— Прошу. — Зорин толкнул створку.
— Маняша!
Доктор был сметен моим напором и без возражений уступил мне место.
— Маняша! Маняша! Маняша!
Она была простоволосой и бледной до синевы, под ясными серыми глазами залегли тени.
— Дитятко мое непутевое…
Шепот-шорох, с трудом шевелящиеся губы.
Я бросилась няньке на грудь и разревелась от облегчения.
— Дадим барышням несколько минут наедине побыть, — басил Зорин лекарю. — А вы пока мне о состоянии больной расскажете.
Кажется, мужчины ушли, наверное, скорее всего, я ничего вокруг не замечала.
— Что болит? Слаба, наверное, а я тебя тормошу. Прости, прости, Маняша.
— Ничего не болит, — отвечала нянька, — да не реви уж… Доктор Гаспар говорит, отлежусь, краше прежнего стану. Такой, представь, комплиментарный мужчина этот лекарь.
Улыбнувшись сквозь слезы, я спросила:
— Как же ты в ловушку Крампуса угодила, нянюшка моя великомудрая?
— Так заместо тебя, дитятко. — В слабом голосе послышались привычные шутливые нотки. — Он к тебе сперва присосался, а когда я с тебя по обыкновению все дневные тревоги снимала, вот тогда и присос этот забрала. Ты, чистенькая, уснула, а мне муторно стало, неспокойно, место себе найти не могла. Потом будто дернуло что-то, да так… опустошительно. Тут уж я себя понимать перестала, знала только, что должна свое себе вернуть. Дальше не помню. Влекло что-то, тянуло. Я шла, шла, а когда ноги ослабли, упала. А после уже: глаза открываю, Иван Иванович бормочет что-то по-непонятному, гнум при нем… Ну и вот…
Маняша попыталась повести рукою, охватив жестом окружающее пространство, но уронила ее на постель.
— А я видела тебя у самой грани, ты говорила, злые люди тебя пленили. Помнишь? Я уж на кого только не думала.
Нянька устало прикрыла глаза:
— Ступай, дитятко, после поговорим.
Я поцеловала ее на прощанье в холодные щеки:
— Сегодня же пришлю тебе лакомств, каких лекаря не запретят.
— И зеркальце, — попросила Маняша, — и гребешок, и…
Она зажала мои руки, показавшиеся мне раскаленными в сравнении с ее холодной кожей:
— И господину чародею не доверяй. Знаю, его за мое спасение благодарить надобно, но ведет он свою игру, в которой мы с тобою самыми пострадавшими окажемся.
Доверие мое к нянюшке границ не имело, и слова, ею изреченные, я ко вниманию приняла. Но, по привычке вышеупомянутого чародея, я быстро спросила:
— Когда ты про путь и ключ говорила, что имела в виду?
Мяняша без сил откинулась на подушке, не ответив. Я на цыпочках удалилась.
Зорин с комплиментарным лекарем ожидали в коридоре у единственного окна, выходящего во внутренний дворик. За стеклом виднелись огородные грядки и белобокая козочка на привязи.
— Спасай, Фима, — оживился Иван Иванович, — доктор Гаспар по-берендийски не разумеет, впрочем, и мне его карамельное наречие непонятно.
— Бонжур, — присела я перед лекарем, — мадемуазель Абызова, воспитанница вашей пациентки мадам Нееловой.
Молодой человек обрадовался, услышав французскую речь:
— Какое невыразимое счастье, мадемуазель, встреть в этой глуши столь образованную девицу. Ваше произношение…
Кроме произношения у меня, по мнению месье Гаспара, была еще красота, затмевающая солнце, и неотесанный спутник, буквально насильно удерживающий месье.
Я извинилась за Ивана, цветисто поблагодарила, стрельнула в нужном месте глазками и покраснела, мило и тоже вовремя, в ответ на комплимент.
Жизни Маняши ничего не угрожало, но забирать ее в отель мне не советовали. Доктор Гаспар опасался некоей мозговой горячки вследствие нервной возбудимости. Ко всему имело место переохлаждение, последствия которого также были непредсказуемы.
Я покивала, мне тоже показалось, что Маняша постоянно мерзнет.
Через несколько дней наблюдения лекарь сможет вынести вердикт, а пока предпочел бы, чтоб пациентка оставалась в госпитале под его присмотром.
Зорин томился у подоконника, любовался козой и время от времени поглядывал на меня.
Я поинтересовалась у месье Гаспара, чего именно ему хотелось сегодня отобедать и какое вино он предпочтет. Месье предпочитал что угодно, но в моей компании. Я сообщила, что наш с ним тет-а-тет, в случае осуществления оного, придется делить с дуэньей, госпожой Шароклякиной, и описала матрону, сгустив краски до грани приличий.
Отважного месье Лариса Павловна не испугала, а скорее раззадорила.
— Мадемуазель Абызова, — с ударением на последнюю «а», молил он. — Скажите мне «да»!
Я посмотрела на Зорина, изобразила смущение:
— Боюсь, мой жених не будет счастлив эти фактом, поэтому…
Воинственный взгляд француза в его сторону Ивана удивил и, кажется, позабавил.
— …я пришлю вам самый изысканный обед, который только можно получить на Руяне, а также корзину с лакомствами для моей нянюшки.
Зорин, поняв, что разговор с лекарем подходит к концу, предложил мне руку.
— Отказала или нет? — спросил он, подсаживая меня в седло. — Судя по кислому виду кавалера, свидания ему не обломилось?
Я гордо промолчала, но, когда лошадь тронулась, послала доктору, наблюдающему из окна, воздушный поцелуй.
Иван Иванович за это поводьев мне не отдал, а когда я попыталась их отобрать, пригрозил, что ссадит и придется мне добираться до отеля пешком.
Я похихикала про себя над этим ревнивцем и расслабленно прислонилась к мужской груди. Боком в седле было неудобно, когда госпиталь скрылся за холмом, я попросилась изменить посадку. Зорин позволил, присовокупив, что к виду моих панталон уже притерпелся.
Перекинув ногу, я ухватилась за луку седла. Лошадка шла рысью, а когда тропа закончилась, перешла на шаг. Погоды стояли расчудесные. Ветра не было, солнце было. Пахло близким морем, травой и хвоей.
— Эдак мы до завтра ехать будем, — протянула я.
— Мы куда-нибудь торопимся?
— Про тебя не знаю, а у меня дел невпроворот. Во-первых, надо на кухне распорядиться, чтоб для лекаря с Маняшей кушаний наготовили, да наведаться в винный погребок, да придумать, что Наталье Наумовне наврать про утреннюю отлучку, да… Иван! — Я возбужденно завертелась. — У меня же Гавр занедужил! Я ему, кажется, спину поломала.
— Это уже никуда не годится!
— Так не нарочно же, просто силы не рассчитала.
— Ты ерзаешь!
— Да нет, я его ногой…
Зорин чертыхнулся и приподнял мне бедра, отодвигая практически на луку седла.
— Ты на мне ерзаешь, а я, Серафима, не железный.
— Да? — Я заливисто расхохоталась. — А по ощущениям, довольно твердый.
Иван пустил лошадь в галоп, пришлось захлебываться смехом и ветром, попадающим в приоткрытый улыбкой рот.
— Идем твоего питомца осматривать, — велел Зорин, когда мы оставили нашего скакуна на попечение конюхов, и пошел к отелю, даже не предложив мне руку.
— Я попросила Карла Генриховича к нему вызвать, — я догоняла чародея. — Господин Отто котиков тоже пользует.
— Ну тогда я там без надобности.
Мы раскланялись со знакомыми, встреченными по дороге. Зорин даже замедлил шаг и не отшатнулся, когда я взяла его под руку. Я выглядела в сей момент огородным пугалом, поэтому пообещала себе для следующей нашей с Иваном прогулки выбрать самое милое платьице. Такой видный мужчина и спутницу рядом достойную иметь заслуживает.
У его нумера мы простились. Едкую заготовленную тираду я озвучивать не стала, видела, что чародей находится в состоянии до крайности нервическом, и даже знала, из-за чего.
В апартаментах меня ждали обе Марты и Наталья Наумовна. Последняя прибывала в истерике.
— Баюн ваш, барышня, ее цапнул, — прошептала Марта-толстушка.
— Или она его, — в другое ухо нашептала худышка, — там бабушка надвое сказала.
Натали сотрясала рыданиями козетку, на которой возлежала.
— Холодную воду в тазу несите, — скомандовала я горничным, — ароматические соли, нашатырь. Господин Отто где?
— Так он удалился уже. Госпожа Бобынина как раз на прощанье из своей спаленки изволила появиться.
— Почивать барышня изволила почти до полудня.
— Доктор как ее увидал, так и счел за лучшее…
— Увидал и услыхал.
— Чернавки подлые, — это уже Наталья Наумовна соло выступила. — Хамки, мужички!
— А Гаврюшенька…
— Исчадие тьмы! Зловонный демон! — Натали громко стонала.
— А барышня Бобынина…
— Всем замолчать, — веско произнесла я, негромко вроде сказала, а прочие притихли, даже Наталья Наумовна продолжала трястись без слов.
Я натерла ей виски, приложила ко лбу смоченное полотенце, заставила выпить воды.
— Ну же, Натали, будь умницей. Девушки мои приказы исполняли, никакого самоуправства не учинили. А то, что с Гавром у тебя мира нет, так вам и видеться с ним часто не придется. Я с управляющим поговорю, мы тебя в другие апартаменты переселим.
— Невозможно, чтоб ты одна с этим котом проживала.
— Я не одна буду. Ты же новостей еще не знаешь! Отыскалась Мария Анисьевна, с ней несчастный случай приключился, но через несколько дней она уже сможет службу подле меня нести.
Тут я ситуацию слегка преувеличила, но очень уж хотелось кузину успокоить. Однако эффект получился противоположным. Натали всхлипнула, горько, уже не истерично:
— Больше я тебе не нужна, никому я не нужна…
Мне стало стыдно. Подлая ты девка, Серафима. Наталья Наумовна всего лишилась, и гризетки своей, и романтического интереса. С Лулу ты, положим, ни при чем, а вот Ивана Ивановича именно ты переманила.
— Да как же я без тебя, Натали, — пошла я на попятный. — Без тебя мне никак нельзя. Мы же родственницы, сестричка, вместе должны держаться. Только и Гаврюшу я отлучить не могу, он животина бессловесная, я за него отвечаю. Вот и изыскиваю способы, чтоб и тебя не потерять, и его не обидеть. Хочешь, он из моей спальни появляться не будет?
— Хочу, — кивнула кузина. — А еще хочу Маняшину комнатку за собою оставить.
— Конечно, милая. Для няньки я велю у себя еще одну кровать поставить.