– Понятно... Значит, он считает меня сумасшедшей? Ее губы задрожали.
– О, Кэтрин, – прошептала она, – ты мне так нравишься! Я не хочу, чтобы ты уехала. Не хочу, чтобы тебя отправили в Ворствистл...
Это слово прозвучало похоронным звоном – колоколом на моих собственных похоронах. Если я не буду очень осторожна, они похоронят меня заживо.
Я не могла ни минуты больше оставаться в этой комнате.
– Извините, тетя Сара, но в это время мне положено отдыхать. Не возражаете, если я вас оставлю?
Не ожидая ответа, я нагнулась, поцеловала ее и размеренным шагом вышла из комнаты. Оказавшись в коридоре, я опрометью побежала к себе, влетела в спальню, захлопнула дверь и прижалась к ней спиной. Я казалась себе зверем, загнанным в клетку, дверца которой готова вот-вот захлопнуться. Я должна успеть выскочить. Но как?
Решение пришло быстро. Прежде всего я повидаюсь с доктором Смитом и потребую у него объяснений. Если понадобится – расскажу, что его разговор с Рут был подслушан, постаравшись, разумеется, не упоминать имя тети Сары. Впрочем, дело слишком важное, чтобы заботиться о подобных пустяках.
Так вот что они говорят обо мне: «Она сумасшедшая». Эти два слова гулко отдавались в моей голове, словно бой тамтама. Они считают, что я страдаю галлюцинациями и одной из них был черный монах в моей спальне; что я совершаю дикие, необъяснимые поступки, а потом забываю об этом и подозреваю других.
Они убедили в этом доктора Смита, и я должна доказать ему, что это не так.
Я накинула синий плащ – тот самый, который висел на парапете, – он был длинный и теплый, а ветер уже стал по-зимнему пронизывающим. Но, торопясь к дому доктора, я не замечала холода.
Мне было известно, где живет доктор, так как мы высадили там Дамарис, возвращаясь из Нэсборо. Сама я никогда у них не была. Вероятно, раньше Роквеллы посещали Смитов, но в последнее время из-за болезни миссис Смит эти визиты прекратились.
Дом стоял на участке земли площадью примерно в акр. Это было высокое, узкое строение, жалюзи на окнах напомнили мне о Глен-Хаусе. В палисаднике росли высокие разлапистые ели, их ветви загораживали дом от света.
Медная табличка на двери сообщала о том, что здесь живет врач. На мой звонок появилась седая горничная в накрахмаленном чепце и переднике.
– Добрый день, – поздоровалась я. – Доктор дома?
– Входите, пожалуйста, – пригласила горничная. – К сожалению, доктора сейчас нет, но я могу передать ему все, что вы скажете.
Я подумала, что ее лицо похоже на маску, и тут же вспомнила: то же самое приходило мне в голову каждый раз при виде Дамарис. Нервы мои были натянуты, как струны, и все вокруг казалось мне странным. Я была уже не та, что утром. Разумеется, я ни на секунду не усомнилась в здравости своего рассудка, но отравленное зерно было посеяно в моем сознании.
В холле было темно, на столе виднелся горшок с каким-то растением, возле него – медный поднос для визитных карточек, блокнот и карандаш. Взяв карандаш, пожилая горничная произнесла:
– Не будете ли вы любезны сказать мне ваше имя?
– Я миссис Роквелл.
– О! – Она была явно удивлена. – Вы хотите, чтобы доктор зашел к вам?
– Нет, я хочу поговорить с ним здесь.
– Боюсь, он вернется не раньше чем через час.
– Я подожду.
Она вежливо наклонила голову и провела меня в строго обставленную комнату, видимо, служившую приемной. Но ведь я не просто пациентка: я считаю доктора своим другом, близко знакома с его дочерью. Подумав об этом, я спросила:
– А мисс Смит дома?
– Ее тоже нет, мадам.
– В таком случае, возможно, меня примет миссис Смит? Горничная несколько смешалась, потом ответила:
– Я доложу миссис Смит о вашем приходе.
Она ушла и через несколько минут вернулась с известием, что миссис Смит будет рада меня видеть.
В сопровождении горничной я поднялась в маленькую комнатку на втором этаже. Жалюзи были опущены, в камине горел огонь. У камина на диване лежала женщина. Она была бледна и худа, но тем не менее я сразу угадала в ней мать Дамарис, ибо лицо ее сохранило следы необычайной красоты. Она была закутана в цветастую шерстяную шаль, из-под которой виднелась только рука, слишком хрупкая для живого существа.
– Миссис Роквелл из Кирклендских Забав, – произнесла она, когда я вошла. – Как мило с вашей стороны навестить меня.
Я взяла ее руку и тут же выпустила, до того она была холодной и влажной.
– По правде говоря, я пришла к доктору, – объяснила я. – Но его нет, вот я и подумала, что, может быть, вы захотите меня принять.
– Я очень рада.
– Как вы себя чувствуете сегодня?
– Как всегда, благодарю вас. Самое большее, на что я способна, это передвигаться по комнате, да и то в свои лучшие дни. Ступеньки мне не по силам.
Я вспомнила слова Рут о том, что миссис Смит – невротичка и крест, который послала доктору судьба. Но на лице несчастной женщины я увидела истинное страдание, а ее интерес ко мне был неподдельным.
– Я слышала, вы ждете ребенка, – сказала она.
– Наверное, доктор вам рассказал?
– О, нет... Он не обсуждает со мной своих пациентов. Мне сказала дочь.
– Я много вижусь с ней, она частая гостья в Забавах Лицо миссис Смит смягчилось.
– Дамарис очень привязана к вашему семейству.
– А мы – к ней. Она прелестная девочка.
– У нее есть только один недостаток: ей следовало бы родиться мальчиком.
– Вы так считаете? Знаете, я надеюсь, что у меня будет сын, но дочь обрадует меня не меньше.
– Дело не во мне – мне-то все равно.
Я поддерживала разговор, пытаясь отвлечься от собственных тревог, не слишком вдумываясь в слова своей собеседницы.
– А, так значит, доктор хотел сына?
– Как и все честолюбивые мужчины. В ребенке они хотят увидеть свое воплощение и бывают разочарованы, если это не удается. Но скажите, вы хорошо себя чувствуете?
– Почему вы спрашиваете?
– Мне показалось, вы неважно выглядите.
– Я… хотела бы посоветоваться с доктором.
– Конечно, за этим вы и пришли. Я уверена, он скоро вернется.
Поскорее бы, молила я про себя. Мне надо поговорить с ним, он должен понять...
– Ваше дело к нему срочное? – спросила миссис Смит.
– Да, весьма.
– Оно касается вашего состояния? – Да.
– Помню, когда я вынашивала своих детей, меня не оставляла тревога.
– Я не знала, что у вас были еще дети.
– Из всех выжила только Дамарис. Я несколько раз пыталась родить сына, но, увы, ничего не вышло. Две девочки родились мертвыми, остальных детей я потеряла на ранних сроках беременности. Последний раз, четыре года назад, я все-таки родила мальчика – мертвого. Это был тяжелый удар.
Она лежала спиной к свету, и я плохо видела ее лицо, но от меня все же не укрылась перемена в его выражении, когда она сказала:
– Доктор непременно желал иметь сына. Я так и не оправилась от последних родов, все время болею...
Как ни была я поглощена собственными заботами, я почувствовала, что эту женщину что-то гнетет. Между нами возникла некая связь, природу которой я не понимала. Ощущение было странным, и я даже подумала, уж не обманывает ли меня снова мое воображение, но тут же отбросила эту мысль.
Я не должна сомневаться в своем рассудке, я все та же, я рассуждаю трезво и стою обеими ногами на земле. И никто не убедит меня в обратном!
Миссис Смит покорным жестом сложила руки поверх шали.
– Одно хорошо, – с коротким смешком промолвила она, – на этом попытки пришлось прекратить.
Разговор не клеился; я пожалела, что не осталась в приемной.
– Я очень переживала, когда узнала о вашем несчастье, – сказала миссис Смит.
– Благодарю вас.
– Габриель был очень славный молодой человек, трудно поверить…
– Невозможно поверить... в то, что он покончил с собой! – горячо заявила я.
– Ах, я рада, что вы в это не верите. Мне кажется, вам было бы лучше вернуться к своей семье, чтобы ребенок родился не здесь.
Я с удивлением заметила, что ее щеки слегка порозовели, а тонкие белые руки дрожат. Мне показалось, она хочет сообщить мне что-то важное, но не решается. Однако я напомнила себе, что должна следить за каждым своим словом. Господи, неужели отныне мне придется жить в постоянном напряжении?
– Если у меня будет сын, он станет наследником Забав, – медленно произнесла я. – По традиции семьи Роквеллов, наследники должны появляться на свет под крышей этого дома.
Миссис Смит откинулась на подушки и закрыла глаза. Она так побледнела, что я испугалась, уж не обморок ли это, вскочила и хотела позвонить, но в этот момент в комнату вошла Дамарис.
– Мама! – вскрикнула она, и лицо ее преобразилось, словно с него упала маска. Она стала совсем юной, милой, живой девочкой. Я поняла, что Дамарис очень любит свою больную мать. Потом ее взгляд упал на меня, она смутилась. – О, миссис Роквелл! Что... почему...
– Я зашла к доктору, – объяснила я, – но мне сказали, что придется подождать, вот я и решила навестить вашу матушку.
– Да, но.
– Я допустила какую-то оплошность? Простите. Вам нельзя принимать посетителей?
– Мама слишком слаба, – сказала Дамарис. – Отец очень беспокоится о ее здоровье.
– Он боится, что гости могут ее утомить?
– Да-да, именно. Ей нужен покой. – Девушка подошла к матери и положила руку ей на лоб.
– Со мной все в порядке, дорогая, – заверила миссис Смит.
– У тебя горячий лоб, мама.
– Наверное, мне лучше уйти? – спросила я.
– Прошу вас, останьтесь, – торопливо проговорила миссис Смит, не обращая внимания на неудовольствие дочери. – Сядь, Дамарис, – сказала она и продолжила, обращаясь ко мне: – Дамарис так заботлива!
– Думаю, что и доктор тоже.
– О да, да! – вставила девушка.
– Не сомневаюсь в этом, ведь он так внимателен ко всем своим пациентам. Они в нем души не чают.
Миссис Смит снова прикрыла глаза, а Дамарис сказала:
– Да, в округе его очень любят.