– И у нее овощи растут лучше, чем у нас, – сказала Сабо, – а времени она тратит на них меньше. – Она помолчала. – Я думаю, она ведьма!
– И хотя на ней тяжелейшее из всех таху, – сказала Бори, – таху бесплодия, она себя ведет так, словно никакого проклятия и нет.
– И ее новые платья красивее наших, – угрюмо пожаловалась Сабо.
– Да, – согласилась Бори, – и Сабана теперь недоволен мной, потому что его кикои не такое яркое и мягкое, как у Нкобе!
– А мои дочери хотят себе троны вместо табуреток, – сказала Сабо, – а когда я им говорю, что у нас едва хватает дерева даже на костер, они отвечают, что это важнее. Она им головы заморочила. Они больше не уважают старших.
– Все девушки только ее и слушают, будто она не манамуки бесплодная, а по меньшей мере жена вождя! – буркнула Вамбу. – Ты должен выгнать ее, Кориба!
– Ты мне приказываешь, Вамбу? – вежливо уточнил я. Две другие женщины тут же замолчали.
– Она злая ведьма. Она должна уйти, – настаивала Вамбу, ее возмущение превзошло страх неповиновения мундумугу.
– Она не ведьма, – сказал я, – потому что, будь это так, я, ваш мундумугу, уже знал бы об этом. Она просто манамуки, которая пытается научиться жить так, как живем мы, и на ней, как вы уже заметили, лежит ужасное таху бесплодия.
– Если она меньше, чем ведьма, то все же больше, чем просто манамуки, – сказала Сабо.
– В каком смысле больше? – спросил я.
– Просто больше, – упрямо повторила Сабо.
Это полностью отражало суть проблемы.
– Я поговорю с ней, – сказал я.
– Ты прикажешь ей побрить голову? – потребовала Вамбу.
– Да.
– И убрать цветы из хижины?
– Мы поговорим об этом.
– Вероятно, тебе следует посоветовать Нкобе, чтоб он ее бил время от времени, – прибавила Сабо, – и тогда она перестанет вести себя как жена вождя.
– Мне его очень жаль, – сказала Бори.
– Нкобе? – не понял я.
Бори кивнула.
– Он проклят. У него такая жена – и даже детей нет.
– Он хороший человек, – согласилась Сабо, – он достоин лучшей жены, чем эта кенийка.
– Мне кажется, что он вполне счастлив с Мванге, – сказал я.
– Тем больше причин жалеть его, потому что он дурак, – сказала Вамбу.
– Вы пришли сюда поговорить о Мванге или о Нкобе? – спросил я.
– Мы сказали то, что пришли сказать, – ответила Вамбу, вставая. – А ты сделай хоть что-нибудь, о мундумугу.
– Я разберусь, – сказал я.
Она пошла вниз с холма в сопровождении Сабо. Бори, которая всю жизнь таскала хворост и стала горбуньей, задержалась. Живот у нее отвис, поскольку она принесла на свет троих сыновей и пять дочерей. Зубов у нее оставалось только девять. Ноги у нее были кривые от какой-то детской болезни. Она видела тридцать четыре сезона дождей.
– Она и правда ведьма, Кориба, – сказала она. – Это ясно, едва взглянешь на нее.
Потом она повернулась и тоже ушла.
Я снова позвал Мванге в мой бома.
Она взлетела на холм легко, как девушка, высокая, крепкая, полная жизни.
– Сколько тебе лет, Мванге? – спросил я.
– Тридцать восемь, – отвечала она, – но я обычно говорю, что мне тридцать пять. – И улыбнулась. – Ты за этим меня сюда позвал? Поговорить о моем возрасте?
– Нет, – сказал я. – Сядь, Мванге.
Она села в пыль, рядом с пеплом от утреннего костра. Я присел на корточки напротив.
– Как тебе новая жизнь на Кириньяге? – спросил я наконец.
– Отлично, – задорно ответила она. – У меня много подруг, и я совсем не скучаю по так называемой роскоши кенийской жизни.
– Ты счастлива здесь?
– Очень!
– Расскажи мне о своих подругах.
– Ну, у меня есть Кибо, младшая жена Коиннаге, и еще Суми и Калена, я им помогаю в садах…
– А среди старших? – вмешался я.
– Нет, – признала она.
– Почему? – спросил я. – Они твои ровесницы.
– Нам не о чем говорить.
– Они относятся к тебе враждебно? – спросил я.
Она подумала.
– Мать Ндеми всегда меня привечала. Остальные могли быть и подружелюбнее, да, но я понимаю, что многие из них – старшие жены и очень заняты по хозяйству.
– Тебе не приходило в голову, что у их недружелюбия есть и другая причина? – спросил я.
– О чем ты? – встревожилась она.
– Есть проблема, – сказал я.
– Какая?
– Некоторых старших женщин раздражает твое присутствие.
– Потому что я иммигрантка? – спросила она.
– Нет, – покачал головой я.
– Тогда почему? – с искренним недоумением спросила Мванге.
– Потому что социальный порядок здесь очень жесткий, и ты в него не вписываешься.
– А мне кажется, что вписываюсь, и очень хорошо, – отпарировала она.
– Ты ошибаешься.
– Приведи пример.
– Ты знаешь, – сказал я, внимательно глядя на нее, – что женщины кикуйю бреют головы, но ты этого не сделала.
Она вздохнула, провела рукой по роскошным волосам.
– Я знаю, – ответила она. – Я думала это сделать, но мне так нравятся мои волосы… Я побрею голову сегодня же вечером.
Она немного расслабилась.
– Это все?
– Нет, – сказал я, – это лишь видимый симптом.
– Я все еще не понимаю.
– Это трудно объяснить, – сказал я. – Твои ханга красивее, чем у них. Твой сад растет лучше. Ты в возрасте Вамбу, а выглядишь моложе ее дочерей. Они полагают, что всё это отделяет тебя от остальных и делает тебя чем-то большим, нежели манамуки. Они не озвучивают этого, но наверняка чувствуют – если ты стала чем-то бóльшим, они стали меньшим.
– Чего ты от меня ожидаешь? – спросила она. – Чтобы я вырядилась в лохмотья и запустила сад?
– Нет, – сказал я, – этого я не ожидаю.
– А что мне делать? – спросила она. – Ты мне говоришь, что они боятся моей компетентности? – Она помолчала. – Ты – компетентен, Кориба. Ты учился в Европе и Америке. Ты умеешь писать, и читать, и на компьютере работать. Что-то я не заметила, чтобы ты скрывал свои таланты.
– Потому что я мундумугу, – объяснил я. – Я живу в одиночестве на своем холме, вдали от деревни, и люди относятся ко мне с почтением и страхом. Такова функция мундумугу. В функции манамуки подобное не входит. Манамуки должна жить в деревне и найти себе место в общественном порядке племени.
– Я и пытаюсь, – расстроенно бросила она.
– Не надо настолько сильно пытаться.
– Если ты не требуешь от меня стать бездарной, то я не понимаю, чего тебе надо.
– Ты не вписываешься, потому что отличаешься от них, – сказал я. – Взять хотя бы эти цветы в твоем доме. Несомненно, они хорошо пахнут и радуют глаз, но другие женщины деревни цветов дома не держат.
– Неправда, – сказала она. – Суми держит.
– Если так, то делает она это по твоему примеру, – заметил я. – Ты понимаешь, что в глазах старших женщин это еще бóльшая угроза, чем если бы цветы разводила ты одна, поскольку этим ты покушаешься на их власть?
Она уставилась на меня, пытаясь осмыслить мои слова.
– Они положили всю свою жизнь на то, чтобы достичь положения в племени, – продолжил я. – И вот приходишь ты и занимаешь позицию вне здешнего порядка. У нас тут новый мир, который надо заселить. Ты бесплодна, но не испытываешь по этому поводу стыда или печали и ведешь себя так, словно на тебе нет ужасного таху! Это абсолютно противоречит всему их опыту, точно так же как разведение цветов в доме или попытки сшить неуместно красивое ханга. Они чувствуют исходящую от тебя угрозу.
– Понятия не имею, что мне делать, – защищалась она. – Я подарила свои ханга Вамбу, но она их не носит. Я предлагала Бори показать, как получить от сада большой урожай, но она не стала меня слушать.
– Естественно, – сказал я, – потому что старшие жены не примут советов от манамуки, точно так же как вождь не примет совета от недавно обрезанного юноши. Тебе стоит просто… – следующие слова я сказал по-английски, потому что в суахили эквивалента не нашлось, – снизить свои притязания. Сделай так, и проблемы пройдут в свое время.
Она подумала.
– Я попытаюсь, – сказала она наконец.
Я вернулся к суахили.
– И если ты планируешь сделать что-то, что может привлечь к тебе внимание, проследи, чтобы это не стало оскорблением.
– Но я даже не знала, что кого-то оскорбляю, – возмутилась она. – Как же я сумею этого избежать, если привлекаю к себе всеобщее внимание?
– Есть способы, – сказал я. – Взять хотя бы это кресло, которое ты соорудила.
– У Тома уже много лет спазмы спинных мышц, – сказала она. – Я сделала кресло, потому что на обычной табуретке он сидеть бы не смог. И что же, мой муж должен мучиться, потому что тут никогда не видели стульев со спинками?
– Нет, – ответил я. – Однако ты могла бы сказать девушкам, что это Нкобе приказал тебе его сделать. Тогда на тебя бы не легла вина.
– Но легла бы на него.
Я покачал головой.
– У мужчин свобода действий куда шире, чем у женщин. Если бы он приказал своей манамуки сделать так, чтоб ему стало комфортнее, никто бы не подумал его винить. – Я подождал, пока до нее дойдет. – Понятно?
– Да, – вздохнула она.
– Ты сделаешь так, как я советую?
– Если я хочу жить в мире с соседями, у меня нет выбора.
– Выбор есть всегда, – ответил я.
Она решительно помотала головой.
– Я мечтала о таком месте всю жизнь. Никто не заставит меня отсюда убраться. Я буду делать все, что нужно.
– Отлично, – сказал я и встал, показывая, что беседа окончена. – Тогда проблема скоро решится.
Но этого, разумеется, не случилось.
Следующие две недели я провел в соседней деревне, где неожиданно умер вождь. У него не было ни сыновей, ни братьев, так что вопрос о наследовании оставался неясным. Я выслушал всех претендентов, обсудил ситуацию с советом старейшин, пока мы не достигли единодушия, провел ритуал возведения в должность нового вождя, облачил его в торжественные одежды, заплел ему церемониальную прическу и вернулся в свою деревню.