Глава 36. Разговор на кургане
Жаркое солнце испепелило долину Аракса. Касандана утратила облик своенравной царицы. Она шла по степи как скиталица, ничем не отличаясь от нищенок племени саков или одержимых паломников Митры.
Редкий всадник мог промчаться мимо, но не остановился бы никогда. Кому интересна женщина в лохмотьях и черной куфии, которая идет непонятно куда и непонятно зачем – одна, без сопровождения, без спутника, без защиты? А может, это проклятая гадалка или прокаженная!
Похоже, она никого и ничего не боялась, хоть и имела за пазухой несколько мешочков с золотом. Она несла с собой и драгоценности, которые когда-то подарил ей любящий Кир, которого она предала и чьих сыновей она безвозвратно потеряла. Она несла его в надежде выкупить кости своего обезглавленного мужа…
До нее докатились слухи, что Бардия не растворился в небе, словно маг, а возможно, жив и скрывается где-то в Палестине, но она знала, что он никогда не простит ее, как не простил обезумевший Камбис, нелепо погибший в походе. Ей не дождаться прощения и от матери Кира, Манданы, и даже от дочерей, которые по превратности судьбы обращались с родной матерью так же грубо и беспардонно, как когда-то она вела себя с Манданой.
Дарий не позволял ей встречаться с внуками, и это было самым суровым наказанием. Она превратилась в изгоя в Персеполе, городе, который был выстроен по ее прихоти, чтобы возвысить ее род среди персов. Теперь персы отвергли ее за то, что она изменила Киру.
Не стоит копаться в глубинах человеческого сознания, способного на преображение в силу непреодолимых обстоятельств. Никто не хочет ничего менять, пока его окружает беззаботная идиллия или ее иллюзия. Но даже самое черствое сердце может сжаться, когда его лишат последней надежды.
Когда ничего нельзя изменить, люди все равно идут, пусть даже в никуда, чтобы хотя бы оплакать свою любовь и посмотреть издали на утраченную мечту, превратившуюся в степной мираж без осязаемого горизонта, в бегущего зайца, скрывшегося в высоком ковыле, в сокола, устремившегося в облака.
Касандана шла от кочевья к кочевью, пройдя земли саков-хаумаварга и тиграхауда и ступив на пастбища массагетов. Здесь, на высоком кургане, она увидела ту женщину, которой хотела отдать все свои украшения и золото.
Телохранители Томирис остановили нищенку и обыскали ее. Когда они нашли золото и драгоценности, то доложили об этом матери скифов.
– Кто ты такая? – спросила Томирис.
– Я Касандана, жена убитого тобой Кира – царя персов, – ответила она.
– Зачем ты пришла?
– Я хочу забрать останки своего мужа, чтобы похоронить.
– И почему я должна отдать тебе эти кости?
– Потому что у тебя есть курган, где покоится твой сын, а у меня нет могилы, куда я могу прийти и повиниться перед любимым…
– Твои сородичи убивают моих соплеменников, а ты хочешь, чтобы я проявила милосердие к их царю? – отвернулась Томирис.
– Он ведь больше не царь, – поправила Касандана. – Он всего лишь человек.
– Человек, который считал себя богом, – задумчиво изрекла Томирис.
– Я видела человека, возомнившего себя богом. И это был не Кир. Поэтому его называют великим.
– Ты изменила ему и теперь заглаживаешь свою вину? – пронзила персиянку своим всеведущим взглядом воительница.
– Мне не вымолить прощения, – опустила глаза Касандана. – Я просто хочу прикоснуться к его костям.
– Зачем? Что это даст, что изменит?
– Не знаю, но это все, чего я хочу.
– А что будет потом, когда ты прикоснешься к ним?
– А потом я увезу их туда, где они должны быть, домой, и пусть покоятся с миром в месте, знавшем его молодую поступь, полное воспоминаний, где размножилась его кровь и где потомки смогут поклониться его могиле.
– Массагеты уверены, что он собака и погиб как собака, а собака не достойна захоронения.
– Ты царица и не обязана выслушивать мнения подданных. А собакой считали его мать, которую он любил, несмотря на то что в ее жилах текла кровь простолюдинки. И был предан этой любви действительно как собака.
– Ты и впрямь любишь мертвеца.
– Это удел тех, кто прозревает слишком поздно…
– Отдайте ей кости персидского царя, нам нет в них никакого проку, не жечь же их, как лучину для розжига костров… – приказала царица скифов своим слугам. – А золото возьмите! Но не за никчемные кости. Дайте ей лучших коней, еды и питья и отправьте домой. Я не хочу видеть в наших кочевьях ни живых персов, ни их останков!
Вернувшись в Пасаргады, Касандана бережно сложила кости в кедровый гроб, обила его вавилонской тканью и поставила на ковер из отборной шерсти, расписанных красной и золотой нитью.
Она начала строить мавзолей. Камень за камнем. Ей помогали сначала простые люди, а потом персидские вельможи. Когда о затее матери Бардии узнал Дарий, то выделил архитектора из Суз, эламита, который построил не один зиккурат. Мавзолей вышел на славу. Вокруг него раскинули рощу.
Персы, мидяне, парфяне, каппадокийцы, киликийцы, лидийцы, ионяне из Милета и Галикарнаса, армены, халдеи и ассирийцы, иудеи и аравийцы – представители всех народов державы стекались в Пасаргады, чтобы преклонить колено и уронить слезу в знак почтения у последнего пристанища великого человека.
Знамена колыхались на ласковом ветру. Но Касандана скрыла лицо не от ветра, она не хотела быть узнанной. Она стеснялась самой себя, понимая, что достойна презрения. Осуждение – это все, чего она была достойна. Так она полагала. И не ждала иного. Просто делала то, что считала необходимым, особо не задумываясь, во что все это выльется. Она не искала похвалы и не ожидала увидеть столько людей. Возможно, для нее самой удобнее скрыть могилу Кира от посторонних глаз, но она не посмела. Ведь это тоже стало бы проявлением ее эгоизма.
В ее глазах, мокрых от слез, промелькнула искра. Она увидела внуков, которых привела ее дочь. И пусть Атосса не поздоровалась с ней, но все же позволила хоть одним глазком, издали, увидеть малыша Ксеркса.
Люди старались обойти стороной ту, чье имя изгладили из сонма почета по приказу Дария. Но кто-то похлопал ее по плечу, приблизившись сзади и всучил ей в руки обветшалый мех.
– Положи ее к костям… – произнес надломленный голос. – В гроб.
Касандана узнала мать Кира, с которой еще недавно так враждовала.
– Что в мехе? – спросила она.
– Голова моего сына…
Глава 37. Бехистунская надпись
На главной дороге империи, что вела из Экбатан в Вавилон через Бехистун, на высокой скале высотою в вавилонский зиккурат по приказу Дария высекли надпись. Она гласила на персидском и аккадском наречии, а также на языке эламитов одно и то же:
«Лже-Бардия маг Гуамата мертв, казнены и враги державы, посягнувшие на власть династии Ахеменов. Дарий – единственный законный наследник трона и избранник Ахура-Мазды».
Мардук и египетские идолы в ней не упоминались вовсе.
Экономика Вавилона пришла в упадок. Застраивалась новая столица державы Персеполь. Времени на созидание у нового царя катастрофически не хватало. Дарий без конца воевал.
То и дело в разных уголках империи поднимались восстания. То армены, то парфяне, то бактрийцы, то снова вавилоняне… Конца и края этой гражданской войне не было видно. Саки-тиграхауда атаковали империю с севера, эллины с запада.
Ионийские походы послужили началом широкомасштабной войны с греками. Она явилась началом конца империи. Легенды о павших с войнах с Дарием греческих героев взывали к мщению. Это определяло будущее, формировало характеры, направляло историю.
Придет время, и в Македонии родится мальчик с именем Александр, которого с самого детства будут обуревать мечты о воинской доблести, напрямую увязанной его воспитателями с разгромом великой армии вероломных соседей.
До этого момента пройдет еще немало десятилетий. Дарий успеет состариться и умереть и передать власть сыну от Атоссы, которую он взял в жены после кончины Камбиса, дабы упрочить свою власть в глазах персидской знати. Она укрепится и будет богатеть, за чем будут ревностно наблюдать вассалы. И будут завидовать и копить злобу на персов, чтобы в самый ответственный момент развернуть свои штандарты и покинуть поле боя. Привилегия, дарованная по праву рождения и чистоте крови, сгубила не одну империю. Превосходство одного народа над другим разрушило не одну державу.
Ну а пока Дария ожидала постоянная походная жизнь: как же он устанет от вечных сражений… Единственным утешением Дария станет его женитьба на Аристоне, самой младшей дочери великого Кира, сестре Бардии, которого он пощадил. Казни и расправы затуманят к старости его разум, но не сотрут единственное светлое пятно в его воспоминаниях: о том, что он не предал детской дружбы и не убил Бардию.
И пусть потом возникали в разных сатрапиях самозванцы, именовавшие себя именем Бардии, пусть летописцы обвиняли его в убийстве истинного наследника Кира из старшей ветви Ахеменидской династии, он-то знал наверняка, что случилось, хоть и заставил выдолбить знаменитую Бехистунскую надпись.
И чтобы начертанное на скале не подвергалось изменениям, каменотесы убрали тогда ступени, по которым взбирались наверх, чтобы высечь барельефы и выбить клинописный текст. К скале не подступиться и поныне! Надпись и сегодня – живое свидетельство славы и нестираемый пергамент.
То, что написано, и есть правда. Мифы зачастую перевирают историю, но еще чаще управляют ею, поэтому грань между мифом и правдой сомнительна, особенно когда после исследуемых событий проходят тысячелетия…
Империя персов была разрушена Александром, коего назвали Великим так же, как назвали Великим Кира, ее основавшего.
Македонский воитель захватил в 330 году до нашей эры Персеполь и пришел в Пасаргады к мавзолею Кира, чтобы воздать почести царю, которого считал своим учителем. Он прочел на плите гробницы:
«Человек, кто бы ты ни был и откуда бы ты ни шел, потому что я знаю, что ты придешь, я – Кир, приобретший царство для персов. Не лишай же меня той небольшой земли, что окружает мое тело».