Надюшка, как старшая, решила командовать.
— Давай пойдем вон туда, — и она показала рукой налево.
Кирюшка спросил:
— А почему туда?
— Не знаю. Но сперва пройдем немного, посмотрим, может, мы близко узнаем места. А если не узнаем, то вернемся и пойдем обратно.
Кирюшка подумал, подумал — и согласился. Других предложений у него не было, да и как искать дорогу домой, он не знал.
Надюшка, перекинув с руки на руку тяжелый бидончик с ягодами, смело зашагала вперед. За ней, не отставая, засеменил и Кирюшка. Они шли и шли, усталые, голодные. Им хотелось пить, но ни колодца, ни людей, ни дорог им не попадалось. Вокруг один лишь лес да болотца.
Вдруг Надюшка насторожилась, поставила бидон с ягодами на промасленную шпалу, а сама прильнула ухом к рельсу:
— Точно, гудит, сейчас товарняк пойдет! — радостно вскрикнула она.
— А почему товарняк? — не понял Кирюшка.
— Потому что рельса гудит тяжело: «Гу-у-у-у», — безошибочно ответила Надюшка. — Как бы нам теперь на него попасть? Может не остановиться, — забеспокоилась она. — Вот что, давай, Кирюшка, притворимся, что мы глухие, идем по железке и не слышим поезда. Машинист затормозит, обязательно затормозит!
Она так решительно произнесла это, как будто всю жизнь была машинистом.
— А вдруг не затормозит и на нас наедет? — испугался Кирюшка. — Мне страшно, я боюсь.
— Ладно, я одна пойду. А ты иди с краю, только не бойся и не отпрыгивай раньше времени.
Кирюшка согласно закивал головой:
— Не буду бояться.
— Вот и хорошо, — ответила Надюшка. — Поезд идет как раз сзади, так что мы его и не должны видеть, — опять рассудительно заговорила она.
Тут уже и Кирюшка услышал гул приближающегося поезда. Рельсы уже явственно загудели, а потом раздался длинный хрипловатый свисток паровоза, и ещё через какое-то время ребята почувствовали, что поезд вот-вот появится за их спинами.
Кирюшка по инерции отскочил на край железнодорожного полотна и в испуге оглянулся назад. Поезд только-только появился позади них, их разделяли несколько сот метров. Кирюшка испугался ещё больше, отскочил почти на самый край насыпи и закричал:
— Аайй! Страшно!
— Кирюшка, не оглядывайся! — заругалась Надюшка. — Все дело испортишь! Ты что? Нам пешком не дойти! Не трусь, смотри на меня. Видишь, я иду и не боюсь.
Надюшка шла по центру между рельсами, прямо по шпалам, словно шла на прогулку или на речку купаться. Паровоз был все ближе и ближе. Кажется, Кирюшка уже ощущал его могучее горячее дыхание, но, боясь стать трусом в глазах девчонки, все шел и шел вперед.
Машинист, заметив детей, стал давать свистки: сначала короткие, потом длинные. Но Надюшка с Кирюшкой словно их и не слышали, упрямо шли вперед. Наконец машинист стал тормозить, и тяжелый состав из вагонов, груженных лесом и углем, стал медленно тормозить. Надюшка это поняла по тому, как заскрежетали рельсы от тормозных колодок. Понял это и Кирюшка. Наконец состав остановился, не доехав до детей метров десять. На насыпь выскочил взволнованный машинист.
— Вы что, глухие?! — закричал он. — Не слышите, поезд идет? Задавит же!
Тут Надюшка сделала круглые и удивленные глаза:
— Дяденька, дяденька, простите нас. Мы устали, заговорились между собой и не заметили поезда.
Видя, что перед ним совсем ещё сопливые дети, машинист не стал больше ругаться.
— Ладно, отходите в сторону, вон на ту сторону канавки. Мы проедем, а вы шагайте себе к дому.
— Дяденька, дяденька, а мы не знаем, где наш дом. Мы заблудились!
— Заблудились? — удивился машинист. — А чьи вы будете?
— Я Надюшка Иванова, у меня папа тоже машинист. А это Кирюшка Чуриков, — она показала на испуганного Кирюшку.
— Василия Ивановича сын? — не то спросил, не до констатировал машинист. — Ладно, садитесь к нам в паровоз, довезем до дома. Не бросать же вас одних в лесу.
И вот через несколько минут, поднявшись по длинной черной лестнице, Кирюшка с Надюшкой оказались в паровозе. В кабине было жарко от такого же черного котла. Огонь гудел за толстыми створками печи, кругом прыгали стрелки на манометрах и постоянно шипел пар.
— Стойте здесь, — показал машинист на место около заднего угла за своей спиной, — и держитесь вот за эту ручку.
Он показал на узкий металлический стержень, проходящий вдоль всей стенки. Ребята ухватились за него руками, поставив бидоны с ягодами себе под ноги.
— Трогай, Иваныч! — крикнул машинист своему закопченному от пыли и угля помощнику.
Тот ответил:
— Есть трогать! — дал длинный гудок, и паровоз медленно начал движение. Чувствовалось, что тяжелый состав не дает ему разогнаться, пробуксовывали колеса.
— Прибавь пару, — скомандовал машинист.
Помощник рванул рукоятку на себя. Паровоз резко дернулся вперед. Ребята чуть не ударились об стенку кабины. Состав дернулся и мало-помалу пошёл вперед.
— Ну вот, давай, держи на максимуме пар, опаздываем на целых пять минут. Нужно догнать, а то влетит мне за самовольную остановку.
Помощник мотнул головой:
— Догоним, Семен Христофорыч, непременно догоним.
— Давай, Никита, поддай жару в котле.
Никита, молодой здоровый мужик с черным от угля лицом, заулыбался. На чумазом лице белели зубы.
— Не беспокойся, сейчас сделаем, — и он весело стал кидать в топку лопаты с углем. Топку помощник открывал, раздвигая створки. Ярко и горячо показывался огонь в зеве печи. Туда Никита кидал совковую лопату угля, и створки снова закрывались. И так каждый раз, пока огонь в топке не загудел натужным звуком.
— Хорош, — скомандовал машинист, — а то котел взорвем.
Кирюшка от страха весь дрожал. Он в первый раз видел такое чудо — живой паровоз — изнутри. Раньше ему казалось, что в паровозе лишь сидели дяденьки и катались по рельсам на этом огромном ярком великане, дымя трубой и свистя в свисток. А оказывается, тут надо работать в поте лица! Вот тебе и красивая картинка с улыбающимися машинистами на станции!
Кирюшка понял, что везде нужно работать, трудиться, чтобы это чудо техники могло ехать. Он с восхищением и страхом смотрел на все происходящее и ликовал в душе: он едет на паровозе. Скажи кому — не поверят.
Поезд набрал нужную скорость, и через полчаса в боковое окно Кирюшка красными от дыма глазами увидел семафор и приближающиеся дома. Это их полустанок! Приехали! От угольной пыли и дыма у Кирюшки запершило в горле, и он закашлялся.
— Что, трудно быть машинистом? — смеясь, спросил самый главный дяденька на паровозе. — Ну, ничего, не так страшен черт, как его малюют. Привыкнешь. Хочешь после школы машинистом работать?
Кирюшка ничего не ответил. Он не знал ещё, кем хочет быть, но машинистом, пожалуй, точно не будет. Но в ответ он лишь вымученно улыбнулся. Он очень устал, да и был потрясен всем увиденным.
На станции машинист снял с паровоза первым Кирюшку, а потом Надюшку.
— Мигом домой, и чур никому не слова, а то нам попадет.
— Не скажем, дяденька, — ответила за них Надюшка. — Спасибо вам, — и она поклонилась, как это делала её бабушка, когда кого-то благодарила.
— Ладно, ладно, бегите. И не плутайте больше!
Машинист улыбнулся. А счастливые ребята пошли домой.
— Кирюшка, зубы на замок, — показала на ротик Надюшка. — Никому. Понял?
— Понял, — ответил радостно Кирюшка, завидев свой дом.
Погост
В Троицын день отец взял Кирюшку на погост — кладбище, где были похоронены дедушка и бабушка. Погост находился в семи километрах от полустанка и назывался Симоновским.
— Пойдем завтра на Симоново, — сказал отец Кирюшке накануне. — Не проспи. Выйдем рано, чтобы до обеда успеть.
Кирюшка никогда не ходил так далеко, разве что на покос. Но это другое дело. Тут тебе не лес и заливные луга, а настоящая дорога, по которой ходят машины.
Утром, собравшись в дорогу и взяв необходимую снедь в корзиночку, отец с сыном вышли за полустанок и по пыльному большаку зашагали в сторону Дровцова, деревни, за которой и находилось это старое кладбище. По дороге они раза два присели отдохнуть и через пару часов неспешной ходьбы дошли до деревни. Обогнув её слева, они вышли за околицу, и посреди ржаного поля Кирюшка увидел лесной островок.
— Это что, папа? — спросил Кирюшка.
— Это и есть Симоново, — ответил отец.
Они повернули на узкую тропинку, виляющую среди начавшей колоситься ржи, и зашагали к островку в поле. Тропинка была узенькой, и догонявшие их люди, одетые в нарядные белые рубашки и пестрые платья, аккуратно обходили Кирюшку с отцом, чтобы не помять рожь, и здоровались:
— Здорово, Василий, — басил какой-то высокий мужчина, подавая отцу руку. — Это что, уже твой пострел вырос?
— А то не видно, — отвечал отец.
— Видно, видно. Но больше на Марию похож.
— Значит счастливым будет, — говорила женщина, идущая следом за высоким мужчиной. — На-ко вот тебе конфетку, — угостила она, Кирюшку. — Вылитая Мария, — продолжала она улыбаясь отцу и здороваясь с ним.
Потом они сами догнали несколько старушек, медленно бредущих одна за другой, в черных одинаковых платках и таких же черных платьях.
— Ну, бабули, пропустите-ка нас вперед, — весело воскликнул отец, догнав их.
Те вежливо расступились, давая дорогу.
— Это же Васька Чуриков, — вдруг узнала отца какая-то бабуля.
— Привет, привет, бабушки, — обходя, их отвечал отец. — А вы все такие же, не стареете, словно время вас не берет.
Отец с Кирюшкой остановились, чтобы вытереть потное лицо.
— Солнце-то как жжет сегодня, — отец отер платочком лицо сына.
— Не скажи, Васенька, — отвечала все та же бабуля. — Вишь, желанный ты мой, к земле-то матушке совсем Господь пригнул. Если бы не палка, и пойти не смогла бы. — Бабушка показала суховатую толстую палку. — А это твой хлопчик-то? — спросила она с любопытством, рассматривая подслеповатыми глазами Кирюшку.
— Мой, баба Даша, разве не похож?
— Ну как же, Васенька, Мария на лицо-то, Мария и есть. Как она поживает, наша красавица?