Сегодня, например. Утром.
Прошлой ночью я заснул в отеле “Друри инн” в Амарилло, Техас (население 199582 чел., если, конечно, это все еще хоть что-то значит), мне снился вчерашний день, арт-объекты на ранчо “Кадиллак” на 66-м шоссе, пять десятков тачек “эльдорадо” не то въезжают в техасскую землю, не то пытаются из нее выехать. “Кадиллак, кадиллак, Длинный и темный, блестящий и черный—спасибо, Брюс Спрингстин, что пел для меня в моем сне, – Едет, словно это маленький рай здесь, на земле ⁄ Что ж, приятель, когда я умру, брось мое тело на заднее сиденье/ И отвези меня на свалку в моем кадиллаке”. Амарилло похож на сон сумасшедшего, они выращивают на полях гелий и на заводе “Пэнтекс” собирают ядерные боезаряды, они производят много мяса и потребляют много говядины, у них играет в автоматах сбежавший бойфренд Эммилу Харрис, и все они встречаются на ранчо “кадиллак”. Отличный сон, должен признать. Быстрые тачки, высокое небо, горячие девочки в ковбойских шляпах танцуют на фоне промышленного пейзажа. Мне нравится. А потом я проснулся, выглянул наружу и чуть в обморок не шлепнулся. Стою я на балконе этаже эдак на десятом вместо вчерашнего второго, мы еще машину припарковали точнехонько у номера. Голова идет кругом. Где я? Где именно все это находится? Еще более пугающий вопрос: “Когда все это?” Потому что вон там гордо высится над изменившимися улицами этого ни разу не похожего на Амарилло места бывший Всемирный торговый центр. Да, тот самый, что уничтожили самолеты. Башни-близнецы, хотя здесь только одна. Этого не может быть, но она здесь. Может ли быть, что мы каким-то сверхъестественным образом переместились в пространстве и времени и таки находимся в Нью-Йорке, но не в Нью-Йорке сейчас. В Нью-Йорке тогда? Неужели мы оказались здесь в тот страшный день, южная башня уже рухнула, потому я ее и не вижу?
Стоп.
Все это не похоже на Нью-Йорк на любом этапе истории его существования. Это какое-то другое место. Да и башня эта не слишком большая. А может быть, пока я не смотрю, все вокруг уменьшается? Детка, я уменьшил этот мир? Я бужу его криком, заставляю подняться с постели и подойти к окну.
– Где мы, к черту, находимся, – спрашиваю я у него, – и как сюда попали?
Я на грани, это слышно в моем голосе.
– Талса, штат Оклахома (население 403090 чел.), – отвечает он мягким отеческим голосом. – Что-то случилось?
Не могу поверить, что он это сказал.
– Случилось, папочка, у нас проблемы! – отвечаю я. – Что произошло с Амарилло? Разве мы не в “Амарилло Друри инн”? Разве не туда мы заселились вчера вечером? И кстати, что здесь делают башни-близнецы?
– В Оклахоме нет отелей сети “Друри”, – отвечает он мне, – мы в отеле “Дабл три” в Талсе.
Я тянусь к столику у него за спиной и хватаю гостиничный блокнот. “Дабл три, Талса” — значится там. Я схожу с ума. Неужели подобное может происходить сейчас?
Он продолжает вести себя так, словно ничего не произошло.
– Когда мы въезжали сюда вчера, – говорит он, – ты заснул, не помнишь? Сели в лифт, ты сказал, что рад пожить повыше для разнообразия, а потом отключился. Странно, что ты совсем ничего не помнишь.
Я пристально смотрю на него. Хочу понять, не делает ли он из меня идиота.
– Это происходит уже не в первый раз, – настаиваю я.
– Что именно? – не понимает он.
– Дислокация локаций, – отвечаю я.
Он просто качает головой.
– Выпей кофе, – советует он, – помогает очистить голову.
– Какое сегодня число? – интересуюсь я, и он отвечает.
Все еще хуже. Сегодня не то сегодня, которое идет за вчера. Как могло случиться, что сегодня уже 11 сентября? Вот дерьмо!
Естественно, какая-то часть меня начинает думать: возможно, я не настолько полноценно очеловечился. Возможно, у меня случаются провалы, перерывы в существовании, сбои в программе. Возможно, я подвисаю на какое-то время, как картинка в фейстайме при слабом вайфае, а потом отмираю. Или это он хочет, чтобы я так думал? Ведь в этом случае я по-прежнему полностью завишу от него, а это как раз то, чего он хочет, – почитающий его ребенок без собственного мнения. Или это у меня уже паранойя? Вы видимо, так и считаете. И я начинаю думать о том, что еще хуже. Эта моя инсула не справляется с нагрузкой и приносит мне только плохое. Возможно, моя инсула считает, что такова современная Америка: что для некоторых из нас в этом мире больше нет никакого смысла. Возможно все. Здесь может превратиться в там, сегодня в завтра, верх в низ, а правда в ложь. Все катится в тартарары, и ухватиться не за что. Мир разошелся по швам. Для тех из нас, кто уже начал это видеть, в то время как остальные остаются слепы. Или решительно не хотят видеть. Они просто пожимают плечами, для них все по-старому – дела идут, как шли, земля по-прежнему плоская, и глобального потепления не происходит. Прямо под нами на улицах машины возят пожимателей плеч, другие пожиматели плеч спешат на работу, призрак Вуди Гатри идет по узкой полосе за отбойником вдоль скоростного шоссе и распевает про “мир для нас двоих”. Даже Вуди Гатри еще не слышал новости о наступающем конце света.
– Ладно, – говорю я, – но как ты объяснишь это?
Я указываю на башню-призрак другой башни, что она делает в чертовой Оклахоме? Конечно же, у него найдется объяснение и для этого. Это знают все, у этой башни есть название и адрес, ее построил тот же архитектор Минору Ямасаки, и она считается уменьшенной копией нью-йоркской башни. Собирайся, сын. Здесь смотреть не на что. Успокойся. Пойдем есть яичницу.
Я начинаю понимать, почему люди приходят к религии. Просто чтобы иметь что-то прочное, что не превратится внезапно в скользкую змею. Что-то вечное: как удобно верить, что проснешься в том же городе, где заснул. Метаморфозы пугают нас, в результате революций гибнет больше людей, чем убивают режимы, свергаемые с помощью революций – такие перемены не так же хороши, как и отдых, верно? Не представляю, сколько людей на планете начали видеть то же, что вижу я, чувствуют то же, что и я, но бьюсь об заклад: я не один такой. А значит, наш мир полон до смерти напуганных людей. Объятых ужасом визионеров. Даже пророки, когда с ними случаются первые видения, поначалу думают, что сошли с ума.
Он тоже напуган. Папаша К. После того случая на озере Капоте что-то случилось с невинной верой в людей, которая была у него всегда. Возможно, мир для него еще не окончательно развалился на части, пока нет, но я знаю, он потрясен. Посмотрим, как он пойдет дальше. Если пойдет. Я слежу за ним.
И еще. Я собираюсь начать искать этих людей. Похожих на меня, с концом времен в глазах.
Глава десятая,в которой наши герои проходят Вторую Долину, Санчо тоже встречает Любовь, а затем, в Третьей Долине, они выходят за пределы Знания как такового
– В Долине Любви, – сообщил Кишот, – у странника одна цель – познать Любовь как таковую, не мелкую, пусть часто и прекрасную, любовь между мужчиной и женщиной, мужчиной и мужчиной, женщиной и женщиной или какие там еще более продвинутые комбинации вы предпочитаете, я включаю в эту категорию и свою предначертанную судьбой, непреодолимую любовь к Возлюбленной, которой скоро предстоит осуществиться; не восхитительно благородную любовь между отцом и сыном, хотя я не перестаю благодарить судьбу за то, что она пришла в мою жизнь; не любовь к своей стране, и даже не любовь к Богу или богам тех, кто имеет к этому склонность, я говорю о Любви как таковой, о невероятном по своей сути, чистоте и силе явлении, любви, лишенной конкретного объекта, о сердце сердца сердец, эпицентре бури, силе, управляющей поступками людей и даже животных, а значит, и самой жизнью. Наша цель – разрушить внутренние преграды, которые не дают нам отдать себя во власть великой универсальной Любви. Достижение такой цели требует от нас полного и окончательного отказа от такого понятия, как “причина”, ибо у любви нет и не может быть причин, она выше и больше любой из них, любовь возникает без всяких разумных предпосылок и живет в нас, несмотря ни на что.
Тем утром они были в забегаловке “У Билла – лучшие завтраки в Талсе”. Кишот заказал себе зеленые яйца с ветчиной, Санчо расправлялся с большой тарелкой мексиканских уэвос ранчерос. Несмотря на то что немолодой человек и его сын или даже внук, поедающие в час завтрака немудрящие утренние блюда, выглядели весьма заурядно, Кишот и Санчо оказались предметом пристального внимания. Почувствовав это, Санчо подумал, что постоянно тыкая в них пальцем, белая женщина наложила на них своего рода каинову печать, и подозрительность и тревога будут везде преследовать их.
До этого момента своей короткой жизни Санчо никогда не думал о себе как о “Другом”, о том, кого можно осуждать просто за то, каков он есть. Разумеется, на самом деле он был совершенно Другим, сверхъестественным существом, пришедшим из ниоткуда благодаря желанию Кишота и милости Космоса, он был Другим настолько, насколько это возможно, но не был при этом тем Другим, неприязнь к которому испытывали эти люди, Другим, на которого указывал карающий перст белой женщины. Санчо старался представлять, что он обычный человек, парень в клетчатой рубашке, синих джинсах и грубых ботинках, чувак, которому нравятся Джастин Тимберлейк, Бон Джови, Джон Мелленкамп и Вилли Нельсон. Ему одинаково не нравились хип-хоп и панджабские мелодии бхангра, ситарная музыка и блюз. Ему нравилась Лана Дель Рей. Он в первый раз ощутил, что его “другая” кожа может таить в себе смертельную опасность.
– Говори тише, – попросил он Кишота. – Кто угодно может нас услышать.
Всякий раз, когда Кишот в соответствующей манере занимался догматическими рассуждениями, он, неизвестно почему, начинал говорить так же громко, как оратор с трибуны, о чем, к счастью, не знал. В забегаловке было немноголюдно, но все, имеющие глаза, устремили на него свои взгляды, все, имеющие уши, были вынуждены услышать, все, имеющие рты, в этот момент не занятые пережевыванием пищи, проговорили что-то почти неслышно, а все, имеющие лбы, собрали их в едва заметные, но весьма выразительные складки.