После свадьбы Нарышкин устраивал в своём одесском доме блестящие приёмы, на них царствовала его жена – всегда в богатых платьях, только что присланных из Парижа. А несколько позже в Одессе появится с очередным своим мужем Мария Антоновна, и Лев Нарышкин станет проводить у неё дни и ночи.
Приехавший в Одессу по делам службы сын пензенского губернатора Ф. Ф. Вигель напишет позже: «Ещё летом в Одессе я увидел столь известную Ольгу Потоцкую. Красота её была во всем блеске, но в ней не было ничего девственного, трогательного; я подивился, но не восхитился ею. Она была довольно молчалива, не горда, но и невнимательна с теми, к кому не имела нужды, не столько задумчива, как рассеянна, и в самой первой молодости казалась уже вооружённою большою опытностью. Все было разочтено, и стрелы кокетства берегла она для поражения сильных… Что касается до мужа Ольги, Льва Нарышкина, то он вёл самую странную жизнь, то есть скучал ею, никуда не ездил, и две трети дня проводил во сне. Она также мало показывалась, но, дабы не отстать от привычки властвовать над властями, в ожидании Воронцова, задумала пленить графа Палена, и к несчастью, в том успела. Пален пал к ногам Ольги Нарышкиной, умоляя её развестись с мужем и выйти за него, она расхохоталась и указала ему на дверь».
Даже ссыльному Пушкину было весело в такой обстановке:
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой…
Похоже, всем в той компании хватало страсти и веселья. Хотя несчастья тоже случались. Так, сын Киселёвых Владимир, прожив всего два года, умер. Они остались бездетными.
Разойдясь с мужем, Софья Станиславовна много путешествовала. Иногда приезжала в Россию, навещала родные места. Отношений с сестрой Софья не прекратила.
Воронцов брал на себя многие расходы Нарышкиных, оплачивал карточные долги мужа Ольги. В 1829 году она родила девочку, назвали опять же Софьей. Злые языки утверждали, что это дочь графа Воронцова.
С мужем и дочерью Ольга Станиславовна долго путешествовала по заграницам. Потом дочь вышла замуж, муж умер. В конце 1850-х специально поехала в Париж, чтобы встретиться с Киселёвым. Здесь происходили её последние встречи с Павлом Дмитриевичем, здесь она и скончалась осенью 1861-го. Один из современников напишет: «Павел Киселёв был очень опечален кончиной Ольги Станиславовны, с которой он был в самых дружеских отношениях около сорока лет. Когда она приехала из Гейдельберга в Париж, Павел Дмитриевич посещал её каждый день. Он был у неё за час до кончины, и последние слова её были обращены к нему: „Вот и кончено всё“. Кончина эта очень расстроила 73-летнего графа».
С конца 1850-х годов почти постоянно жила в Париже и Софья Киселёва. Уже в зрелом возрасте она стала наследницей огромного состояния. С упоением просаживала его в казино. Играла каждую ночь на протяжении тридцати лет. В старости её привозил к игорному столу специальный слуга. Утверждают, что она была прообразом героинь «Пиковой дамы» и «Игрока». Сама Софья однажды скажет, что Пушкин писал семейство Лариных с сестёр Потоцких, что Татьяна – это она. Она переживёт и свою сестру, и бывшего мужа. Скончалась Софья Станиславовна в полном одиночестве.
Правитель Молдавии и Валахии
С семейного разлада начинается в жизни Павла Дмитриевича Киселёва непростой период. Сначала умер его сын. В ноябре 1825-го пришла трагическая весть из Таганрога – скоропостижно скончался Александр I. А спустя две недели – неповиновение новому императору сразу нескольких полков в Санкт-Петербурге. И, оказывается, заговорщики есть и в Тульчине, прямо в штабе армии. Ещё страшнее – имя генерала Киселёва упоминается в их переписке.
Знал ли он об их намерениях? Думаю, что нет. «Сто прапорщиков хотели изменить весь государственный быт России». Такого мнения придерживался не только отставной гусарский офицер Александр Грибоедов, друг московского дома Киселёвых. Та к же думали практически все в армейских штабах. Да и сами декабристы толком не знали, что им делать на Сенатской площади. Единственное, в чём они были уверены, – кровь должна пролиться. И она пролилась…
Позже Николай I много раз говорил своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории – это то, что нас с тобой тогда не пристрелили». Не пристрелили по одной причине – смертельную пулю на себя принял генерал Милорадович, генерал-губернатор Северной столицы, человек удивительной храбрости, кавалер всех высших орденов Российской империи и европейских держав.
Николай I лично посетит смертельно раненного губернатора, скажет ему прощальные слова и ещё напишет в личном послании: «Мой друг, мой любезный Михаил Андреевич, да вознаградит тебя Бог за всё, что ты для меня сделал. Уповай на Бога так, как я на него уповаю; он не лишит меня друга; если бы я мог следовать сердцу, я бы при тебе был, но долг мой меня здесь удерживает. Мне тяжёл сегодняшний день, но я имел утешение ни с чем не сравненное, ибо видел в тебе, во всех, во всём народе друзей; да даст мне Бог Всещедрый силы им за то воздать, вся жизнь моя на то посвятится. Твой друг искренний Николай. 14 декабря 1825 года».
Генерал Киселёв в январе 1826 года будет вызван в Петербург для объяснений. Что его ждёт в столице, никто не знал. И тут ему снова помог ни кто иной, как покойный уже Михаил Милорадович. Вспомнив о том, что до службы в императорской свите Павел Дмитриевич был адъютантом Милорадовича и имел от него блестящую оценку, царь отпустит Киселёва обратно на юг.
Со своей 2-й армией Киселёв вскоре отправится на очередную войну с Турцией. Отличился в ряде сражений. Только так, своими решительными действиями и личной храбростью, вернул благосклонность Николая I. Был награждён золотой шпагой с алмазами.
Именно это и стало очередной ступенькой в карьерном росте генерала Киселёва. После успешных боёв он был назначен командующим войсками, которые дислоцировались в Дунайских княжествах, после войны официально находившихся под протекторатом Российской империи. Он стал полномочным представителем диванов (советов) Молдавского княжества и Валахии.
Срочно требовалось наладить в этих двух княжествах нормальную жизнь и государственность.
Все необходимые реформы подготовил и провёл Павел Дмитриевич, навязав, по словам министра иностранных дел К. В. Нессельроде, «некоторым образом жителям всех классов благодеяние правильной администрации». Под руководством Киселёва в обоих княжествах были приняты первые конституции. Новые законы давали личную свободу крестьянам, безземельные батраки наделялись землёй. Прежние натуральные повинности заменялись единым денежным налогом. Были учреждены парламенты, господарь становился главой исполнительной власти. Очень важно, что цыгане получили статус личности, теперь их нельзя безнаказанно убивать, как это было раньше.
«С тех пор как Киселёв после турецкой кампании 1829 года управлял от имени нашего правительства Молдавией и Валахией, государь приказал все депеши по делам этих княжеств, по мере их получения, передавать из министерства иностранных дел предварительно Киселёву и потом вносить в доклад, всегда с его мнением. На этом основании поступлено было и с депешей нашего генконсула в Букаресте Дашкова, которой доводилось до сведения, что за последовавшим лишением князя Гики господарского сана все мнения избирателей склоняются в пользу Киселёва, и испрашивались инструкции на сей счёт. Киселёв же мнения такого, что об избрании его господарём не может быть и речи… Потом мне говорил сам Киселев:
„Ошибаются те, которые думают, что пост, или, пожалуй, престол валахского господаря позволяет, лежа с трубкой, предаваться кейфу. В теперешних обстоятельствах, при совершенной деморализации вельмож и народа, при упадке края, между владычеством и влиянием Турции и России, под подозрительным лазутничеством всех кабинетов Европы, – это одно из труднейших управлений, требующее полного самопожертвования. И Гика главным образом от того упал, что хотел сибаритничать, а не работать. Если бы мне было лет тридцать, я, может статься, и согласился бы надеть на себя это ярмо; но теперь, когда мне близко 54 года, скорее можно думать о том, чтобы освободиться от настоящего бремени, чем налагать на себя новое. К тому же у меня нет детей, да и достоинство господарское не наследственное, а пожизненное. Словом, Бог с ним: в мои лета здоровье гораздо дороже, чем удовлетворение тщеславию“» (из «Записок» барона М. А. Корфа).
Как бы то ни было, но фактическим главой княжеств Молдавии и Валахии Павел Дмитриевич Киселёв оставался целых пять лет, вплоть до 1834-го. Это были для него очень результативные годы. Он всё больше занимался проблемами государственного устройства, особенно крестьянским вопросом. В начале 1833 года он пишет: «Я один должен защищать этих беззащитных людей против олигархии, жадной и буйной…»
А в 1834 году Пушкин напишет в своём дневнике: «Много говорили об его [Киселёва] правлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей…»
«Начальник штаба по крестьянской части»
«Выступал у нас на государственную сцену один новый человек с обаятельным умом, с необыкновенным искусством покорять себе людей, с блестящими формами, человек, исполненный воображения кипучей жизни, дальновидных государственных замыслов и отваги». Та к писал о Павле Дмитриевиче государственный секретарь кабинета министров М. А. Корф в самом начале 1835 года, когда П. Д. Киселёв после беседы с императором был назначен членом Государственного совета, зачислен в Департамент государственной экономии и вошёл в Секретный комитет по крестьянскому делу.
В столицу генерал Киселёв прибыл не с пустыми руками. Он привёз государю очередной свой проект, который назвал «Взгляд на юго-западные губернии в отношении господствующего духа и необходимости оному дать другое направление». В записке предлагал ограничить права польских помещиков, говорил о необходимости упорядочить повинности украинских крестьян разных званий.