Чем ближе к поверхности, тем канал становился чище. Полёт выровнялся, и я немного расслабилась, отказалась от лишних манёвров и просто лежала с закрытыми глазами и контролировала полёт и состояние Шокера. Он был в порядке, по крайней мере, перестал ёрзать.
В руках Шокера мне было уютно. Появилось ощущение, будто не я его, а он меня несёт на руках через слои, а я всё та же маленькая беспомощная девочка, но мне больше ничего не страшно, потому что со мной надёжный защитник.
Я открыла глаза. Мало что можно разглядеть при слепой подсветке, но влажные глаза Шокера над собой я увидела. Он разглядывал меня.
— Что?
— Мне показалось, ты уснула. Спишь и улыбаешься, словно тебе что-то хорошее снится.
— Мне что-то хорошее думается. Но спать? Ты что?! Я же работаю!
Он наклонился и поцеловал меня. Губы сильные, властные. И сладкие, чего уж там… Да и поцелуй далеко не братский.
— Дам сейчас, и больно! — возмутилась я. — Не отвлекай меня!
— Не смог удержаться, извини, — усмехнулся он. А, помолчав, спросил задумчиво. — Интересно, кто-нибудь уже занимался сексом в канале?
Пожалуй, вопрос и в самом деле интересный. Но очень несвоевременный.
Он снова наклонился ко мне, я упёрлась рукой ему в грудь:
— Шокер, одно твоё неверное движение — и у нас будут проблемы. Будет немеряно времени на секс в каком-нибудь протухшем слое, где мы завязнем по твоей милости!
— Почему вдруг мы должны завязнуть?
— Потому что от твоих поцелуев у меня мозг клинит.
— Ну уж! — недоверчиво фыркнул он.
— Представь себе. Ещё сильнее, чем от алкоголя. Не перестанешь приставать — могу потерять канал и уронить нас куда-нибудь.
— Это вряд ли. Ты слишком хороший проводник.
— Вот именно! Я хороший проводник, а не девочка из эскорта. У меня перечень услуг ограничен.
— А, вот как… — он чуть выпрямился и отстранился. — Ты значит, так на это смотришь? Ладно. Извини.
— Ой, его светлость обиделись. А что бы ты, интересно, сказал, если бы я на Престгатан в разгар вашей важной летучки, алерт-ноль и всё такое, вдруг вышла бы в столовую в одних трусиках и давай внаклонку полы мыть?
Шокер захлопал глазами. Но с воображением у него было всё в порядке. Сначала он расхохотался, потом задумчиво кивнул:
— Хорошая аналогия.
— Одичал ты там совсем на своей базе, — буркнула я.
И он тут же снова наклонился ко мне с поцелуем.
Я вообще-то на аутотренинге собаку съела. И не одну даже. Я знаю, о чём мне надо думать и что представлять, когда больно, когда страшно, когда противно, когда тоскливо и кажется, что никакого выхода больше нет. И все эти состояния я могу так или иначе нейтрализовать и не сойти с ума. Конечно, выдать чёрное за белое не получится, но убедить себя, что чёрное ко мне не прилипло, оно случилось, но прошло и закончилось, это я могу. Иначе не протянула бы я все эти годы гатрийского контракта. Не научилась бы уживаться с Йаном и быть ему благодарной. Не смогла бы принимать людей такими, какие они есть.
Но я так и не научилась, как быть и что представлять, когда невыносимо хорошо. И как оттолкнуть от себя это хорошее, как его из себя выдрать. Как отказаться и прекратить. Вдруг оказалось, что я этого не умею.
То, как Шокер меня целовал, совсем меня выключило. Пойди он дальше, я бы уже не возразила. Я только жалела, что поздновато мы спохватились. Надо было в самом начале, после первой грани, тогда у нас было бы ну хоть какое-то время друг на друга, а теперь его не было совсем. Я тянулась к нему, пытаясь хоть что-то урвать, что-то ещё забрать с собой… Пока он здесь, со мной, такой близкий и самый-самый…
Грань поверхности встретила нас, как бетонная стена. Вагонетка врезалась в грань, нас тряхнуло, стальные стены заскрежетали, за окнами фейерверком посыпались искры. Меня выбросило из рук Шокера, я улетела в переднюю стенку вагона, но, слава Богу, не в стекло, и свалилась на пол.
Он поспешно отстегнул ремень и кинулся ко мне.
— Извини, Шокер… Я нас всё-таки не удержала… — я с ужасом представила, как вагон сейчас начнёт разваливаться, и нам конец. — Извини… вот видишь, и никакая я не лучшая…
Он быстро ощупал меня.
— Ты ничего себе не сломала, кроха?
— Да какая теперь разница… Нет, вроде… Ты прости меня, никудышный из меня проводник…
Я всё ещё ждала катастрофы.
Он погладил меня по щекам дрожащими пальцами, потом крепко прижал к себе.
— Ты самый лучший проводник, девочка, — уверенно и спокойно сказал он. — Успокойся, кроха, всё хорошо. Ты справилась. Со мной справилась, с собой, с каналом… Всё в порядке, мы же едем. Не чувствуешь? Мы едем по рельсам. Мы скоро будем на месте, всё хорошо. Ты — замечательный проводник. Это я — невменяемый идиот.
Действительно, я услышала прямо под нами, под днищем вагонетки, мерный стук колёс на стыках рельсов. Лобовое столкновение с гранью, к счастью, не остановило полёт. Нас всё-таки вынесло на поверхность, и уж каким чудом вагон приземлился вдоль рельсов, а не поперёк, оставалось только гадать. Мы и правда ехали, очень быстро, но, как и полагалось, постепенно теряя скорость.
— Я никогда больше тебя не повезу, Шокер. Никогда больше… — меня била сильная дрожь, даже Шокеру не под силу было с ней справиться. Я сидела, вцепившись одной рукой в его рукав, а другой в полу его куртки. Он растерянно поглаживал меня по спине.
— Что же я наделал… — в отчаянии проговорил он. — Ты же моё чудо, девочка. Успокойся, всё в порядке.
— Я чуть не убила тебя, — сказала я, отстранившись. — Боялась, как бы не завязнуть. Вместо этого разогналась… Дура… За десять лет не научиться! До такой степени себя не знать!..
Я в отчаянии вырвалась из его рук, закрыла лицо руками. Как же было стыдно! Поцеловал красивый парень — и всё пошло вразнос. Да куда это годится?!
Он не стал снова меня обнимать, просто придвинулся вплотную и осторожно взял за руку. Я выдернула её и замахнулась на него локтем.
— Куда идём мы с Пятачком? Большой-большой секрет…
Я с рёвом обхватила его согнутые колени и ткнулась в них лбом. Он тихо напевал мне песенку, перебирая мои спутанные волосы. Слёзы кончились очень быстро, видимо, с ними вышел последний страх.
— Хороши, да? — шмыгнула я носом. — Оба молодцы.
— Теперь будем знать, — виновато ответил он.
— Что знать? Что нельзя совмещать работу с сексом? Я это и раньше знала, я командора Йана с собой на задания не брала. А вот тебя Лали разбаловала, подавая тебе к завтраку.
Он усмехнулся и покачал головой:
— Грубовато, но справедливо.
— Теперь слушай меня, Шокер! Это мне хороший урок. А ты запомни: я никогда не капризничаю и не кокетничаю. Если я сказала «нет», то это не «да» и не «может быть», это — «нет», потому что у меня на это есть причина. И не дай Бог тебе после этого «нет» меня хоть пальцем тронуть.
— Договорились, — кивнул он.
Вагонетка стала ощутимо притормаживать, теряла скорость на специально устроенном подъёме, потом снова выскочила на горизонтальный участок пути, и впереди замаячил тусклый свет в конце тоннеля.
— Приехали, Шокер.
Вагонетка остановилась, не доехав до конца тоннеля несколько десятков метров.
— Могло быть и хуже, — вздохнула я. — Нам просто повезло. Ладно, пойдём пешком.
Мы с трудом разблокировали погнутую дверь вагончика. Электроника электроникой, а вот с механическими повреждениями справиться смог только Шокер ударом ноги. Потом он спрыгнул вниз и снял меня.
— Местная команда не будет рада, что им ещё вагон разбитый из тоннеля вынимать, — сказал Шокер. — У меня на базе ребята сильно нервничают в таких случаях.
— Незаметно, чтобы здесь кто-то нервничал. У них на пульте должно быть видно, что вагон застрял на подходе, — возразила я. — А ни одна собака даже голову в тоннель не сунула, хоть бы поинтересовались для приличия, живы мы или нет.
Мы пошли по рельсам вперёд на тусклый свет впереди. Наконец на фоне светового пятна замаячил силуэт.
— Кирюша!
— Мы здесь, Марат!
— Что случилось? — обеспокоенно уточнил Марек, вытащив меня на платформу.
Шокер выбрался сам.
— Вагон повреждён. Ходовая в порядке, но корпус сильно помят. Извини, Марек, я маху дала, не справилась…
— Ты просто устала очень… — возразил Марат.
— Да, и канал грязнущий! — подхватил Шокер.
— Заткнитесь оба! Когда я виновата, я это признаю! — я растолкала их в разные стороны, прошла к стене и села на ящик с инструментом.
— Что это с ней? — встревожился Марек.
— Что, что… Да загнал ты её совсем за эти дни, — проворчал Шокер. — А я добавил, отвлёк, вот об грань и стукнулись… Вагон-то есть у тебя запасной?
— У меня всё есть, — буркнул Марек. — Кроме времени и людей.
— Марек, ты когда сможешь меня назад отправить? — окликнула я его.
— Сейчас вагон вытащим, целый подгоним, и можешь ехать. И домой, отдыхать… Я сейчас пойду распоряжусь, подождите меня.
Марек исчез за какой-то боковой дверью.
Шокер подошёл и сел рядом со мной на ящик.
Через минуту из туннеля раздались характерные звуки перевода стрелки. Похоже, что с какого-то бокового пути подошла маневровая вагонетка и утащила наш вагон в смежное помещение депо.
— Кроха, ты не сердись на меня, пожалуйста. Иногда такие глупости делаю, просто диву даюсь.
— Я не сержусь, Шокер. Не умею я сердиться. Было — прошло. Да и глупости тебе сейчас простительны, это от счастья.
Он усмехнулся:
— Глупости они всегда глупости, и должны быть наказуемы.
Немного помолчав, он вдруг попросил:
— Кира, ты больше не бегай от меня, пожалуйста. Это неправда, что так легче. Не получается легче.
— Андрей, я не бегаю. Я просто отошла в сторону, чтобы вокруг тебя всё было спокойно. У тебя есть Лали…
— Да нет у меня её! — перебил меня Шокер, — Я скажу тебе, как оно есть. Я не люблю Лали. Ты была права, это обычная история: аристократ, крепкий стол и красивая девочка. Так бывает сплошь и рядом, и я ничем не лучше прочих. Надеюсь, что я не конченный негодяй, и я за многое благодарен Лали, но я её никогда не любил. Она это прекрасно знает и простить это мне не может. А я ничего с собой сделать не могу.