Но как посмел этот перс просить руки его матери?! Спаргапис негодовал в душе и жаждал мести. К тому же он рассматривал войну как приключение. Его тянуло туда, в самое пекло. Там, за рекой Аракс, персы развернули свой лагерь, их можно было атаковать быстрым набегом и так же быстро раствориться в дымке утреннего тумана.
Жажда подвигов свойственна амбициозным юношам, к тому его происхождение располагало к немедленным действиям. Он хотел верить, что походит на свою знаменитую мать, царицу Томирис, которая могла сравниться боевой удалью с лучшими из лучших. Каждым своим поступком и даже словом Спаргапис пытался доказать всему союзу скифских племен, что он достойный сын своей матери. Но как же заставить их в это поверить без геройского поступка?! Надо во что бы то ни стало напасть на персов!..
– Постой! – остановила сына мать, когда Спаргапис, вежливо попрощавшись, брел, обуреваемый тысячей мыслей, к своему коню. – Прости меня за выроненные в гневе слова о твоем отце. Я любила его. Он был лучшим из мужчин. Я не могла выбрать другого. Он победил всех на состязаниях, но поддался мне и улыбнулся, как ребенок. Это и подкупило меня. Кто может претвориться беззащитным, то сильнее всех. Но дело было в том, что он не притворялся, он решил поддаваться всю жизнь. Поэтому мы сейчас разрозненны и поэтому персы у нашего порога.
На глазах сына проступили слезы.
– Хотя… На нас тоже вина. Мы нападали на их земли и уводили рабов. Мир несправедлив. Не плачь. Никто не должен видеть слез царевича. Враги воспримут их за слабость…
Глава 30. Банк Эгиби и сыновья
Вавилонские чиновники «вакиль-тамкары» более, чем к другим, прислушивались к самому богатому человеку, жившему в квартале Бит-Шар-Бабили под именем Эгиби.
Этот человек не был жрецом, он создал первый в мире банк и теперь жаловался, что не может более выдавать ссуды без залогов.
– Кир оказался слишком милосердным, – уверял он влиятельных вельмож. – Зря он разрешил рабам уйти в свои земли и унести храмовые сосуды, которые имеют большую ценность.
Магнаты полностью соглашались с главным ростовщиком Вавилона. Торговля приходила в упадок еще и из-за того, что Сузы, Экбатаны и Пасаргады претендовали на изменение маршрутов торговых путей.
Жрецы тоже не скрывали недовольства указами персидского владыки, особенно в части, касающейся иудеев, и подбивали Касандану, жену великого Кира, на изменение не устраивавшего их положения дел.
Кир же застрял в землях скифов. Массагеты избегали сражения в открытой степи, предпочитая тревожить персов молниеносными набегами. Они действовали из засад, абсолютно внезапно атакуя отставшие обозы и нападая на отдельные отряды персов, утомившихся в бесполезных преследованиях орды. Армия Кира истощалась, многие умирали от болезней. Конца и края войне в далеких землях не было видно. О Кире стали понемногу забывать, тем более в Вавилоне царствовал его наследник, провозглашенный царем по всем правилам новогоднего ритуала у статуи Мардука в храме Эсагила.
Наступил момент, когда Касандана взяла бразды правления в свои руки и уговорила Камбиса попридержать иудеев и рабов других покоренных народов, невзирая на приказы Кира, чтобы окончательно не разорить владельцев пастбищ и угодий Междуречья.
Община, плененная еще Навуходоносором, слишком долго размышляла – идти или не идти в родные земли и прилагать ли усилия к возрождению храма. Кто не успел принять решения – пенял на себя.
Сначала увеличились поборы ремесленников Ниппура, обтачивавших привезенный из Ассирии и Армении камень, занимавшихся резьбой по ливанскому кедру, стеклодувов и гончаров, чеканщиков и ювелиров. А потом магнаты и жрецы Мардука, коих Камбис вовсе освободил от налогов, обнаглели настолько, что стали запрягать иудеев и других рабов в плуг, чтобы приберечь своих волов.
Эгиби и его сыновья, освоившие по научению отца ростовщическое дело, ликовали. Теперь магнатам, бравшим у них заемы, снова было чем платить.
Векселя на глиняных дощечках вновь стали ликвидным товаром: можно было выкупать долги у обанкротившихся дельцов и богатеть, как и раньше. Эгиби не забывал подкупать персидскую знать, а жрецы Мардука продолжали возвеличивать Камбиса и его мать, приравняв нового царя к возлюбленному сыну главы пантеона богов. Если тебя убеждают, что ты – сын бога, значит, тебя вынуждают забыть своего отца…
Никто из местной верхушки не хотел возвращения Кира в Вавилон. Само по себе это и стало главной предпосылкой заговора, его причиной… Однако магнаты и жрецы прекрасно понимали, что без повода, даже надуманного, окончательного разрыва отца и сына не добиться.
Эгиби предполагал изобрести такую ситуацию, которая бы послужила толчком к войне. Позднее в римском праве появится термин «казус белли» и закрепится определение объявления войны не в соответствии с союзническими договорами, а в следствие вопиющего случая, нарушившего хрупкий мир бесповоротно. Ну а пока первый банкир действовал интуитивно, полагаясь не на теорию, а на практику ведения дел.
Он предположил, что лучшим поводом развязывания войны и раскола персидской аристократии может стать другая война, с Египтом, не согласованная с Киром. Вавилоняне прониклись уверенностью, что военный поход сплотит армию вокруг нового полководца, Камбис почувствует силу и захочет единоличной власти во всей державе. К тому же все рассчитывали на легкую победу и баснословные трофеи.
– Твой сын уже давно на царстве, но не покрыл себя славой, как его отец. Пора показать, что он так же удачлив в завоевательных походах. Он должен захватить Египет. – Эгиби и халдейская знать внушали эту мысль Касандане. – Финикийцы и киприоты предоставят свой флот, а палестинские кочевники обеспечат войску проход по синайской пустыне и пополнят запасы воды. Мы подкупим и эллинских наемников фараона из Галикарнаса, которые помогли Амасису стать фараоном, свергнув Априя.
Формальный повод развязывания войны действительно имелся. Ведь одной из жен Кира Великого являлась Нейфити, дочь убитого в Египте фараона, а это означало, что Кир и его семья имели право на престол Фив и Мемфиса. Однако Касандана менее всего хотела вступаться за права ненавистной ей конкурентки по гарему Кира, хоть сама и не берегла чистоту ложа. Если бы она стала действовать, то в исключительно своих интересах.
Личный интерес Касанданы вскоре проявился. Но то, что случилось, было сопряжено с чистой случайностью, которая могла бы и не произойти, соблюдай Касандана хотя бы малейшую предосторожность в услаждении своей похоти к молодому персидскому вельможе.
По прихоти царицы-матери сын вождя марафиев проводил все больше времени в ее покоях. Молодой любовник практически не скрывался от вездесущих глаз и ушей вавилонских магнатов, презирая халдеев и не опасаясь их интриг. Касандана же не таилась по иной причине – ее первенец Камбис был провозглашен богом, что переводило ее в сонм божьих рожениц и исключало общепринятые нормы поведения, ведь богам позволительно то, что не доступно смертным.
В один прекрасный день в Вавилон через ворота в Мидийской стене въехал второй сын Кира и Касанданы, Бардия, которому наскучили Экбатаны.
Юноша был на три года младше старшего брата. Отец, великий царь царей, не взял его на войну с массагетами и определил под присмотр дяди по имени Гистасп, принадлежащего к младшей ветви царского рода Ахеменидов. Бардия дружил с сыном Гистаспа, Дарием, но все же тот не был его родным братом. Бардия очень хотел увидеть мать и Камбиса.
Ему не терпелось посмотреть на вавилонский трон из чистого золота, на ворота богини Иштар, покрытые голубой глазурью, на каналы, орошающие пустыню между Тигром и Евфратом. Но, вихрем ворвавшись во дворец и пробежав по галереям, чтобы обнять маму и брата, он увидел нечто другое, то, что ошеломило его. Лучше бы ему было отвести взор.
Банкир Эгиби заблаговременно подкупил начальника стражи, чтобы у дверей покоев царицы вместо часовых остался один евнух, у которого не вовремя разболелся живот…
Глава 31. Скифы на кургане
Кир получал не самые радужные вести из Вавилона. Халдеи подбивали его сына Камбиса на ненужную войну с Египтом. Персидская знать, оставшаяся в столицах, уже не верила в благоприятный исход «скифского похода». Без Кира она погрязла в оргиях и разврате. Распри прекращались в походах, но военная удача оставила Кира. Теперь надежды возлагались на его воинственного сына, бросившего вызов фараону-самозванцу.
Чтобы пресечь вольницу, Киру нужно было не посылать в Экбатаны родственника, к тому же имеющего довольно амбициозного сына по имени Дарий, а вернуться в Персию самому и усмирить недовольство аристократии, подогреваемое вавилонянами. Но Кира все не было…
Массагеты оказались крепким орешком. Они избегали прямого столкновения и настолько точно жалили исподтишка, что Кир все больше склонялся к миру, пусть даже на равных правах с непокоренными дикарями. Этого требовали обстоятельства. Затяжная война на окраине империи разрушала ее изнутри.
Но однажды персам все-таки повезло. В западню попал Спаргапис, сын скифской воительницы Томирис. Он угодил в ловушку, подстроенную хитрыми военачальниками Кира, спарапетом арменов и бактрийским сатрапом.
У Аракса были развернуты шатры с ранеными и обессиленными воинами. Истопники развели огонь и разложили яства. Но главное, в лагере был оставлен целый обоз с лучшим греческим вином.
Налет Спаргаписа, как всегда, оказался внезапным. Он легко разбил немногочисленный отряд, состоящий из пожилых мидян и каппадокийцев. Победа, доставшаяся столь легко, расслабила молодых массагетов, и они устроили пир. Благо вина и еды в захваченном обозе было вдоволь.
Персы же ждали на том берегу. Когда стемнело и люди Спаргаписа оказались настолько пьяны, что улеглись спать, даже не удосужившись расставить посты, имперские отряды переправились на лодках и обложили массагетов со всех сторон. Но боя не случилось. Скифов не просто застали врасплох. Они пришли в себя, уже будучи связанными, не оказав никакого сопротивления.