В этот день на планету должны были прибыть первые иммигранты. Мы долго и ожесточенно сопротивлялись их появлению на Кириньяге, поскольку хранили старые обычаи нашего народа и не желали, чтобы стороннее воздействие исказило созданное нами общество. Но наша хартия недвусмысленно указывала, что любой кикуйю, поклявшийся соблюдать наши законы и уплативший положенную сумму Эвтопическому Совету, может эмигрировать из Кении, так что, отсрочив неизбежное насколько смогли, мы наконец согласились и приняли к себе Томаса Нкобе и его жену.
Нкобе мы сочли наилучшим из всех кандидатов на иммиграцию. Он родился в Кении, рос в тени священной горы, учился за границей, затем вернулся и стал вести хозяйство на крупной ферме, выкупив ее у одного из последних европейских землевладельцев. Что еще важнее, он был прямым потомком Джомо Кениаты, Великого Пылающего Копья Кении, который привел нас к независимости.
Я устало тащился по выжженной солнцем саванне к небольшой посадочной площадке в Космопорте, чтобы поприветствовать новоприбывших. Со мной был только мой юный помощник Ндеми. Дважды буйволы преграждали нам путь, а однажды Ндеми пришлось бросать камни в гиену, чтобы отогнать ее, но в конце концов мы прибыли на место и обнаружили, что корабль Техподдержки с Нкобе и его женой еще не приземлился. Я опустился на пятки в тени акации, и мгновением позже ко мне присоединился Ндеми.
– Они опаздывают, – сказал мальчик, всматриваясь в безоблачное небо. – Наверное, они вообще не прилетят.
– Нет, прилетят, – возразил я, – все знаки говорят за это.
– Но это дурные знаки, а ведь Нкобе, наверное, хороший человек.
– На свете много хороших людей, – ответил я, – но не все они подходят Кириньяге.
– Ты встревожен, Кориба? – спросил Ндеми, когда пара венценосных журавлей прошла по хрупкой сухой траве, а стервятник поднялся на восходящих воздушных потоках.
– Я обеспокоен, – сказал я.
– Чем же?
– Я не знаю, зачем ему понадобилось здесь поселиться.
– А почему бы и нет? – спросил Ндеми, подобрав сухую веточку и методично разломав ее на мелкие кусочки. – Разве это не Утопия?
– Существует много вариантов Утопии, – сказал я. – Кириньяга же – это утопия кикуйю.
– Нкобе – кикуйю, значит, он принадлежит этому миру, – решительно сказал Ндеми.
– Я удивлен.
– Чем?
– Ему почти сорок. Почему он так долго ждал момента сюда отправиться?
– Вероятно, раньше он не мог себе этого позволить.
Я покачал головой:
– Он из очень богатой семьи.
– У них много скота? – спросил Ндеми.
– Много, – ответил я.
– И коз?
Я кивнул.
– Он привезет их сюда?
– Нет. Он прибудет с пустыми руками, как и мы все. – Я остановился, нахмурился. – Почему владельцу огромной фермы, у которого много тракторов и работников, вздумалось отказаться от всего, чем он владеет? Вот что меня беспокоит.
– Ты так говоришь, словно на Земле жизнь лучше, – нахмурился Ндеми.
– Не лучше. Она просто другая.
Он мгновение обдумывал услышанное.
– Кориба, что такое трактор?
– Машина. Она выполняет в поле работу за многих людей.
– Это звучит замечательно, – произнес Ндеми.
– Она оставляет большие ямы в земле и воняет бензином, – ответил я, не пытаясь скрыть свое презрение.
Мы молчали минуту. Потом в поле зрения появился корабль Техподдержки. При приземлении он поднял тучу пыли и вызвал визг и крики перепуганных птиц и обезьян, сидевших на деревьях неподалеку.
– Скоро узнаем, – сказал я, – какой ответ правильный.
Я оставался в тени, пока корабль не коснулся земли и из него не вышли Томас Нкобе и его жена. Он был высокий, крепкого телосложения мужчина в повседневной западной одежде. Она была стройной и грациозной, с элегантно уложенной прической, в слаксах цвета хаки и охотничьем жилете тонкой работы.
– Приветствую! – сказал Нкобе по-английски, когда я подошел. – Я уж боялся, что нам придется добираться в деревню самим.
– Джамбо! – ответил я на суахили. – Добро пожаловать на Кириньягу!
– Джамбо! – он тоже перешел на суахили. – Вы Коиннаге?
– Нет, – сказал я, – Коиннаге – наш вождь. Вы будете жить в его деревне.
– А вы?
– Я Кориба, – сказал я.
– Он мундумугу, – гордо прибавил Ндеми. – А я – Ндеми. – Он помедлил. – Настанет день, и я тоже стану мундумугу.
Нкобе улыбнулся.
– Уверен, что так и будет.
Внезапно он вспомнил про свою жену и оглянулся.
– Это Ванда.
Она шагнула вперед, улыбнулась и протянула руку.
– Настоящий мундумугу! – произнесла она на суахили с заметным акцентом. – Я в восхищении!
– Надеюсь, – сказал я, подав ей руку, – что вам понравится на Кириньяге.
– Уверена, что так и будет, – с энтузиазмом ответила она. Корабль выгрузил их багаж и улетел. Она стояла и глядела на выжженную саванну, где три аиста-марабу и шакал терпеливо дожидались, пока гиена насытится убитым ею с утра детенышем гну и уйдет. – Мне тут уже нравится! – Она помедлила и добавила заговорщицким тоном: – На самом-то деле это я уговорила Тома отправиться сюда.
– Да?
Она кивнула.
– Меня уже тошнило от того, во что превратилась Кения… Все эти заводы, загрязнение природы! С тех пор как я узнала про Кириньягу, я мечтала перебраться сюда, чтобы вернуться к природе и жить той жизнью, какой мы и должны жить. – Она глубоко вдохнула. – Том, какой здесь воздух! Ты сразу десяток лет скинешь.
– Хватит уже рекламировать, – улыбнулся он, – я ведь здесь.
Я повернулся к Ванде Нкобе:
– Но сама вы не кикуйю, верно?
– Уже кикуйю, – возразила она, – с тех пор, как вышла замуж за Тома. Но, отвечая на ваш вопрос, – нет, я родилась и воспитывалась в Орегоне.
– Что такое Орегон? – уточнил Ндеми, отгоняя мух.
– Это в Америке, – сообщила она и добавила после паузы: – А почему мы говорим на суахили, а не на кикуйю?
– Кикуйю – мертвый язык, – сказал я. – Большая часть нашего народа его не знает.
– А я-то рассчитывала, что он тут в ходу, – с видимым разочарованием протянула она. – Я так долго учила его…
– Если бы вы приехали в Италию, стали бы вы говорить на латыни? Вряд ли, – сказал я. – Мы все еще пользуемся некоторыми словами из кикуйю, как итальянцы – латинскими.
Она молчала мгновение. Потом пожала плечами:
– Ну я хотя бы подтяну суахили.
– Мне удивительно, что вы отказались от всех прелестей жизни в Америке и прибыли на Кириньягу, – заметил я, внимательно ее рассматривая.
– Я долгие годы хотела этого, – сказала она, – уговаривать пришлось Тома, а не меня. – Она помолчала. – Между прочим, я избавилась почти от всех, как вы сказали, прелестей, когда покинула Америку и переехала в Кению.
– Даже в Кении есть определенные удобства, – заметил я. – У нас же нет электричества, водоснабжения, и…
– Мы везде, где могли, жили в палатках, – вмешалась она. Я успел положить руку на плечо Ндеми, прежде чем тот пристыдил ее тем, что она перебивает мундумугу. – Я привыкла без этого обходиться.
– Но у вас всегда оставался дом, куда вы могли вернуться.
Она посмотрела на меня с удивленной усмешкой.
– Вы что, меня отсюда выгоняете?
– Нет, – ответил я. – Я просто хочу заметить, что ваше решение не является необратимым. Любому члену нашего общества, который посчитает себя несчастным и пожелает покинуть планету, надо просто проинформировать службу Техподдержки об этом. Через час корабль прибудет в космопорт.
– Это не про нас, – возразила она. – Мы тут на длинном поводке.
– На длинном поводке? – переспросил я.
– Она хотела сказать, что мы тут остаемся, – улыбнулся Нкобе и обнял жену за плечи.
Горячий ветер поднимал вокруг нас пылевые вихри.
– Думаю, что мне стоит проводить вас в деревню, – сказал я, прикрыв рукой глаза. – Вы, несомненно, устали и хотите отдохнуть.
– Нисколько, – возразила Ванда Нкобе. – Дивный новый мир! Я хочу осмотреться. – Взгляд ее упал на Ндеми, пристально наблюдавшим за ней. – Что-то не так? – спросила она.
– Вы такая сильная и крепкая, – сказал Ндеми одобрительно. – Это хорошо. Вы сможете выносить много детей.
– Ну уж нет, – сказала она, – если в Кении чего-то и слишком много, так это детей.
– Это не Кения, – сказал Ндеми.
– Я найду другие способы пригодиться обществу.
Ндеми некоторое время изучал ее.
– Что ж, – заключил он, – мне кажется, что у вас получится собирать хворост.
– Я так рада вашему одобрению! – ответила она.
– Но вам понадобится новое имя, – продолжил Ндеми, – ведь Ванда – имя европейское.
– Это же только имя, – сказал я. – Изменив его, она не сделается кикуйю.
– Но я не против, – сказала Ванда. – Я начинаю новую жизнь и должна обзавестись новым именем.
Я пожал плечами.
– Какое имя вы себе выберете?
Она посмотрела на Ндеми.
– Ты выбирай, – сказала она.
– Сестра моей матери, которая умерла родами в прошлом году, – ответил Ндеми, задумчиво нахмурив брови, – носила имя Мванге. В деревне больше никого нет с таким именем.
– Пусть будет Мванге, – согласилась она. – Мванге ва Ндеми.
– Я же не отец вам, – удивился Ндеми.
– Ты – отец моего нового имени, – сказала она с улыбкой.
Ндеми горделиво выпятил грудь.
– Ну что ж, теперь, когда с этим разобрались, – сказал Нкобе, – что делать с нашим багажом?
– Он вам не нужен, – сказал я.
– Нет, нужен, – сказала Мванге.
– Вам же сказали ничего не брать с собой из Кении.
– Я привезла с собой несколько кикои, которые сделала сама, – запротестовала она. – Это допустимо. Я же буду сама ткать ткань и делать себе одежду на Кириньяге.
Я обдумал ее объяснение и кивнул в знак согласия:
– Хорошо. Я пошлю одного из деревенских мальчишек донести ваши сумки.
– Они не тяжелые, – сказал Нкобе, – я мог бы донести их и сам.
– Мужчины кикуйю, – возразил Ндеми, – не носят сумки.
– А как насчет женщин кикуйю? – спросила Мванге, явно не желая оставлять багаж.