— Человек, что ты делаешь? Тот ответил:
— Иду вперед, как ты приказал.
— Но ведь я не тебе одному приказал, а всем! Услышав эти слова, воин повернулся к остальным лохитам[56] и сказал:
— Не слышите вы, как он ругается? Он приказывает всем идти вперед! Тогда все лохиты, обойдя лохага, двинулись ко мне.
Лохаг приказал им вернуться на прежнее место, и они стали выражать неудовольствие, говоря:
— Кому же подчиняться? Один приказывает идти вперед, другой не разрешает!
Я спокойно отнесся ко всему происшедшему и, построив весь отряд вновь, приказал, чтобы никто из стоящих позади не трогался с места ранее впереди стоящего. Все должны следить за тем, чтобы двигаться друг за другом. Тут ко мне подошел один воин, направлявшийся в Персию, и напомнил мне о письме, которое я написал домой и собирался с ним передать. Лохаг знал, где лежит письмо, и я приказал ему бегом его принести. Тот побежал, юноша же этот последовал за ним, в панцире и с мечом, и все остальные воины, видя это, устремились вслед. Все они вернулись назад, неся письмо. Так мой лох в точности исполняет все твои приказы. Все, разумеется, расхохотались, услышав историю письма с конвоем. Кир же сказал:
— О, Зевс и все боги! Каких соратников мы получили! Они настолько сговорчивы, что за небольшое количество мяса можно приобрести множество друзей! А некоторые настолько дисциплинированны, что бросаются исполнять приказ прежде, чем поймут, что же им было приказано! Я, право, и не знаю, каких нам еще желать солдат!
Так Кир шутливо расхваливал своих воинов. В палатке случайно присутствовал один таксиарх, Аглаитад, отличавшийся особо угрюмым характером. Этот самый Аглаитад сказал:
— Неужели ты думаешь, Кир, что они говорят правду?
— Но для чего они стали бы лгать? — возразил Кир.
— А только для того, чтобы заставить всех посмеяться, вот с какой целью они лгут!
— Выражайся поосторожнее, — сказал Кир, — и не называй лгунами этих людей. Этого названия, по-моему, заслуживает лишь тот, кто притворяется или более богатым или более храбрым, чем на самом деле, или же обещает совершить то, чего не в состоянии сделать, а на поверку обнаруживается, что он заявлял такое только с целью наживы и собственной выгоды. Те же, кто стремится рассмешить людей, не преследуя никакой выгоды, не оскорбляя слушателей и никому не принося вреда, могут быть названы скорее людьми благовоспитанными и остроумными, а не лгунами.
Так Кир оправдывал людей, развлекавших общество. А таксиарх, рассказавший забавную историю с лохом, заметил:
— Аглаитад, если бы мы попытались заставить тебя плакать, наподобие тех людей, которые песнями или речами, излагая что-либо печальное, стараются довести людей до слез, ты бы, вероятно, стал нас очень сильно бранить. А ныне, когда ты и сам знаешь, что мы хотели тебя немного повеселить, отнюдь не причиняя тебе вреда, ты так тяжко нас оскорбляешь!
— И поступаю правильно, клянусь Зевсом, — отвечал Аглаитад, — ибо тот, кто заставляет людей смеяться, совершает более недостойный поступок, чем тот, кто вынуждает их плакать. Ты и сам, поразмыслив, согласишься, что я говорю правду. Заставляя детей плакать, родители воспитывают в них скромность, а учителя обучают полезным наукам. И законы, заставляя людей плакать, обращают их на путь справедливости. А мог бы ты назвать тех, кто вызывает смех у окружающих, людьми, содействующими нашему здоровью или вселяющими в души других склонность к хозяйственным заботам или к государственным делам? На это Гистасп возразил:
— Аглаитад, если хочешь последовать моему совету, смело оделяй врагов тем, что представляет собой столь великую ценность в твоих глазах, и заставляй их плакать. Нам же и присутствующим здесь друзьям нашим щедро удели от того, что так низко тобою ценится, а именно от смеха. Я знаю, в тебе скрыты большие запасы его. Ты ведь не израсходовал сам эти запасы и не давал возможности добровольно посмеяться ни друзьям, ни гостям. Так что у тебя нет оснований отказывать нам в некотором количестве смеха. Аглаитад на это ответил:
— Ты, Гистасп, хочешь посмеяться надо мной?
— Нет, клянусь Зевсом! Это нелепая мысль. Из тебя скорее можно высечь огонь, чем извлечь смех!
При этих словах все расхохотались, зная его нрав, и сам Аглаитад улыбнулся. А Кир, увидев его просветлевшее лицо, воскликнул:
— Таксиарх, ты поступаешь нехорошо, развращая серьезнейшего мужа и заставляя его смеяться, особенно если вспомнить его ненависть к смеху!
На этом и закончилась та история. После этого Хрисант сказал, обращаясь к Киру и всем присутствующим:
— Мне известно, что с нами выступают в поход как доблестные, так и менее достойные воины. Если нам случится одержать победу, все они захотят получить равное вознаграждение. А я вот полагаю, что нет ничего более несправедливого, чем требовать равенства при оценке заслуг и храбрецов и трусов. Кир на это ответил:
— Пожалуй, друзья, если божество увенчает наши ратные труды успехом, нам следовало бы, клянусь богами, посоветоваться со всем войском, как оно рассудит: вознаграждать ли всех поровну, или же оценивать поведение каждого в отдельности и в соответствии с этим назначать награды?
— Но к чему затевать об этом разговор, — сказал тут Хрисант, — а не сказать сразу, что ты поступишь именно так? Разве ты не устроил состязания и не назначил награды подобным же образом?
— Но, клянусь Зевсом, это не одно и то же, — отвечал Кир. — То, что я командую войском, все воины, очевидно, считают правом, принадлежащим мне от рождения, и произведенное мною распределение командных должностей не станут рассматривать как нарушение справедливости. А вот добычу, которая им достанется на войне, они будут считать своим общим достоянием.
— Но постановит ли собравшееся войско распределять вознаграждение не поровну между всеми, а так, чтобы самым отважным достались и самые высокие награды и большая часть добычи? Что ты думаешь по этому поводу?
— Я полагаю, — ответил Кир, — будет именно так, поскольку и мы все согласны с этим, да и вообще было бы стыдно возражать против поощрения самыми высокими наградами воинов, вынесших на себе самые тяжкие испытания и более всех других способствовавших успеху общего дела. Я думаю, даже самые робкие сочтут полезным, если храбрецы получат подобное преимущество.
Кир желал добиться такого решения прежде всего ради гомотимов: он полагал, что они станут сражаться лучше, зная, что совершенные ими подвиги будут увенчаны достойными наградами. Наступивший момент казался ему наиболее подходящим для такого решения, потому что и гомотимы стали опасаться, как бы их не приравняли к черни.
Собравшиеся в палатке выразили свое согласие с таким решением и добавили, что его должен поддержать всякий, кем бы он ни был. Тут один из таксиархов, рассмеявшись, сказал:
— Я знаю человека из народа, который охотно поддержит предложение, направленное против равенства!
Один из присутствующих тогда спросил говорившего, кого он имеет в виду. Тот ответил:
— Есть у нас в палатке один человек, который во всем старается получить большую долю, клянусь Зевсом!
— В трудах и опасностях также? — спросили его.
— Должен поклясться, что нет; тут я сказал бы неправду. Что касается трудов и тому подобного, то, как я заметил, здесь он старается выбрать себе самую меньшую долю.
— А я полагаю, друзья, — сказал тут Кир, — что подобных люден надо вообще изгонять, если мы хотим иметь боеспособное и дисциплинированное войско. Большинство солдат, насколько я знаю, с готовностью последуют туда, куда их поведут. А доблестные и благородные поведут, их на свершение благих и достойных дел, тогда как порочные люди будут соблазнять их на дурные дела. И очень часто порочные привлекают к себе гораздо больше людей, чем честные. Заманивая наслаждением, предоставляемым немедленно, порок таким путем вербует себе множество единомышленников, тогда как добродетель, указывающая крутой путь к вершинам, не слишком привлекательна в настоящем, чтобы за ней следовали без долгих размышлений, особенно тогда, когда другие увлекают тебя по наклонному и соблазнительному пути порока. Между прочим, те, которые дурны по своей лености и нерадивости, приносят вред только тем, что, подобно трутням, живут за счет других. Те же, которые и от работ уклоняются, и проявляют необыкновенную энергию, бесстыдно стремясь завладеть большею долей благ, более других увлекают людей на путь порока; ведь своим примером они доказывают, что подлость нередко доставляет выгоду. От таких людей мы решительно должны очистить свое войско. И не старайтесь пополнить отряды исключительно согражданами.[57] Так же, как вы отбираете лошадей, стараясь отыскать для себя самых лучших, а не тех, которые выросли у вас на родине, подобным же образом подбирайте себе и людей из разных стран, лишь бы они укрепили ваши ряды и принесли вам славу и честь. Следующие примеры убедят вас в том, что именно таким путем вы скорее всего достигнете успеха. Ведь и колесница не станет двигаться быстро, если в нее запрячь медлительных коней или в одну упряжку поставить резвого коня и клячу; и в доме не будет должного порядка, если в хозяйстве завелись негодные рабы — дом будет стоять прочнее, совершенно лишенный рабов, чем разрушаемый дурными. Вы хорошо знаете, друзья, что, изгоняя из общества порочных людей, вы не только приобретаете благо, заключающееся в их отсутствии, но добиваетесь еще того, что те из оставшихся, кто перенял от них дурные нравы, после изгнания подобных людей избавляются от порока, а достойные воины, видя, как наказаны дурные, стремятся стать еще более достойными и доблестными.
Так говорил Кир. Все друзья согласились с ним и стали поступать в соответствии с его словами.
Вслед за этим Кир вновь завел шутливые разговоры. Заметив, как один из лохагов ужинал рядом с косматым и весьма безобразным воином, он обратился к этому лохагу по имени и сказал: