Когда все собрались – расположившиеся на возвышении у воды люди сверху вниз взирают на ужасающих мастодонтов, в костюмах и без костюмов, стрелки прицеливаются, Кишот вскидывает свое ружье вместе с остальными, – Санчо внезапно понял, что их проверяют, хотя неясно, кто и зачем, и закричал Кишоту:
– Не стреляй!
Тут началось настоящее светопреставление: мастодонты поняли, что подверглись нападению, а жители Беренгера стали в ужасе палить куда бог на душу положит – кто в воздух, кто в сторону мастодонтов, кто друг в друга, люди бежали и кричали, мастодонты – в зеленых костюмах и на четырех лапах – наступали, а Кишот с Санчо внезапно вросли в землю на пустом пятачке земли между надвигающимися чудовищами и разбегающимися людьми; мистер Ионеско на бегу тыкал в их сторону пальцем и гаденько смеялся; ну вот, подумал Санчо, похоже, здесь все и закончится, но в этот момент сцену затянуло незнамо откуда взявшееся облако тумана, а когда оно рассеялось, от беренгерской бойни не осталось и следа, как и от самого Беренгера, а они на “крузе” сворачивали с шоссе. Кишот то ли только что произнес, то ли заканчивал произносить фразу: “усталыми и в дорожной пыли. Судьба подождет нас до завтра”. Туман быстро рассеялся, и перед ними возник дорожный указатель, на котором значилось “Вихокен, Нью-Джерси” (население 12554 чел., численность населения сократилась на 7 процентов со времени переписи 2000 года, когда она составляла 13501 чел.), а никакого захваченного мастодонтами Беренгера, Нью-Джерси, попросту не было – ни в прошлом, ни в будущем, никогда.
Кишоту удалось совладать с управлением, повернуть и съехать на обочину. Он тяжело дышал и был весь покрыт испариной. С выпученными глазами не успевший ничего понять Санчо врезался головой в спинку переднего сиденья.
– Что с нами было? – наконец спросил он.
Кишот покачал головой.
– Теперь, когда мы скинули пелену, – ответил он слабым голосом, – я полагаю, нам не стоит ждать видений и прочей фантасмагории.
Глава тринадцатаяКишот осваивается в Большом Городе;Санчо переживает множество Откровений и попадает в опасную для жизни Переделку
Кишот, выруливая на “крузе” из тоннеля Линкольна на Манхэттен, чувствовал себя улиткой, покидающей собственный панцирь. Шум и суета, напор и скорость – то, от чего он бежал, а потом добрую часть жизни пытался излечиться, укрывшись в сердце страны и ведя маленькую жизнь среди таких же маленьких жизней. И вот он вновь на главной сцене, где разыгрываются главные роли, за столом, где играют только по-крупному, ставит все на любовь.
– Пятая долина, – произнес он тихо. Санчо взглянул на него в ожидании объяснений, но Кишот больше ничего не сказал.
Город (население 8623000 чел.) приветствовал их внезапно разразившейся осенней бурей; гром грохотал: я все про вас знаю, кем это вы себя возомнили? ему вторила молния: я сожгу ваши тела до костей и заставлю скелеты плясать под мою дудку, и дождь: я не оставлю от вас и следа, просто смою с улиц в канализацию, как крыс или клопов, как смываю всех прочих подобных вам идиотов, совершающих странствия, прибывающих сюда в поисках славы, спасения либо любви.
Они укрылись от бури в отеле “Блю-йоркер”, удачно расположенном всего в паре кварталов после выезда из тоннеля. 103 доллара за ночь, включая оплату парковочного места, отличная цена, документы не требуются, вопросы не задаются, оплата первых суток наличными при заселении. Только когда они вошли в свой тематический номер “Восточная нега”, поняли, что попали в одну из многочисленных нью-йоркских гостиниц, о которых не принято говорить вслух. Шесть бесплатных порноканалов по телевизору. Настраивающее на интимный лад освещение. Затейливо развешенные зеркала. Коридорный, сморщенный пожилой кореец в поношенной шляпе без полей, сообщил им, что, доплатив пятнадцать долларов, они могут поменять этот номер на “Арабские ночи” с джакузи и хамамом, и что если они желают чего-то еще – скажем, хороший массаж глубоких тканей, массаж со счастливым концом, все что угодно, сами понимаете, – он может организовать и это тоже. Их номер был укомплектован двумя двуспальными кроватями – чтобы можно было действовать параллельно, как пояснил коридорный, после чего они захлопнули перед его носом дверь. Не пристало так говорить с отцом и сыном, прибывшим в город с миссией.
– Мы завтра же съедем, – пообещал Кишот. – Или даже раньше, как только стихнет буря.
Санчо рухнул на одну из кроватей и уставился на свое отражение в висящем над кроватью наклонном зеркале.
– Ну нет! – возразил он. – Здесь клево!
Ночь изобиловала звуками – удовольствия, боли, болезненного удовольствия. Храп Санчо перекрывал их все, Кишот же похрапывал тише. Наутро после вчерашней бури город сверкал обещаниями новых надежд. Пробудившись от тяжелого сна, в котором его разрывало между страхом и надеждой, Кишот застал Санчо в кровати с пультом в руках, проверяющим доступные порноканалы.
– Женщины в возрасте самые крутые, – заявил он. – Или мне так кажется потому, что я сам так молод, что большинство женщин по сравнению со мной в возрасте, а тех, кто моложе меня, закон запрещает.
Кишот понял: в каждой семье наступает момент, когда отцу и сыну следует поговорить о подобных вещах.
– Возможно, это передалось тебе от меня, – сообщил он Санчо. – Когда я в твоем возрасте смотрел телевизор, все красивые женщины в нем были старше меня. Тогда не было порноканалов, должен тебя огорчить. Но, знаешь ли, были Люсиль Болл и моя мечта, Джинни. Первой относительной ровесницей, в которую я влюбился, стала Виктория Принсипал, когда она играла Памелу Юинг в “Далласе”. Однако теперь я нахожусь в таком преклонном возрасте, что все женщины постарше, да и многие мои ровесницы, вышли в тираж. Так что последняя и самая большая любовь моей жизни, мисс Салма Р., моложе меня, притом значительно. А теперь давай посмотрим, где здесь обеденный зал и съедим хороший нью-йоркский завтрак.
Вскоре Санчо прискучила порнография (актеры на экране и сами очевидно скучали), и он начал бесцельно переключать каналы. Внезапно он с криком и вскочил с кровати. На экране из-под заголовка “Новости короткой строкой” женщина, которую он любил, рассуждала о последствиях убийства в Бью-тифуле, штат Канзас, как они повлияли на общину, о том, что ее представители мечтают, чтобы их начали воспринимать как любых других американцев. Она апеллировала к истории Америки, отмечала, что вначале многие эмигранты приезжали сюда не по своей воле, и даже не преминула процитировать сонет Эммы Лазарус “Новый Колосс”: “Я Мать Изгнанников ⁄ смена кадра ⁄ Мой факел освещает им путь к золотой двери ⁄ смена кадра”. По ее манере говорить было нетрудно понять, что она юрист и что община поручила ей представлять вдову и семью убитого американца индийского происхождения.
– Дай мне свой ноутбук, – потребовал Санчо и всего через несколько минут сосредоточенных поисков нацарапал что-то на листочке, после чего взглянул на Кишота и с гордостью помахал бумажкой в воздухе.
– Я нашел ее, – объявил он. – Рабочий адрес, телефон, электронную почту.
Внезапно он сник и в отчаянье опустился обратно на кровать.
– Теперь я могу ей позвонить, – договорил он без прежней бравады, – но она может просто повесить трубку, услышав мой голос.
Кишот положил руку на плечо сына.
– Телевидение – божество, рука которого никогда не оскудевает, – заявил он. – Этим утром оно преподнесло тебе величайший дар. Ты поймешь, как им воспользоваться, когда придет время.
В кафетерии Санчо с мрачным видом пялился на горку оладий, залитых большим количеством кленового сиропа. Кишот, поедавший поджаренный сэндвич с сыром и дополнительным беконом, решил, что настал подходящий момент для обстоятельного разговора.
– В пятой долине, – начал он, несмотря на то что Санчо, явно не расположенный этим утром беседовать о долинах, выразительно закатил глаза, – нам предстоит осознать, что все в этом мире связано. Вот смотри: ты включил телевизор, потому что хотел посмотреть на всякие непотребства, а вместо этого узнал много важного о девушке, в которую влюблен. Случайность, возможно, скажешь ты. Но я говорю: не случайность. Ты выяснил это потому, что все в этой жизни взаимосвязано – этот телеканал с тем телеканалом, эта кнопка с той кнопкой, этот выбор с тем выбором.
Заметив, что Санчо начал внимательно его слушать, Кишот пустился в долгие рассуждения.
– Когда-то людям казалось, что они живут в маленьких коробочках, которые вмещают их истории целиком, и нет большой нужды волноваться о том, что делают другие люди в других маленьких коробочках, ни по соседству, ни за тридевять земель. Истории других людей не имели к нам никакого отношения. Но потом мир стал меньше, коробочки прижало друг к другу, они раскрылись, и оказалось, что все коробочки связаны друг с другом, что нам следует понимать, что происходит в коробочках, где нас нет, в противном случае мы не сможем понять, почему в нашей коробочке происходит то, что происходит. Все связано со всем.
Санчо начал есть, но не утратил цинизма.
– Ты тут вещаешь, – заметил он, – что бедренная кость связана с тазовой, а тазовая с позвоночником и далее в том же духе. Так об этом, если я ничего не путаю, даже в песенке поется.
– Должен признаться, – продолжал Кишот, – что мне непросто было прийти к заключению, к которому я пришел. Большую часть своей жизни я был, так сказать, человеком без связи с миром, жил своим собственным укладом, и компанию мне чаще составляли звезды экрана, нежели живые люди. Но потом в город пришла любовь, и все переменилось. Любовь заставила меня вернуться в город, и вот я здесь, а вокруг миллионы миллионов связей – между тем и этим; между близким и далеким; между тем языком и этим языком; между всем, что есть люди, и тем, что они есть еще, – стою и вижу, что Путь требует, чтобы я воссоединился с этой несметной толпой жизни, с ее многообразием, и под ее многочисленными дисгармоничностями пришел к глубинным гармониям. Это очень непросто сделать после такого перерыва, и я вынужден просить тебя отнестись к этому с пониманием. Точно так же, как ты осторожно, маленькими шажками, продвигаешься навстречу своей Возлюбленной, так же должен и я – сбиваясь, волнуясь – делать робкие шаги обратно к людям. Оказавшись в Нью-Йорке, я чувствую себя католиком в исповедальне. Многое из того, что доселе оставалось несказанным, должно быть, я полагаю, сказано. Я должен медленно, кругами двигаться к этой цели. Это может занять какое-то время.