…Послы Кира прибыли в Сарды, и слабовольный Пактий, удрученный тем, что остался один на один со свалившимися на него полномочиями лидера мятежа, допустил персов к Табалу, несмотря на то что ионийцы категорически этому возражали. Это было хорошим знаком. В среде восставших наметился разлад.
Лидийцы, которые успели возненавидеть надменных и кичливых наемников из Ионии, настойчиво просили Пактия не препятствовать передвижению знатных персов по городу, пытаясь задобрить завоевателей, вымолить пощаду у Кира и выйти сухими из воды.
Табал обрадовался визиту посланников Кира. Его соплеменники сообщили ему с глазу на глаз об условиях царя и поинтересовались мнением сатрапа, насколько вероятно, что они выберутся из Сард живыми, если озвучат требования Кира на совете мятежников. Табал ответил, что готов выйти к бунтовщикам сам, чтобы спасти их жизни, но послы испугались реакции Кира и решили действовать самостоятельно.
Вдоволь наевшись, послы поняли, что маспии располагают достаточными припасами, чтобы продержаться в акрополе до подхода армии Мазареса. Теперь нужно было склонить к миру лидийцев. Шансы на это были, но искусная дипломатия не являлась коньком персов. Они были слишком прямолинейны и разговаривали языком ультиматумов. Оттого жизнь персидского посла всегда висела на волоске. После объявления требования царя «земли и воды» делегат Персии мог оказаться без головы, либо быть обласканным Киром после успешного выполнения высочайшего поручения.
Пактий сидел на Совете с поникшей головой. Его руки тряслись, и он с трудом мог сдерживать дрожь в голосе. За несколько дней мятежа он осунулся и постарел лет на десять. Его ниспадающие на плечи кудри замаслились и посерели. Глаза налились кровью от усталости. Он исхудал и походил на костлявую дикую кошку, которую жизнь потрепала настолько, что люди перестали ей умиляться и готовы брыкнуть за один только вид. Казалось бы, такая кошка способна вызвать жалость, но ее худоба, напротив, отвращала и настраивала на единственное действо – ее хотелось лягнуть и выгнать со двора…
– Вы должны сдаться и выдать Пактия. Таковы условия Кира. И тогда царь Кир не станет жечь город и долину Миандра руками своего полководца и палача – мидянина Мазареса, который уже выдвинулся в Сарды. Смиритесь, и царь не обратит в рабство ваших жен и детей! Он разрешит вам заниматься торговлей и лишь посчитает вас за непослушание порабощенными и ущемленными в правах. Но вы будете жить! Вся земля и вода – собственность и домен Кира Великого. У вас есть день и утро, чтобы принять решение, а мы передадим вашу волю нашему повелителю.
Персы взирали на окружающих и видели, что лидийцы чураются бывшего казначея, словно прокаженного, а ионийцы скучно зевают, не осознавая, что от них здесь больше ничего не зависит.
Наутро лидийцы схитрили. Они уговорили Пактия бежать в Эолиду, чтобы не навлекать гнев персов на Сарды и избавиться от ионийцев, которые все время требовали платы. Старейшины и жрецы убедили невольного вождя бунта, что бегство из Сард – единственный способ остаться не просто в живых, но и прослыть героем.
Ионийцы, проснувшись утром и не обнаружив Пактия, оседлали своих лошадей, прихватили все, что плохо лежало, и удалились в Ионию. По дороге они снова грабили лидийцев, утверждая, что их вождь и спаситель Пактий, поднявший восстание против персов, с ними не расплатился.
Лидийцы сопротивлялись как могли, но наемники умели отбирать добро у мирных граждан, особенно у пожилых и немощных.
– Справедливость требует платы! – кричали они. – Ваш Пактий должен нам!
– Какой же он наш?! И где же здесь справедливость? – пытались отказаться лидийцы.
– Справедливость не есть равенство. Достойные получают все! Нерешительные – ничего! – Ионийцы были уверены, что восстание провалилось не по их вине и не вследствие их алчности, а единственной компенсацией проигрыша могут стать лишь трофеи и экспроприации.
Поживиться в долине можно было вином и лепешками, тканями и лошадьми. Как они считали: невыплаченное жалованье за целый месяц осады давало им повод не церемониться с народом, который предпочел смирение свободе.
Пактий явился в самый богатый эолийский[8] город Киму ни с чем. Нищий и разбитый. Он попросил защиты у эолийцев и их богов, которых назвал своими.
– Чего же ты не бежал в ионийские города? – спросили его аристократы. – Они верят в тех же богов и чтят те же традиции. Они тоже укрывают в своих городах попросивших защиты. Почему ты пришел именно к нам? Не потому ли, что должен им плату и бежишь не только от персов, но и от собственных наемников? Хочешь навлечь беду на наши города и острова?
– Я пришел к вам, ибо вы люди чести! – маневрировал Пактий, чтобы понравиться не только аристократам, но и простолюдинам. – В Сардах о кимийцах из Эолиды до сих пор слагают легенды о том, что вы без приглашения даже в сильный дождь не встанете под портик галереи, если вас не пригласит хозяин дома. Вы не вероломны, как ионийцы, которые берут чужое без спроса, и вы укрываете тех, кто слаб и беспомощен.
Лесть подействовала. Люди прониклись к беде Пактия. Но аристократы пошли на уловку, чтобы избавиться от нежелательного гостя. Они отправили в Милет к оракулу, которого почитали и в Эолиде, гонцов, чтобы спросить, как поступить с беглецом. Они не сомневались, что оракул присягнувшего на верность Киру города изречет пророчество в интересах Персии.
Так и случилось. Когда гонцы вернулись, они опускали глаза, глядя в сторону Пактия, и лидиец понял, что обречен.
У него не было золота, и он не мог откупиться. Но самым обидным являлось то, что некоторые знатные эолийцы надеялись выгодно продать Пактия персам… Заступились за него не самые авторитетные глашатаи. Они стали спорить с вернувшимися из Милета, доказывая, что пора избавляться от влияния жрецов из персидской вотчины. Пусть даже они служат в святилище Аполлона, но одновременно они служат и персам! К тому же они хоть и эллины, но из вероломного племени ионийцев.
В Милет отправилась вторая делегация, но получила тот же ответ о выдаче Пактия персам. Тогда негодующие эолийцы разорили гнезда птиц, свивших свои жилища на жердочках святилища.
Оракул негодовал:
– Как вы смеете разорять жилища укрывающихся в храме птиц.
– А как вы выносите прорицание о выдаче молящего о защите вразрез с законами Эллады? – прозвучал ответ.
– Больше не приходите в Милет, эолийцы! На ваши головы пало проклятие. Прорицание уже не поможет вам! Выдав Пактия, вы прогневаете богов! И они низвергнут Эолиду в пользу Ионии. Не выдав же его, вас раздавит перс! И ваши города и земли все равно достанутся Ионии. У вас нет выхода! Вы – мертвецы в любом случае! А теперь идите прочь!
Выяснив истинную причину пророчества, коей была конкуренция за гегемонию на побережье, аристократы Кимы задумались еще крепче.
Принять решение о выдаче лидийца действительно означало разгневать богов: ведь гость молил о защите и укрытии, а закон гласил, что Аполлон предоставляет убежище в своем храме даже убийце, тем более Пактий в глазах горожан был вождем антиперсидского восстания, то есть героем.
Оправдать его выдачу персам могли только три вещи. Во-первых, он дружил с ионийцами, которые не так давно аннексировали у Эолиды Смирну. Во-вторых, укрывательство Пактия грозило городу разрушением, и, в-третьих, польза от его присутствия была намного меньше, чем выгода от его продажи. К тому же требование выкупа у персов не ущемляло гордыню греков, напротив – говорило об их бесстрашии.
Было решено отправить Пактия на остров, дабы обеспечить себя достаточным количеством времени для торга с персами. У персов не было флота, на Лесбосе они не смогли бы дотянуться до бунтовщика, а город Кима мог подвергнуться осаде, будь Пактий за его стенами.
Когда Мазарес подступил к Киме с войском персов и мидян, то потребовал выдать изменника царю Киру. Кимийцы ответили, что этого человека и след простыл, но они могли бы посодействовать в его поисках за определенную плату. Речь шла о большом куске земли, равном тому, что забрали у эолийцев их собратья по вере и крови – ионийцы. У Кира было много земли, и царь согласился. Скоро отрубленная голова Пактия оказалась на том самом копье, которое Кир не бросил, чтобы развязать войну, а передал послам, чтобы установить мир.
Когда Кир смотрел на эту казнь безучастно. Ее жестокость не тронула его и не принесла никакого удовлетворения. То, что он потерял, невозможно было вернуть. Но возмездие царя не могло не состояться.
Так бесславно завершилось восстание Лидии. Киру даже не потребовалось собирать огромную армию по всем сатрапиям новой империи и вести воинов через реку Галис лично. Все произошло само собой.
Его ставленник Табал, выйдя из акрополя, построенного еще Крезом, встретил коленопреклоненную толпу из лидийской знати, сложившей оружие и посыпавшей голову пеплом. Лидийцы надели длинные тоги и высокую обувь, не приспособленную для военных походов, указывая на полное смирение перед персами и мидянами. Арфы играли музыку мира, моля о милосердии. И Кир снова проявил великодушие, но позволил Мазаресу разорить окрестности долины Меандр еще раз вслед за ионийцами.
Глава 26. Падение Вавилона
– Камбис уже вырос… – ласково шептала Касандана. – Возьми его в поход. Ему пора становиться мужчиной.
– Ты хочешь отправить на войну собственного сына, а ведь война всегда непредсказуема. Поле брани не различает людей по сословиям и не щадит даже царей, – вздохнул Кир.
– Я хочу отправить на войну не сына, а царевича. Я мечтаю, чтобы твой львенок был рядом с тобой и впитывал мудрость правителя от отца. К тому же лишь подле тебя он защищен даже лучше, чем в Экбатанах или в Сузах, ведь я по-прежнему не верю ни мидянам, ни жителям Элама, хоть ты и называешь их подданными, равными персам. А в Персеполе слишком душно.
– Зачем торопиться с войной?..
– Ты же сам говорил о ней воинам. Обещание царя – свято. Они только и твердят о Вавилоне. Твои лазутчики доносят, что халдейская знать и жрецы на твоей стороне и только и ждут сигнала, чтобы поднять восстание против погрязшего в разврате и пьянстве Валтасара.