– Ты посылал за мной, – заметил он.
– Да.
– Я рад. В деревне совершенно не хочется находиться.
– Да?
Он кивнул.
– Многие юноши теперь следуют за Бваной, куда б тот ни пошел. Они забирают коз из шамба и одежду из хижин, и никто не осмеливается их останавливать. Канджара вчера попытался, но юноши избили его и раскровянили рот, а Бвана смотрел и смеялся.
Я кивнул, нисколько не удивленный.
– Думаю, время почти настало, – сказал я, отгоняя рукой мошкару, которая тоже слетелась в тень дерева и жужжала рядом с моим лицом.
– Почти настало время для чего?
– Бване – покинуть Кириньягу. – Я помолчал. – Вот почему я послал за тобой.
– Мундумугу требуется моя помощь? – на юном лице Ндеми полыхнула гордость.
Я кивнул.
– Я выполню любой твой приказ, – поклялся Ндеми.
– Отлично. Знаешь ли ты, какими маслами Бвана себя умащивает?
– Их готовит старая Вамбу.
– Ты должен принести мне полных два бурдюка.
– Я думал, – сказал Ндеми, – что лишь масаи умащают тела.
– Делай что говорю. Дальше, у тебя есть лук?
– Нет, но у моего отца есть. Он много лет не пользовался им, так что не заметит, если я возьму.
– Я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь узнал.
Ндеми пожал плечами и стал с отсутствующим видом рисовать узоры в пыли указательным пальцем.
– Он все равно подумает на тех парней, что ходят за Бваной.
– А есть ли у твоего отца острые стрелы?
– Нет, – сказал Ндеми. – Но я могу вырезать их.
– Я хочу, чтобы ты вырезал их сегодня к вечеру, – ответил я. – Десяти должно хватить.
Ндеми начертил в пыли стрелу.
– Таких? – показал он.
– Покороче, – сказал я.
– Я сделаю оперение стрел из перьев кур нашего бома, – предложил он.
Я кивнул:
– Хорошо.
– Ты хочешь, чтобы я выстрелил в Бвану?
– Я тебе уже говорил, что кикуйю не убивают людей.
– Тогда зачем ты просишь меня изготовить стрелы?
– Принеси их ко мне в бома, когда закончишь, – велел я. – И захвати десять клочков ткани, чтобы обернуть их.
– А потом?
– А потом мы вымочим наконечники стрел в отраве, которую я приготовил.
Он нахмурился.
– Но ты не хочешь, чтобы я стрелял в Бвану? – Он помедлил. – В кого тогда мне нужно будет стрелять?
– Настанет время – узнаешь, – сказал я. – Возвращайся в деревню и сделай, что я тебе велел.
– Да, Кориба, – ответил он и побежал из моего бома вниз по холму на сильных молодых ногах; стайка цесарок, квохча и повизгивая, упорхнула у него с дороги.
И часа не прошло, как по склону холма снова поднялся Коиннаге, на этот раз в сопровождении Нджобе и еще пары старейшин; все были в традиционных одеяниях.
– Джамбо, Кориба, – сказал Коиннаге несчастным голосом.
– Джамбо, – ответил я.
– Ты велел мне возвращаться, когда я пойму, отчего Бвана должен покинуть нас, – продолжил Коиннаге. Он сплюнул на землю, и паучок метнулся прочь. – Теперь я пришел.
– И чему ты научился? – Я поднял руку, заслоняя глаза от солнца. Коиннаге потупился, как ребенок на выволочке у строгого отца.
– Я понял, что Утопия – хрупкая вещь, и ее нужно защищать от тех, кто может обрушиться на нее.
– А ты, Нджобе? – спросил я. – Чему научился ты?
– Наша жизнь была здесь очень хороша, – ответил он. – Я полагал, что добро само себя защитит. – Он глубоко вздохнул. – Я ошибался.
– А стоит ли Кириньяга того, чтоб ее защищать? – спросил я.
– Как ты смеешь так говорить? – возмутился один из старейшин. – Ты, из всех людей…
– Масаи может привезти на Кириньягу много машин и много денег, – заметил я. – Он хочет сделать нашу жизнь лучше, а не уничтожить нас.
– Только это уже будет не Кириньяга, – сказал Нджобе. – Она снова превратится в Кению.
– Он оскверняет все, к чему прикасается, – добавил Коиннаге, лицо его перекосила гримаса гнева и унижения. – Мой собственный сын стал одним из его последователей. Он больше не выказывает почтения отцу, нашим женщинам и нашим обычаям. Он только и говорит, что о деньгах и оружии. Он почитает Бвану, как если бы тот был Самим Нгаи. – Он помолчал. – Кориба, ты обязан помочь нам.
– Да, – произнес Нджобе, – зря мы тебя не послушали.
Я по очереди посмотрел в их встревоженные лица, потом наконец кивнул:
– Я помогу вам.
– Когда?
– Скоро.
– Как скоро? – настаивал Коиннаге; ветер дунул ему пылью в лицо, он закашлялся. – Мы больше не вынесем.
– В течение недели масаи покинет нас, – ответил я.
– В течение недели? – повторил Коиннаге.
– Даю слово. – Я помолчал. – Но если мы хотим очистить наше общество, то его последователи должны уйти вместе с ним.
– Ты не отнимешь у меня моего сына! – возразил Коиннаге.
– Масаи уже отнял его у тебя, – указал я. – Я решу, позволить ли ему возвратиться.
– Но он должен стать вождем племени после моей смерти.
– Такова моя цена, Коиннаге, – твердо сказал я. – Ты должен позволить мне решить, как обойтись с последователями масаи. – Я приложил руку к сердцу. – Мое решение будет честным.
– Ну, не знаю, – проворчал Коиннаге.
Я пожал плечами.
– Тогда живите с масаи.
Коиннаге уставился на землю, словно муравьи и термиты могли подсказать ему выход из положения. Наконец он вздохнул.
– Будь по-твоему, – грустно согласился он.
– Как ты избавишь нас от масаи? – потребовал Нджобе.
– Я же мундумугу, – уклончиво ответил я, поскольку не хотел, чтобы до Бваны донесли даже слух о моих намерениях.
– Это потребует могучих чар, – сказал Нджобе.
– Ты сомневаешься в моем могуществе? – спросил я.
Нджобе не сумел посмотреть мне в глаза.
– Нет, но…
– Но что?
– Но он как бог. Его нелегко будет уничтожить.
– У нас есть место только для одного бога, – сказал я, – а имя Ему – Нгаи.
Они вернулись в деревню, а я снова занялся приготовлением яда.
Ожидая возвращения Ндеми, я взял тонкую щепку и проделал в ней крошечную дырочку. Потом взял длинную иглу, проткнул ею щепку на всю длину и вытащил ее. Наконец я поднес щепку к губам и дунул в отверстие. Я не услышал звука, но скот на пастбище вдруг вскинул головы, а две мои козы стали бегать кругами, как пьяные. Я еще дважды испытал импровизированный свисток, добился той же реакции и отложил его[16]. Ндеми явился в середине дня, таща бурдюки с маслом, старый отцовский лук и десять аккуратно вырезанных стрел. Он не нашел никакого металла, но очень хорошо заострил их концы. Я проверил тетиву, убедился, что она не ослабла, и кивнул в знак одобрения. Очень осторожно, следя, чтобы ни одна капля яда не коснулась моей кожи, я омочил наконечники в растворе и завернул их в десять принесенных Ндеми клочков ткани.
– Отлично, – сказал я. – Теперь мы готовы.
– Что я должен сделать, Кориба? – спросил мальчик.
– В старые времена, когда мы еще обитали в Кении, только европейцам разрешалось охотиться, и другие европейцы платили им за то, чтобы те взяли их на сафари, – стал объяснять я. – Белым охотникам было важно, чтобы их клиенты убили много зверей, поскольку если они оставались недовольны, то могли либо не вернуться вообще, либо заплатить за сафари другому белому охотнику. – Я помолчал. – Поэтому охотники иногда натаскивали целые прайды львов, чтобы те сами явились сложить головы.
– И как же они это делали, Кориба? – глаза Ндеми расширились от изумления.
– Белый охотник посылал местного проводника разведать выбранную для сафари территорию, – сказал я, разливая масло по шести маленьким тыквам. – Проводник шел в вельд, где обитали львы, убивал антилопу гну или зебру и рассекал брюхо так, чтобы запах мяса распространялся по ветру. Затем брал свисток и дул в него. Львы приходили либо на запах мяса, либо из интереса к странному новому звуку. На следующий день проводник убивал следующую зебру и опять свистел в свой свисток, и львы являлись снова. Так повторялось ежедневно, пока львы не выучивали, что после свистка их ждало мертвое животное. Когда проводник убеждался, что львы теперь всегда приходят на свист, то он возвращался к сафари и вел охотника и его клиентов в вельд туда, где обитали львы, и свистел. Львы бежали на звук, а клиенты охотника собирали трофеи.
Я улыбнулся, видя его восхищение, и задумался, известно ли кому-нибудь на Земле, что кикуйю опередили Павлова[17] почти на столетие.
Я вручил Ндеми вырезанный свисток.
– Вот твой свисток, – сказал я. – Не потеряй его.
– Я повешу его на шнурок себе на шею, – отвечал он. – Я не потеряю его.
– Если ты потеряешь его, – продолжал я, – то я наверняка умру страшной смертью.
– Положись на меня, мундумугу!
– Я знал, что могу на тебя рассчитывать. – Я собрал стрелы и осторожно передал ему. – Эти стрелы твои, – произнес я. – Обращайся с ними очень осторожно. Если рассечешь кожу или прижмешь их к ране, то почти наверняка умрешь, и всего моего искусства не хватит, чтобы тебя спасти.
– Понятно, – сказал он, осторожно принимая у меня стрелы и кладя их на землю рядом с луком.
– Отлично, – ответил я. – Ты знаешь лес в полумиле от дома, возведенного для Бваны у реки?
– Да, Кориба.
– Я хочу, чтобы ты ежедневно приходил туда и убивал травоядное животное одной из отравленных стрел. Не пытайся убить буйвола, поскольку он слишком опасен, но можешь убивать любое другое травоядное животное. Как только убьешь, выливай на тушу все масло из одного из шести бурдюков.
– А затем свистнуть, подзывая гиен? – догадался он.
– Затем ты взберешься на ближайшее дерево и подуешь в свисток только после того, как окажешься в безопасности среди его ветвей, – проговорил я. – Гиены явятся – в первый день медленно, на второй и третий все быстрее, а на четвертый практически мгновенно. Ты останешься на дереве еще долго после того, как они сожрут тушу и уйдут, а потом спустишься и вернешься в бома.