– Джамбо, Коиннаге, – приветствовал его я, скидывая с плеч одеяло, поскольку солнце уже стояло высоко и воздух наконец прогрелся.
– Джамбо, Кориба, – ответил он, хмурясь.
Я выжидательно смотрел на него, так как Коиннаге редко когда удосуживается совершить долгий подъем на холм, чтобы навестить меня в моем бома.
– Это снова случилось, – мрачно объявил он. – Уже в третий раз после сезона дождей.
– Случилось что? – непонимающе уточнил я.
– Нгала умер, – сказал Коиннаге. – Он подошел к стае гиен обнаженным и без оружия, и его разорвали на куски.
– Обнаженным? Без оружия? – уточнил я. – Ты уверен?
– Уверен.
Я задумчиво затоптал и без того почти потухшие угли. Кейно был первым юношей, которого мы потеряли. Сначала подумали, что это несчастный случай, что он просто споткнулся и каким-то образом напоролся на собственное копье. За ним последовал Ньюпо, который погиб в огне, когда хижина его случайно загорелась.
Кейно и Ньюпо жили вместе с молодыми, неженатыми мужчинами в маленьком поселении у кромки леса, в нескольких километрах от главной деревни. Две такие смерти еще могли быть совпадением, но вот случилась третья, которая пролила новый свет на первые две. Теперь стало очевидно, что за несколько месяцев трое юношей предпочли покончить жизнь самоубийством, чем жить на Кириньяге.
– Что нам делать, Кориба? – спросил Коиннаге. – И мой сын живет там, у леса. Ведь он может стать следующим!
Я вытащил из висящего на шее мешочка гладкий, отполированный камень, встал и протянул вождю.
– Положи этот амулет под одеяло, которым укрывается твой сын, – сказал я. – Камень защитит его от этого таху, что влияет на наших юношей.
– Благодарю тебя, Кориба, – довольно кивнул вождь. – Но не можешь же ты дать такие амулеты всем юношам нашего племени?!
– Нет, – ответил я, все еще очень и очень встревоженный только что услышанным. – Этот камень действует только на сына вождя. Есть как различные чары, так и различные проклятия. Я должен узнать, кто навел таху на наших юношей и почему. Тогда, и только тогда, я смогу создать такую магию, которая справится с заклятием. – Я помедлил секунду. – Может быть, Ндеми принесет тебе помбе?
Он покачал головой:
– Нужно возвращаться в деревню. Женщины завели погребальную песнь, а сколько еще надо сделать. Мы должны сжечь хижину Нгалы и очистить землю, на которой она стояла. Затем нужно расставить повсюду дозорных, чтобы увериться, что гиены не вернутся за новым куском человечины.
Он повернулся и сделал несколько шагов в сторону деревни, но остановился.
– Почему это происходит, Кориба? – спросил он, терзаемый мучительной загадкой. – Это таху действует только на молодежь, или остальные тоже носят на себе проклятие?
Я не знал, что ответить, и он снова зашагал вниз по тропинке, что вела в деревню.
Я сел у костра и молча стал смотреть на поля и саванну. Вскоре ко мне присоединился Ндеми.
– Что же за таху заставило Нгалу, Кейно и Ньюпо покончить с собой, Кориба? – спросил он, и в голосе его прозвучал страх.
– Я сам еще точно не знаю, – ответил я. – Кейно безумно любил Мвалу, а поэтому очень огорчился, когда старый Сибоки заплатил выкуп за нее раньше, чем он. Но если бы речь шла только о Кейно, я бы сказал, что он решил уйти из жизни, поскольку лишился Мвалы. А кроме него, так же поступили еще двое, и я должен найти этому объяснение.
– Все они жили вместе с молодежью на окраине леса, – заметил Ндеми. – Может быть, это место проклято?
– Не все они закончили жизнь самоубийством, – покачал головой я.
– Знаешь, – сказал Ндеми, – когда два сезона дождей назад в реке утонул Нбока, все мы тоже подумали, что это несчастный случай. Но ведь и он жил вместе с остальными юношами. Может, он тоже покончил с собой?
Я уже давно не вспоминал о Нбоке. Но сейчас я внезапно подумал, что это тоже могло быть самоубийство. Ну да, вполне возможно, ведь Нбока славился умением плавать.
– Может быть, ты и прав, – с сомнением протянул я.
Грудь Ндеми раздулась от гордости, ибо я не баловал его похвалами.
– А что за магию ты сотворишь, Кориба? – спросил он. – Если тебе понадобятся перья венценосного журавля или аиста марабу, я их добуду. Я уже неплохо владею копьем.
– Я еще не знаю, что за магия здесь потребуется, Ндеми, – признался я. – Но, как бы то ни было, я чувствую, здесь важнее мысли, нежели копье.
– Это плохо, – сказал он, прикрывая глаза от пыли, которую принес внезапно подувший теплый ветерок. – А я уж думал, что наконец-то нашел ему применение.
– Применение чему?
– Моему копью, – пожал плечами он. – Я больше не пасу скот в отцовском шамба, теперь я помогаю тебе, вот оно мне больше и не нужно. – Он вздохнул. – Буду теперь оставлять его дома.
– Нет, копье всегда должно находиться при тебе, – возразил я. – Все мужчины кикуйю носят с собой копья.
Ему явно польстило, что его назвали мужчиной, ведь на самом деле он еще кехи, необрезанный юноша. Но затем он снова нахмурился.
– А зачем нам копья, Кориба? – спросил он.
– Чтобы защищаться от врагов.
– Но масаи, вакамба, другие племена, и даже европейцы, остались там, в Кении, – сказал он. – Какие у нас здесь враги?
– Гиены, шакалы, крокодилы, – перечислял я, а про себя добавил: «И еще какой-то новый враг, которого мы должны вычислить, прежде чем потеряем еще кого-то из юношей, ведь без молодежи нет будущего, а следовательно, нет и Кириньяги».
– Копья против гиен давно уже не нужны, – махнул рукой Ндеми. – Они научились бояться и сторониться нас. – Он ткнул пальцем в сторону домашних животных, пасшихся на полях неподалеку: – Они уже не трогают ни коров, ни даже коз.
– Что ж, и Нгалу они не тронули? – спросил я.
– Он желал, чтобы его сожрали гиены, – резонно напомнил Ндеми. – Это другое.
– Тем не менее ты должен постоянно носить с собой копье, – сказал я. – Это одна из традиций, которая делает тебя настоящим кикуйю.
– У меня есть мысль! – воскликнул он, внезапно вытащив копье и начав изучать его. – Если так уж необходимо таскать с собой повсюду копье, я, наверное, приделаю к нему металлический наконечник, который не крошится и не ломается.
Я покачал головой:
– Тогда ты будешь одним из зулусов, которые живут далеко к югу от Кении, ибо именно зулусы носят копья с металлическими наконечниками, и такие копья называются ассегаями.
Ндеми огорчился.
– А я-то думал, что это моя идея, – протянул он.
– Не расстраивайся, – утешил я. – Мысль может показаться новой тебе, но старой – кому-нибудь другому.
– Да ну?
Я кивнул:
– Возьмем этих юношей, что кончили жизнь самоубийством. Идея самоубийства была для них новой, но не они это придумали. Любой из нас хоть раз думал о подобном выходе. Сейчас меня интересует вовсе не то, почему они подумали об этом, а почему они не отвергли эту мысль, чем она привлекла их.
– А затем ты воспользуешься магией и сделаешь ее непривлекательной? – уточнил Ндеми.
– Верно.
– И ты будешь варить ядовитых гадов в котле, наполненном кровью только что убитой зебры? – с живым интересом спросил он.
– Ты очень кровожадный мальчик, – сказал я.
– Таху, которым убили четверых юношей, должно быть очень сильным, – возразил он.
– Иногда магия совершается одним словом или предложением.
– Но если тебе вдруг понадобится…
– Если мне вдруг понадобится, – глубоко вздохнул я, – я скажу, каких животных надо добыть.
Он вскочил на ноги, поднял свое легкое деревянное копье и потряс им в воздухе.
– Я стану самым знаменитым охотником за всю историю, – радостно вскричал он. – Мои дети и внуки воспоют меня в своих песнях, а животные саванны будут дрожать при моем приближении!
– Да, но пока тот счастливый день еще не наступил, – напомнил я. – А сегодня тебе надо принести воды и собрать хворост.
– Слушаюсь, Кориба, – поклонился он.
Подобрав мои калебасы, он начал спускаться с холма, но по его лицу было видно, что он все еще рисует заманчивые картины – вот он сражается с буйволом, и его копье летит точно в цель…
Я закончил утреннее занятие с Ндеми – молитва за упокой показалась мне подходящей темой для урока – и спустился в деревню, чтобы успокоить родителей Нгалы. Его мать Лисва была безутешна. Он был ее первенцем, и я даже не попытался прервать ее заунывную погребальную песнь, чтобы выразить свои соболезнования.
Кибанья, отец Нгалы, держался, лишь время от времени тряс головой, не в силах поверить в случившееся.
– Почему он это сделал, Кориба? – спросил он, завидев меня.
– Не знаю, – ответил я.
– Он был самым храбрым из юношей, – продолжал он. – Даже тебя не боялся. – Сказав это, он внезапно замолк, испугавшись, что мог обидеть меня.
– Он был очень храбрым, – согласился я. – И очень умным.
– Правда, – согласился Кибанья. – Другие мальчишки лежали под тенистым деревом, пережидая дневную жару, а мой Нгала все не успокаивался, все находил какие-то новые игры, делал что-то. – Он посмотрел на меня измученными глазами. – А теперь мой единственный сын погиб, и я даже не знаю почему.
– Я обязательно выясню это, – пообещал я.
– Неправильно это, Кориба, – продолжал он. – Против природы вещей. Я имею в виду умирать первым, тогда все, чем я владею – мое шамба, мой скот, мои козы – все это должно было перейти к нему. – Он тщетно пытался сдержать слезы – хотя мужчины кикуйю не то что самоуверенные масаи, они очень не любят показывать свои чувства на людях. Но слезы катились, оставляя влажные дорожки на его пыльных щеках, чтобы затем упасть в пыль. – Он даже не успел взять жену и наградить ее сыном. Все, чем он был, умерло вместе с ним. Какой же грех он совершил, что навлек на себя такое ужасное таху? Почему эта напасть не поразила меня вместо него?!
Я посидел с ним еще несколько минут, уверил, что непременно попрошу Нгаи принять дух Нгалы, после чего побрел в деревню юношей, которая находилась в трех километрах от главной деревни. Она прилепилась у самого края стены деревьев, а с южной стороны ее огибала та же река, что протекала через всю деревню и разливалась у моего холма.