Владимир Алексеевич Полторацкий десяти лет от роду был отдан в Пажеский корпус. Сыграло и богатство родителей, и связи родного дяди, генерала от инфантерии и уже министра Павла Дмитриевича Киселёва.
Долгие годы учёбы, и вот торжественный выпуск. Красивый мундир, сабля, высокий кивер – восемнадцатилетний красавец никак не думал, что всего лишь через пять дней он пойдёт во главе цепи навстречу пулям. В том боевом крещение он сумел побороть страх. И сказал себе: «Я видел близко смерть, я больше ничего в жизни не боюсь».
За храбрость Владимир произведен досрочно в подпоручики. А позже, в других боях на Кавказе и в Туркестане, умело командовал и получал чины и ордена. Вскоре он уже майор, кавалер орденов св. Анны и св. Георгия, награждён золотым оружием. Вот как написано в одной из многочисленных его наградных реляций: «При штурме укрепленного вражеского лагеря, под сильнейшим картечным огнём неприятеля, во главе своей роты, первый ворвался на батарею и, переколов прислугу, овладел орудием».
Ему было всего двадцать шесть, когда он получил последний орден в войне с турками. Тогда в бою при Чолоки под ним была убита лошадь. Раненый навылет пулей в ногу, Владимир Полторацкий первым ворвался на неприятельскую батарею и захватил два орудия, а затем повёл свою роту на другую батарею. Был ранен пулей в живот, но не остановился до тех пор, пока третьей пулей не был ранен в левую руку. Потерявшего сознание командира солдаты отнесли на перевязочный пункт. Из его роты в живых осталось в том бою чуть больше десяти человек.
Передовые турецкие силы, не решившись дать бой, бросили крепость Озургеты с большими запасами продовольствия и складами, бежали за реку Чолоки. 15-го июня русские войска заняли крепость, а назавтра продолжили наступление. 34-тысячный турецкий корпус под началом Селима-паши успел хорошо подготовиться к сражению. По фронту стояли пушки, правый фланг был защищён практически неприступным оврагом, левый – лесом.
Русские войска переправились через реку Чолоки двумя колоннами. За пехотой следовала конница. Русские батареи выехали вперёд вместе с пехотой на картечный выстрел и открыли огонь по противнику. Батальоны ударили в штыки. Они опрокинули турков и ворвались в лагерь. Селим-паша, пытаясь выправить ситуацию, бросил в бой все резервы. Русские встретили их картечным огнем и батальонными залпами. А затем казаки с двух сторон атаковали вражеский лагерь, смяли его и ещё два часа преследовали противника. Сражение было жестоким и стремительным. Турецкий корпус потерял более трёх тысяч человек убитыми и ранеными, всю артиллерию с зарядными ящиками, 36 знамен и значков, вьючный транспорт из 500 мулов. Была захвачена и казна Селима-паши, сам он бежал с верными телохранителями. Русский отряд потерял около полутора тысяч человек.
Вскоре после этого, в 1855 году, он женился на Софии Дмитриевне Левшиной и хотел было вернуться на Кавказ, но жена категорически выступила против. Владимир Алексеевич остался жить в Санкт-Петербурге, чуть позже вышел в отставку и шесть лет потом был предводителем дворянства Новоторжского уезда в Тверской губернии.
После гибели близ Торжка брата Алексея, отставного штабс-капитана лейб-гвардии Преображенского полка, Владимир вновь поступил на военную службу, принимал участие в десятках боевых действий, был награждён двум орденами. Через пять лет, вернувшись из Туркестанского похода, служил в Крыму, как командир Чугуевского уланского полка участвовал в Турецкой кампании 1877–1878 годов, геройски проявил себя в Дунайской армии.
Весь в орденах и ранах, боевой генерал-майор не мог больше служить и ввиду крайнего расстройства здоровья снова вышел в отставку. Несмотря на полученные раны, Владимир Алексеевич до последнего своего дня вёл дневник. Писать его он начал в Пажеском корпусе. Когда был закончен двадцать седьмой том, генерал Полторацкий скончался. Ему было шестьдесят лет. Проводить брата в последний путь приехал 45-летний Пётр Алексеевич Полторацкий, последний сын Варвары Дмитриевны, уже ставший камергером и только что назначенный Казанским губернатором.
Алексей Полторацкий, погибший на дуэли
Второй сын Варвары Дмитриевны, Алексей Алексеевич Полторацкий, родился в 1832 году. Он дослужился до штабс-капитана лейб-гвардии Преображенского полка. Выйдя в отставку, поселился в своем родовом имении Чудины в Новоторжском уезде.
В Торжке в ту пору стоял 2-й лейб-гвардии Павлодарский гусарский полк. Отставной штабс-капитан водил дружбу с офицерами полка, принимал участие в их вечеринках. Как пишут местные историки В. Сысоев и А. Ульянов, во время одной из таких вечеринок, которая проходила 24 июня 1868 года у командира полка, Полторацкий в разговоре с титулярным советником в звании камер-юнкера Николаем Дмитриевым-Мамоновым «возвысил голос». И незамедлительно получил в ответ:
– Что ты кричишь? Я не люблю, когда кричат, и сам не имею привычки возвышать голос!
Казалось бы, можно было не обратить на это внимание, ведь Полторацкий и Дмитриев-Мамонов находились в дружеских отношениях. Тем более что брат Алексея, предводитель местного дворянства Владимир Алексеевич Полторацкий, совсем недавно построил на собранные средства уездное училище, почётным смотрителем которого стал Николай Дмитриев-Мамонов.
Бывало, что дуэли возникали и по меньшему поводу. Так, в своё время в Кишиневе двоюродный брат Алексея Алексеевича Полторацкого Михаил вызвал на дуэль офицера Генерального штаба Валерия Кека. В секунданты Полторацкий пригласил жившего в южной ссылке Александра Пушкина. Тот начал договариваться об условиях дуэли с секундантом Кека местным помещиком по фамилии Прункуло, заспорил с ним об условиях поединка и тут же сам вызвал его на дуэль.
Их едва удалось растащить. Потом все дуэлянты замирились, и Кек подарил каждому по походной посудине. Красивые серебряные чарки вставлялись друг в друга, Пушкину досталась самая большая (полуштоф), Кеку – самая маленькая («мерзавчик»). Та к жребий выпал, всё по-честному. Выпили рому и обнялись.
У Пушкина было много дуэлей, больше тридцати. К счастью, не все состоялись. Такое впечатление, что поэт всю жизнь готовился к своей последней дуэли: тренировал железной палкой руку, стрелял мух на потолке. Во время поединков Пушкин ни разу не пролил кровь противника (кроме 27 января 1837 года) и никогда не стрелял первым. Он не был злым, но вдруг, даже без видимых причин, становился задиристым, вел себя вызывающе. Мог бросить перчатку в лицо за неуважительное высказывание о его стихах. Зная его нрав, все ближние старались уберечь поэта. Фёдор Толстой, по прозвищу «Американец», спасая вызванного на дуэль друга, пошёл к его противнику, тут же вызвал его на поединок и – убил.
Хочется ещё добавить, что согласно кодексу чести дуэльные пистолеты специально покупались новыми и никогда не пристреливались. Это равняло даже опытного стрелка с тем, кто впервые держит оружие и способен лишь направить его в сторону противника. Пушкин в свой последний день купил пистолеты в магазине, но почему-то согласился, что Дантес будет пользоваться своими, пристрелянными.
Итак, на следующий день Полторацкий приехал к Дмитриеву-Мамонову объясняться. Тот попросил его выйти. В тот же день Алексей прислал к Николаю секундантов. Вызов был принят. Стреляться решили на дороге, недалеко от Торжка с тридцати шагов. Бросили жребий. Стрелять первым выпало Дмитриеву-Мамонову. Его пуля угодила Полторацкому в низ живота. Раненый Алексей сумел сделать ответный выстрел, но промахнулся. Его отвезли в Торжок, где врачи вынесли вердикт: такие раны с жизнью не совместимы. Вечером Алексей Полторацкий скончался.
Молодая жена его Анна Николаевна (в девичестве Загряжская, дальняя родственница Натали Гончаровой) осталось вдовой. Позже она вышла замуж ещё раз, стала Львовой, но так и умерла бездетной тридцати четырёх лет от роду. Похоронена в Торжке рядом с могилой первого мужа.
Новоторжское полицейское управление возбудило дело по поводу дуэли. Тверским окружным судом Дмитриев-Мамонов был приговорен к шести месяцам тюрьмы.
Срок он отбывал в Петропавловской крепости. Правда, просидел там лишь полтора месяца. В апреле следующего года комендант крепости написал начальнику Санкт-Петербургской медико-хирургической академии: «У содержащегося в Петропавловской крепости по приговору Тверского окружного суда камер-юнкера Двора Его Императорского Величества Николая Дмитриева-Мамонова обнаружены признаки душевного расстройства. Посему признаю необходимым отправить Мамонова, согласно заключению состоящих при крепости докторов, на излечение в находящуюся при втором Петербургском военном госпитале клинику душевных болезней…»
Однако в клинике свободных мест не оказалось. Император Александр II сжалился над своим камер-юнкером и приказал освободить его. Выйдя из крепости, Дмитриев-Мамонов тут же выздоровел. Он дослужился до действительного статского советника и умер в начале ХХ века.
Пётр Полторацкий, камергер и губернатор
Третий сын, Пётр, также был с малолетства зачислен в камер-пажи, а когда выпускался из Пажеского корпуса, дядя его, Дмитрий Алексеевич Милютин, был уже генерал-адъютантом свиты Е. И. В. Александра II, а чуть позже – заместителем военного министра.
Та к что особо удивляться не стоит, что племянник рос по службе размеренно и быстро. В 1867 году он уже чиновник особых поручений при военном министерстве, через три года – действительный статский советник и Новгородский вице-губернатор.
Пройдёт ещё восемь лет, и он будет пожалован званием камергера. Этой честью дорожили даже высшие государственные чиновники, поскольку такое звание давало доступ к мероприятиям, проводимым императорским двором – официальным церемониям, балам и т. д. Камергера объявляют от дверей, не хуже сиятельного графа. Ему представляют и с ним знакомят, он имеет право первым начинать беседу с теми, кто стоит на вершине Российской империи. Согласитесь, это право дорогого стоит.