– Я сделаю так, как ты просишь, Кориба, – сказал он. – Но я не понимаю, как это поможет нам изгнать Бвану с Кириньяги.
– Это потому, что тебе еще далеко до мундумугу, – улыбнулся я. – А я еще не закончил давать тебе инструкции.
– Что еще мне нужно будет сделать?
– Для тебя будет еще одно задание, – продолжил я. – Незадолго до рассвета на седьмой день ты покинешь бома и убьешь седьмое животное.
– Но у меня всего шесть бурдюков с маслом, – заметил он.
– На седьмой день масло тебе не понадобится. Они явятся просто на свист. – Я помолчал, чтобы убедиться, что он внимательно слушает каждое мое слово.
– Как я уже сказал, ты убьешь травоядное животное перед рассветом, но на этот раз не станешь обливать тушу маслом и не станешь сразу же дуть в свисток. Ты взберешься на дерево, с которого открывается хороший обзор равнины между лесом и рекой. В какой-то момент ты увидишь, как я машу рукой вот так, – я сделал четкое вращательное движение правой рукой, – и после этого ты немедленно засвистишь. Ты понял?
– Понял.
– Это хорошо.
– И то, – спросил он, – что ты велишь мне сделать, поможет навсегда прогнать Бвану с Кириньяги?
– Да.
– Хотел бы я знать как, – посетовал Ндеми.
– Большего я тебе не могу рассказать, – ответил я. – Он цивилизованный человек и будет ожидать, что я, во-первых, вступлю в столкновение с ним на своей территории, а во-вторых, поскольку, как и он, получил европейское образование, то воспользуюсь европейскими технологиями для победы над ним.
– Но ты поступишь не так, как он ожидает?
– Не так, – проговорил я. – Он до сих пор не понял, что наши обычаи дают нам все необходимое для жизни на Кириньяге. Я вступлю в схватку с ним на его территории, и я нанесу ему поражение оружием кикуйю, а не европейцев. – Я снова выдержал паузу. – А теперь, Ндеми, ступай и убей первое травоядное животное, или до твоего возвращения домой станет темно. Я не хотел бы, чтоб ты бродил в саванне ночью.
Он кивнул, взял свисток и оружие, потом быстрым шагом двинулся к лесу у реки.
Вечером шестого дня я спустился в деревню сразу после заката. Танцы еще не начались, хотя большинство взрослых жителей деревни уже собрались. Четверо юношей, в том числе сын Коиннаге, заступили мне дорогу, но Бвана, пребывая в благодушном настроении, махнул им, чтобы пропустили меня.
– Привет, старик, – обратился он ко мне с высокого стула. – Давно не виделись.
– Я был занят.
– Готовил мое падение? – спросил он с довольной усмешкой.
– Твое падение уже было предопределено Нгаи, – ответил я.
– И что же приведет меня к падению? – продолжил он, сделав знак одной из своих жен – у него их теперь было пять – принести свежий калебас помбе.
– То, что ты не кикуйю.
– А что особенного в кикуйю? – возмутился он. – Они просто племя овец, которые воровали женщин у вакамба, а скот и коз – у луо. Их священная гора, по которой назван ваш мир, украдена у масаи, ибо Кириньяга – слово из языка масаи.
– Это правда, Кориба? – спросил один из юношей.
Я кивнул:
– Да, это правда. В языке масаи кири означает «гора», а ньяга – «свет». Но хотя это слово взято из языка масаи, Гору Света дал кикуйю Сам Нгаи.
– Это гора масаи, – возразил Бвана. – Даже пики ее названы именами вождей масаи.
– Сроду не бывало на святой горе никаких масаи, – сказал старый Нджобе.
– Вначале эта гора принадлежала нам, – ответил Бвана. – Иначе она бы называлась словом из языка кикуйю.
– Значит, кикуйю наверняка убили масаи или изгнали их оттуда, – заключил Нджобе с хитрой улыбкой. Это замечание разгневало Бвану, он швырнул калебасом помбе в пробегавшую мимо козу с такой силой, что та повалилась с ног от удара в бок. Животное быстро вскочило и побежало по деревне, испуганно блея.
– Вы дураки! – заревел Бвана. – И даже если кикуйю прогнали масаи с горы, сегодня я восстановлю справедливость. Я провозглашаю себя лайбоном Кириньяги и объявляю, что эта планета больше не принадлежит кикуйю.
– Что такое лайбон? – спросил кто-то.
– Это слово, которым масаи называют своего короля, – ответил я.
– Как же может этот мир не принадлежать кикуйю, – возмутился Нджобе, – если тут все, кроме тебя, кикуйю?
Бвана указал на пятерых подпевал:
– Я объявляю их масаи.
– Нельзя превратить их в масаи, просто назвав их масаи.
Бвана усмехнулся; отсветы пламени причудливо плясали по его стройному блестящему телу.
– Я могу делать все, что захочу. Я – лайбон.
– Возможно, Кориба захочет что-то сказать по этому поводу, – сказал Коиннаге, ведь он знал, что неделя близилась к концу.
Бвана враждебно уставился на меня:
– Ну что, старик, осмелишься оспорить мое право быть королем?
– Нет, – сказал я. – Не буду.
– Кориба! – воскликнул Коиннаге.
– Но ты же не можешь! – возопил Нджобо.
– Будем реалистами, – сказал я, – разве не он наш самый могучий охотник?
Бвана фыркнул.
– Я ваш единственный охотник.
Я обернулся к Коиннаге:
– Кто, кроме Бваны, мог бы нагим уйти в вельд, вооруженный лишь копьем, и сразить физи?
Бвана кивнул:
– Это правда.
– Разумеется, – продолжил я, – никто не видел, как он это сделал, но уверен, что он нам не солгал.
– Ты будешь отрицать, что я убил физи копьем? – потребовал Бвана запальчиво.
– Я не отрицаю этого, – искренне ответил я. – Я не сомневаюсь, что ты мог бы повторить это деяние в любой момент по своему желанию.
– Ты прав, старик, – отозвался он, поостыв.
– В общем-то, – продолжил я, – стоило бы отпраздновать восшествие нашего лайбона на престол еще одной такой охотой. Но на сей раз при свете дня, дабы твои подданные могли воочию убедиться в ловкости и отваге своего короля.
Он принял очередной калебас с помбе у младшей жены и внимательно воззрился на меня.
– Почему ты об этом заговорил, старик? Чего тебе на самом деле нужно?
– Лишь того, о чем я сказал, – ответил я, разведя руками в знак искренности. Он покачал головой.
– Не-е-ет, – произнес он, – ты задумал какую-то хитрость.
Я пожал плечами.
– Ну, если ты бы предпочел не…
– Наверное, он боится, – вставил Нджобе.
– Я ничего не боюсь! – огрызнулся Бвана.
– Он наверняка не боится физи, – сказал я. – Это уже всем очевидно.
– Да, – сказал Бвана, по-прежнему не сводя с меня глаз.
– Но если он не боится физи, – спросил Нджобе, – то чего же ему бояться на охоте?
– Он не хочет выходить на охоту, потому что я это предложил, – отозвался я. – Он все еще не доверяет мне. Оно и понятно.
– С какой стати это понятно? – возмутился Бвана. – Думаешь, я боюсь твоего мумбо-юмбо, как остальные овцы?
– Я этого не говорил, – ответил я.
– Нет у тебя никакой магии, старик, – сказал он, поднимаясь. – У тебя только фокусы и угрозы, а масаи их не боятся. – Он помолчал, потом повысил голос, чтобы все кругом слышали: – Я проведу ночь в хижине Коиннаге, а завтра утром отправлюсь охотиться на физи по старому обычаю, чтобы все мои подданные могли увидеть лайбона в бою.
– Завтра утром? – переспросил я.
Он просверлил меня взглядом: в каждой черточке его красивого лица проступила наглость масаи.
– На рассвете.
Я проснулся, как обычно, рано утром, но на этот раз не стал разводить костра и садиться возле него, выгоняя из старых костей холод. Вместо этого я накинул кикои и немедленно спустился в деревню. Все мужчины собрались вокруг бома Коиннаге в ожидании Бваны. Наконец он выбрался наружу в красном плаще; тело его было смазано маслом. Вид у него оказался вполне бодрый, несмотря на щедрые возлияния помбе накануне, в правой руке он сжимал то же копье, которым пользовался на самой первой своей охоте на Кириньяге.
Презирая нас, он не глядел ни вправо, ни влево, пока шел через деревню и саванну прямо к реке. Мы следовали за ним, и наша маленькая процессия удалилась примерно на милю от его дома. Тут он остановился и поднял руку.
– Дальше вы не пойдете, – возвестил он, – или отпугнете физи своей численностью.
Он сбросил красный плащ на землю и остался стоять, обнаженный, блистая телом в утреннем свете.
– Теперь смотрите, мои овечки, как охотится истинный властитель.
Он взвесил на руке копье, приноравливаясь к нему, и устремился через высокую, по пояс, траву. Коиннаге нервно подвинулся ко мне.
– Ты же обещал, что он сегодня покинет наш мир, – прошептал он.
– Да.
– Но он до сих пор здесь.
– День еще не закончился.
– Ты уверен, что он уберется? – настаивал Коиннаге.
– Разве когда-нибудь лгал я своему народу? – ответил я.
– Нет, – сказал он, отступив на шаг. – Нет, не лгал.
Мы снова замолчали, вглядываясь в равнину. Довольно долго мы ничего не могли заметить. Затем Бвана возник из кустарника и смело зашагал к месту примерно в пятидесяти ярдах перед ним. Тут переменился ветер, и воздух разорвали оглушительный смех и вопли гиен, учуявших аромат масла от его тела. Мы увидели, как колышется трава, когда стая, фыркая и повизгивая, устремилась в сторону Бваны.
Тот на мгновение замер, поскольку ему было нельзя отказать в храбрости, затем увидел, сколько их, осознал, что сможет убить только одну, швырнул копье в ближайшую, рванулся к растущей неподалеку акации и взобрался на нее прежде, чем первые шесть гиен добежали до ее подножия. Еще через минуту вокруг дерева сновали пятнадцать взрослых крупных гиен, скаля клыки и смеясь над ним, поэтому Бване ничего не оставалось, кроме как сидеть на ветке.
– Какая жалость, – заметил я. – А я-то ему поверил, когда он себя расхваливал как могучего охотника.
– Он сильнее тебя, старик, – возразил сын Коиннаге.
– Чушь, – сказал я. – Вокруг дерева всего лишь гиены, а никакие не демоны.
Я обернулся к сыну Коиннаге и его приятелям:
– Я полагал, что вы ему друзья. Почему не спешите ему