— Знаешь такую поговорку — «кому я должен, всем прощаю»? Вот и нам простили этот долг, нулевой вариант, сказали — возвращаемся к ситуации на январь 90 года, как будто вы никуда не приходили, а мы вам ничего не поручали.
— Нехорошо, — задумалась Люба.
— Да уж хорошего мало, — согласился я, — но у меня в запасе есть один вариант… попробуем, вдруг выгорит.
А тут и наша очередь на проверку подошла — суровый немецкий пограничник в форме оливкового цвета предложил нам вынуть документы, открыть багажник и огласить цель пересечения границы. С грехом пополам я справился с этой задачей. К чему придраться, пограничник не нашёл, а просто отдал нам наши документы взад и махнул рукой напарнику, тот поднял полосатый шлагбаум, открыв нам дорогу на территорию вольной и независимой Польши.
— Ну всё, — сказал я Любе перед тем, как тронуться, — ищем мотельчик и ночуем. Тут они на дороге щиты со своими ценами выставляют — как увидим подходящую, сразу тормозим.
— А что значит — подходящую? — уточнила Люба.
— У них тут гиперинфляция, — ответил я, — цены в десятки раз подскочили за последние годы, так что курс злотого к марке, если не ошибаюсь, сейчас в районе тысячи. Так что нормальной будет цена за ночь в 3–5 тысяч злотых.
— Но у нас же нет злотых?
— Марки здесь тоже берут, причём гораздо охотнее, чем злотые.
— А рубли?
— Про это ничего не знаю, так что врать не буду.
Щит с цифрами «4000 zł za dobе» я увидел первым и тут же затормозил. Называлось это заведение «На Малгожата».
— Ну как, нравится? — спросил я у Любы, она кивнула и мы припарковались на небольшой грунтовой стоянке у входа в нарядный двухэтажный домик.
Нам тут были рады, но смогли предложить только один двухместный номер, больше ничего не было в наличии. С индивидуальным душем и двуспальной кроватью.
— Я согласна, — быстро ответила Люба, — спать очень хочется. А перед этим помыться.
Я отдал деньги, получил ключ от номера и мы поднялись на второй этаж. Внутри всё было скромненько и чистенько, а вместо ванны имел место душик, вделанный в стену и закрывающийся полиэтиленовой плёнкой.
— Я первая, — сказала Люба, кинув сумку на кровать, и закрыла за собой дверь в ванную комнату.
Ну первая, значит первая, не стал спорить я, а вместо этого раздёрнул занавески и приоткрыл окно, не пластиковое, простое деревянное. За окном шумела чахленькая рощица, а за ней виднелся посёлок с коричневыми черепичными крышами. Неожиданно отворилась дверь в ванную и оттуда раздалось:
— Саша, а ты мне спину не потрёшь?
Начали мы, короче говоря, процесс прямо там, за занавеской. А продолжили уже на кровати… примерно через час Люба закурила и после третьей затяжки сказала:
— А ты мне ещё в институте всегда нравился… только какой-то ты вялый был, безынициативный. А сейчас с инициативой у тебя всё в порядке.
— Не буду оригинален, — ответил я, — ты мне тоже всегда нравилась. Как и половине мужчин в институте. Только к тебе страшно подходить было, настолько ты красивая была.
— Спасибо, конечно, — задумалась в ответ она, — только вот пока все примерно так думают, так и останешься в девках.
— Ты вроде была замужем? — озадачился её ответом я. — Какие тут могут быть девки?
— Эдик не в счёт — какой из него муж… выскочила в 18 лет по глупости, а в 19 развелась. Ты, кажется, тоже со своей разводишься?
— Точно так, товарищ Люба, — отвечал я, — комсомольское собрание даже на этот счёт прошло.
— Насчёт развода? — удивилась она.
— Ну да, в райкоме нашем — накатала она заяву на меня, вот и собрались.
— И что решили?
— Решили, что времена таких собраний закончились лет 20 назад, а сейчас каждый вправе сам решать, с кем и как ему жить.
— Значит мы с тобой теперь два сапога пара, — улыбнулась она, — оба разведёнки.
— Не, — возразил я, — ты разведёнка, а я разведёнк.
Засмеялись мы одновременно, а потом Люба резко сменила тему.
— А сколько за эти тачки можно будет получить в нашем Энске?
— Я прикидывал на днях — где-то от полтинника до стольника за каждую. Как повезёт.
— Хорошие деньги, — мечтательно закатила она глаза.
— Только ты сильно-то рот не разевай — это не наши деньги, а того, кто первоначальный капитал нам отстегнул.
— Гены-крокодила что ли?
— Да… нам полагается твёрдая оплата по три тыщи за привоз плюс десять процентов со всего, что будет выше полтинника при продаже.
— То есть ещё по пять тыщ, — быстро подсчитала она, — неплохо.
— Я бы на три тыщи рассчитывал, — осадил её я, — чтобы потом не расстраиваться.
— Всё равно неплохо, тебе шесть и мне шесть… а если мы эти деньги объединим, можно ведь будет и квартирку прикупить. Однушку и на окраине, но отдельную, не коммуналку.
— Это что сейчас было, предложение взять тебя замуж? — поинтересовался я.
— А что, нормальный вариант — ты парень хоть куда, на лицо недурён, со спортивной фигурой и хорошим потенциалом. К тому же холостой… ну почти холостой.
— Окей, — кивнул я, — я обдумаю этот вопрос, а сейчас не могла бы ты повернуться вот таким образом, — и я показал, каким.
Она и повернулась без лишних вопросов, а когда я снова вернулся в эту реальность, то сумел сформулировать только такую мысль:
— А знаешь, что мне более всего нравится в женской фигуре?
— Догадываюсь, — весело ответила она.
— А вот и промахнулась, — не менее весело сказал я, — переход от талии к попе, вот что.
— И почему же? — скосила она глаза на свою попу, — у тебя что, по-другому этот переход устроен?
— Совсем не так… это как сравнить Эйфелеву башню с электрической мачтой, вроде и то, и это из стали, а на выходе абсолютно разные вещи получаются. Видела французские автомобили?
— Конечно, Рено там, Ситроен, а причем тут попа?
— При том, что у этих Ситроенов переход заднего крыла в задний же бампер так же плавно нарисован. Французские дизайнеры похоже вдохновлялись при проектировании своими подругами.
— Спасибо, мне было приятно. Ещё какой-нибудь комплимент скажешь?
— Да не вопрос… знаешь, какой оптимальный размер женской груди?
— Это чтоб в ладонь помещалась что ли?
— Точно — у тебя вот не груди, а идеал… два с половиной где-то, верно?
Глава 26
Рэкетиры на польской территории нам таки попались один раз, где-то после Вроцлова — в виде исключения, наверно, они оказались заодно и польской полицией. Два в одном получилось, короче говоря, как шампунь с кондиционером. Как так вышло? Да очень просто — догнали нас сзади два тяжёлых мотоцикла с мигалками и соответствующими опознавательными знаками и затормозили у обочины в тёмном смешанном лесу. Люба была по-прежнему в страшном гриме, да еще и дурацкие очки нашла с маленькими диоптриями — ни дать, ни взять старая дева из районной библиотеке. Так что на неё никто даже не взглянул, а все переговоры сошлись на мне.
— Откуда следуешь? — спросил старший полицейский на русском, увидев мои права.
— Из Франкфурта, пан сержант, — скромно ответил я.
— А куда?
— В Москву, — не стал я вдаваться в детали.
— Не много ли машин-то взял во Франкфурте?
— В самый раз, пан сержант, одну себе, вторую сестре, — махнул я в сторону Любы.
Сержант обошёл обе наши машины по периметру, попинал колёса, после чего вернулся к диалогу.
— Делиться надо, Александр, — по-прежнему вежливо продолжил он, — тогда никаких проблем до границы у тебя не будет.
— Почём сейчас стоит безопасный проезд до границы? — продолжил я.
— По сотне марок за каждую, — отрубил сержант.
— У нас только стописят свободных осталось, — честно признался я, — остальное на бензин уйдёт.
— Ладно, — вздохнул сержант, — гони стописят. И проваливай.
— А если меня ещё кто-нибудь тормознёт? — решил уточнить я, — под Варшавой например?
— Не бойся, не тормознёт — всё под контролем. Да, к Варшаве и на погранпереход в Бресте не суйся, езжай через Хельм, — дал он ценное указание напоследок, сел на мотоцикл и очистил дорогу.
— Сколько ты ему дал? — спросила меня Люба, когда я подошёл к её БМВ-шке.
— Стописят, — честно ответил я.
— Не много ли? У нас еще вся Белоруссия впереди.
— Украина, Любаша, Украина, а не Белоруссия — согласно новой вводной следуем на Хельм-Любомль, далее по Волынской области.
Сержант оказался человеком слова, как выяснилось через несколько часов — трасса на Волынь была почти пустой, больше нас никто не тормозил, хотя постов польской автоинспекции встретилось немало. И очередь на пограничном пункте была божеской, всего пара десятков машин. И полчаса не прошло, как поднявшийся полосатый шлагбаум пригласил нас на территорию вильной, но пока ещё не незалежной Западенщины.
— Ну вот, а ты боялась, — сказал я Любе перед тем, как мы переехали на Украину, — ночевать будем где-нибудь в Ковеле или даже под Киевом. Как получится.
Но получилось совсем не так, как я это себе напредставлял — сразу после объездной вокруг Ковеля трасса на Киев оказалась перекрыта неизвестными лицами. С винтовками на плечах и в руках. Я благоразумно затормозил, не доезжая сотню метров до заслона и решил посоветоваться с Любой.
— Что делать будем, дорогая? — спросил я.
— По-моему нам надо разворачиваться и искать пути объезда, — логично предположила она. — Разговаривать с этими ребятами у меня никакого желания нет.
— У меня то же самое предложение было, — признался я, — походу это какая-то местная самооборона, старая власть рушится, а на её обломках такое вот вырастает. В лучшем случае оберут до нитки, а про худшие и говорить не хочется.
И мы дружно развернулись и поехали искать обход, а я по дороге подумал, что через Белоруссию-то всё же надёжнее было бы ехать, там народ поспокойнее живёт…
Больше у нас никаких приключений не было до самого Энска… если не считать, конечно, того, что в город мы на последних каплях бензина прикатили. Но всё же толкать машины не пришлось. Загнали транспорт во двор моего дома на Свердлова, это было по ходу движения из столицы, и я предложил Любе кров, так сказать, и стол.