь. Он перс, кого бы он ни считал своей матерью и какая бы кровь ни текла в его жилах!
Креза все же достали, повалив мачту пирамиды бревен. Он лежал, бездыханный и нагой, покрытый ожогами. В его голову словно вросла золотая корона Лидии. Гарпаг подошел и снял головной убор с умирающего Креза. Он бы пихнул его ногой, если бы знал наверняка, что его враг почувствует хоть каплю боли.
Гарпаг крутил ее в руках, разглядывая детали убора, его сверкающие камни и искусную чеканку. На несколько минут он забылся и даже не заметил, как сзади подошел вождь маспиев Табал и вырвал корону из рук мидянина.
– Царь объявил меня наместником новой сатрапии – Лидии. Корона будет храниться здесь вместе со всеми сокровищами Креза. Тебе, Гарпаг, приказано идти на дерзких ионийцев, на все их города, кроме Милета. Они готовят выступление против нас. Восстание следует упредить. Так сказал наш царь, и он идет с тобой.
Кир смотрел на Креза без тени злорадства. Он даже жалел его.
– Не губи мой народ. Просто забери у него оружие. Дай ему лиры и кифары, и он воспоет тебе славу.
– Теперь это мой народ, – сказал Кир. – Я призван не губить, а защищать своих подданных. Спи спокойно.
– Значит, моя жертва была угодна богам… Я ухожу счастливым… – Это были последние слова Креза, испустившего дух.
Когда в мирных Сардах заиграли лиры, певцы слагали о своем павшем царе легенды, в которых Крез представал героем, пожертвовавшим свою жизнь ради Лидии. Но во многих песнях его жизнеописание отличалось от истины. Его обезображенное огнем лицо не опознал ни один лидиец, простолюдины считали его выжившим.
Столь благодетельный царь, коим оказался Кир, мог пощадить их бывшего Повелителя и отправить сатрапом в дальнюю провинцию новой империи под названием Персия. Почему бы и нет?
Иногда мифы не просто украшают жизнь, но и формируют реальность. Кир же, зная правду, даже потворствовал слухам о выжившем Крезе. Пусть люди считают, что советниками у Царя Царей, падишаха, могут быть лишь цари…
Глава 17. Лакрин – посол Спарты
Пятидесятивесельная галера из Лакедемона, с красным штандартом и вышитой на нем «Лямбдой», была единственным кораблем, прибывшим из Пелопоннеса и показавшимся в устье реки Меандр.
На его палубе у форштевня стоял Лакрин, один из Пяти членов зловещей коллегии эфоров[6] Спарты. Его красный плащ развевался на ветру, напоминая о страшной буре, настигшей галеру в пути. Шторм унес жизни трех гребцов.
Расписная чаша на шестьсот амфор, предназначенная для царя Креза, разбилась и разлетелась на мелкие черепки. Подарок с заверениями о нерушимости союза и скорой подмоге не довезли. Он оказался сначала за бортом, а затем осел разукрашенными ракушками на дне. И это было символично. Как и вавилоняне, спартанцы недооценили неприятеля.
Уполномоченный воинственной Спартой представитель прибыл к ионийцам, чтобы на месте определить, как скоро лакедемоняне высадятся в Азии и вступят в войну с набирающей силу Персией.
Каково же было удивление Лакрина, когда милетяне не захотели встречаться с посланником могущественной Спарты в своем акрополе, и даже не запустили корабль в полис. Причина закрытия гавани для военного судна заключалась в нежелании Милета злить царя Кира, в лице которого полис в устье Меандра обрел нового сюзерена.
Делегация Милета зашла на борт по веревочной лестнице и сообщила, что слухи о падении Сард и смерти Креза соответствуют действительности.
Тридцатипятилетний Лакрин вел себя вежливо и внимательно слушал знатных горожан, стараясь угадать, насколько сильна проперсидская партия. В его внешности было нечто ужасающее: то ли взгляд коршуна, то ли багровое лицо, запечатлевшее вечный гнев человека, сбросившего собственного сына с Тайгетской скалы только за то, что мальчик родился неполноценным.
Лакрин с тех пор никогда не улыбался и никого не жалел. Поговаривали, что Лакрина побаивались даже диархи. Именно этот человек превратил криптии, так назывался ужасный обычай резни рабов-илотов, в обязательный элемент воспитания спартиатов. По его инициативе эфоры ежегодно объявляли войну илотам, и молодые спартиаты безнаказанно истребляли в долине реки Эврот безоружных рабов на тайных вылазках с короткими мечами.
Милетяне не хотели повторять судьбу многочисленных племен илотов, которые превышали по численности лакедемонян в семь раз, но были морально унижены настолько, что ходили в собачьих шапках. Им было запрещено носить оружие и покидать пределы долины. Спартанцы превратили своих данников в безропотный скот, управляя государством с помощью террора.
Это объясняло, почему жители эллинского полиса не хотели искать защиты у единоверцев и соплеменников. К тому же спартанское войско было не столь многочисленным, составляя всего пять тысяч гоплитов, и оно находилось далеко. А персы и мидяне пребывали совсем рядом. На своих быстроногих лошадях они могли оказаться у стен города в течение суток.
– Значит, мне передать диархам, что Милет подчинился мидянам и персам и будет служить варварам в войлочных чепчиках? – осматривал знатных мужей полиса спартанец, словно они стояли в управляемой им фаланге.
– Главное, чтобы наши сограждане не носили позорные собачьи шапки. Милет – свободный город. Мы по-прежнему открыты для торговли со всеми полисами Эллады, включая Лакедемон, – смело ответил архонт Милета. – Но на совете мы сделали свой выбор, и демос поддержал старейшин. Мы будем платить дань тому, кто представляет большую опасность, к тому же она станет менее обременительной, чем та дань, которую мы выплачивали Крезу, союзнику Спарты.
– Вы хотите сказать – бывшему союзнику, – поправил Лакрин.
– Именно так мы и хотим сказать, – подтвердил за всех архонт. – Крез разбит и умерщвлен на костре, и это означает, что в данных обстоятельствах Милет будет держать нейтралитет или…
– Или? – широко раскрыл глаза Лакрин, ожидая, что милетяне дадут своим ответом повод обвинить их в измене.
– Или защищаться от любых попыток высадки в долине Меандра несогласованных с полисом армий, – уклончиво ответил архонт.
Лакрин проводил делегацию и долго смотрел в след уплывающей лодке. Теперь его интересовало, какой прием окажут ему в остальных городах Ионийского союза. От этого зависело решение Спарты о войне. Помогают лишь сопротивляющимся.
Глава 18. Эзоп и эллины
– Этот безобразный человек – изменник! – обвинили Эзопа фокейцы, которые взяли на себя роль застрельщиков в организации отпора персам. Басня поэта о фригийской дудке и пляске рыб не впечатлила слушателей. Предостережения бывшего раба, взявшего на себя роль провидца, взбесили знать.
Лакрин присутствовал на судилище в качестве почетного гостя. До этого он встретился с лидерами сопротивления царю Киру в Эфесе, Смирне, Теосе и на Самосе.
Все складывалось не так плохо, как могло показаться после его визита в Милет. Остальные греческие полисы в Ионии все еще рассчитывали на Спарту и верили в свои силы.
Он смотрел на обезображенного старика с презрением. Его безымянный сын мог когда-нибудь вырасти и стать таким же чудовищем во плоти, если бы Лакрин не сбросил младенца с Тайгетского утеса.
– Выслать его в Дельфы. Он там уже приговорен к смерти! Его сбросят с Парнаса! Вверим его судьбу богам! Поделом ему! – кричали с сидений амфитеатра уважаемые аристократы.
Уродец стоял спокойно, как ни в чем не бывало ковыряясь в носу, словно пытаясь этим подтвердить, что пренебрегает и угрозой казни, и обвинениями в свой адрес.
– Я и сам собирался в Дельфы! – вдруг заявил Эзоп. – Хочу напоследок пересказать им пару своих наблюдений и зачитать несколько поучительных басен! Им пригодится. Но предупреждаю – в моем лице вы изгоняете единственного своего защитника от персов и мидян.