Порой он понимал, что делает, что за материал его подсознание выхватывает, преобразует и щедро разбрызгивает по написанным им страницам. “Женщина-Трамплин”? Серьезно? Если бы Сестра вдруг прочла, что он пишет, ей это вряд ли понравилось бы. Ее, возможно, также напрягло бы, что финансовые претензии Кишота, словно эхо, повторяют его собственные претензии к ней. А слащавая сцена быстрого телефонного примирения Кишота и Жэ Тэ, как изумленный Санчо спросил у Кишота: и это все? Да если бы, думал Брат. В этом я на стороне Санчо. В реальной жизни так просто не бывает никогда. Но Брат понимал, почему так произошло на страницах книги. Радушное появление Жэ Тэ, как и Санчо, было продиктовано необходимостью, которую испытывали и она сама, и Кишот.
Салма же была полностью выдуманным персонажем. В данный момент в его жизни присутствовали исключительно те женщины, которых он сам создавал у себя в голове. И да, надо признаться, как у Кишота, еще женщины, которых он видел на экране – в его случае в основном не по телевизору, а в кино или интернет-трансляциях. Женщины-фантазии. Реальные женщины для него, похоже, были уже недостижимы. – А что же доктор Смайл? Что ж, Брат относил себя к писателям, которые строят свои произведения на тщательном исследовании жизни. Как ни печально, найдется немало реальных персонажей, которым поношенные башмаки этого сомнительного доктора пришлись бы впору. Ну и рецепты подошли бы тоже. Если бы вы сказали Брату что нелепая история, которую он рассказывает, в отличие от всего, написанного им ранее, уходит корнями в его собственные потребности и обиды, он определенно согласился бы с этим. А старый дурак? Ему претила идея, что Кишот – это его Автор, с воображаемым шлемом на голове и ржавым прапрадедушкиным мечом в руке. Кишот был его поклоном (согласен, земным поклоном) перед великим испанцем, придумавшим его первым. Что мы имеем: он примерно одного возраста со своим героем, у них в прошлом одни и те же корни, ныне оборванные, они родились не просто в одном городе, но в одном районе этого города, их родители жили по соседству, вполне достаточно, чтобы он, Брат, порой с трудом мог вспомнить, где речь идет об истории Кишота, а где о его собственной. В его сознании их семьи часто сливались в одну. И все же Брат настаивал: нет, Кишот – это не я, я создал его, чтобы рассказать историю, которую хотел рассказать. Брат, чтоб вы понимали, довольно мало смотрел телевизор. Он принадлежал к последнему поколению, выросшему на кино. По телевизору он смотрел только новости (так редко, как только можно, новостные выпуски в последнее время стали практически невыносимы), матчи с участием “Янки” во время бейсбольного сезона, и иногда, если засиживался допоздна, какое-нибудь ночное комедийное шоу. На этом приктически все. Телевидение уничтожило у американцев привычку думать, как разрушило разум Кишота. Брат совсем не хотел, чтобы его разум постигла та же участь.
Значит, упрямо думал Брат, он – не я. Но если он так настаивал на разделении героя и Автора, почему же так часто боялся, не привлекли ли его шпионские романы внимание реальных шпионов, которые теперь шпионят за ним? Ему повсюду мерещились неясные тени, ускользающие, прячущиеся за его собственной. Это превратилось в какую-то иррациональную фобию (впрочем, все фобии иррациональны). Он никогда не имел доступа ни к каким официальным секретам и не пытался узнать их, успокаивал он себя. Он не игрок на этом поле. Считать иначе слишком самонадеянно. И все же. У него паранойя на почве нарциссизма. Он должен избавиться от нее, в особенности теперь, когда его полностью поглотила эта история, самая странная из всех написанных им историй, которая по непонятным причинам заставляет его улыбаться, глядя на экран компьютера, и навсегда оставить мысли сменить профессию. Бывает, рассказываемая история оказывается мудрее рассказчика. Благодаря этой он узнал, к примеру, что не только реальный сын может в один прекрасный день исчезнуть, но и воображаемый ребенок стать настоящим, хотя возможно и движение в противоположном направлении: целая страна может жить в “реальности”, похожей на нереальную.
Он также собирался с духом, чтобы в ближайшее время предпринять путешествие в Лондон. Быть может, его миротворческая инициатива сработает, как у Кишота. Оливковая ветвь будет сразу же принята, и они с Сестрой снова обретут друг друга. Да-да, говорил на это циничный голос в его голове, а еще свинки научатся летать. И все же Брат понимал, что в целом не теряет оптимистического настроя. Что ж, думал он, Лондон так Лондон. Давненько он не был за океаном. Надо купить новый чемодан. А еще спросить у опытных людей, какую авиакомпанию выбрать.
В таких более-менее приятных мыслях Брат возвращался в свою квартиру в Кипс-Бэй после вечерней прогулки по Второй авеню. Он нес бумажный пакет с шестью бутылками “Короны” и мечтал, как делал довольно часто, переехать в Трайбеку, возможно, в чердачное помещение в здании “Гулд индастрис” на углу Гринич и Бич, столетнего здания, в котором сначала размещалась типография, а после производили стальную проволоку; оно возвышалось над соседними домами с явным высокомерием, ведь могло гордиться не только славным индустриальным прошлым, но и настоящим с заоблачной ценой две тысячи долларов за квадратный фут, и было для Брата воплощенным домом мечты.
Бывая в Трайбеке, он всегда старался пройти мимо этого здания, хотя неизменно чувствовал при этом собственную ничтожность. Брат отогнал фантазии и повернул ключ в собственной двери; внутри темной квартиры его встретил приветственный яркий свет, исходивший от экрана его “мака”, на котором он, уходя, оставил заставку с падающим снегом – компьютер был защищен паролем, но каким-то образом включился. В неясном свете экрана взломанного компьютера Брат не сразу разглядел в собственном аэроновском кресле у компьютерного стола японо-американского джентльмена не ниже ста девяноста пяти – ста девяноста семи сантиметров ростом; сколько же он может весить, начал прикидывать Брат. Килограммов сто двадцать, а то и больше. Японо-американский джентльмен был одет в дорогой темно-синий шелковый костюм с голубым шелковым платком в нагрудном кармане, белую сорочку с высоким воротником и красный галстук “Эрмес”, на котором миниатюрный золотой кот гонялся за еще более миниатюрной заводной золотой мышкой, на левом лацкане пиджака был приколот маленький значок с изображением Большой печати США. На значке было что-то написано, но так мелко, что прочесть это было невозможно. На коленях незнакомца небрежно лежал большой пистолет, который показался Брату (он был вынужден что-то понимать в подобных вещах в силу специфики своего литературного жанра) “гло-ком-22” четвертого поколения. Если не считать присутствия этого джентльмена, все в квартире выглядело нетронутым. Не было и следов того, что оба вторжения – в квартиру Брата и в его компьютер – были насильственными.
– Простите, что напугал вас, сэр, – заявил японо-америка-нец. – Хочу вас заверить, что не причиню вам никакого вреда.
Трудно не испугаться, когда твои самые параноидальные фантазии обращаются в реальность. Внутренняя жизнь Брата на несколько секунд свелась к серии болезненных желудочных спазмов. Сейчас он будет избит – косая черта – убит – косая черта – ограблен, избит и в конце концов убит. “Глок” – очень плохой знак. Брат нашел глазами значок на лацкане незнакомца и впился в него глазами. Он тонул, и это была его последняя соломинка.
– На какую спецслужбу вы работаете? – в конце концов сумел он выговорить почти что своим нормальным голосом.
– Если хотите, сэр, я могу показать вам удостоверение, – ответил тот. – Но я искренне уверен, что вы последний из писателей, которому нужно объяснять, в какой конторе я работаю.
– Оружие, – продолжил Брат, – зачем оружие?
– Знаете, как бывает, – незнакомец говорил учтиво, – человек возвращается домой, видит, что в его кресле восседает неизвестно кто, тогда в целях самозащиты он достает пистолет и начинает палить. Вполне вероятный сценарий. Это Америка, сэр. Я просто хотел предотвратить ненужную смерть, в том числе и свою. Это правда, сэр.
Брат опустил на пол пакет с шестью бутылками и сказал:
– Я буду чувствовать себя куда счастливее, если вы уберете оружие.
Ему удавалось контролировать свое тело и не показывать дрожь, но желудок мог в любой момент подвести его.
Незваный гость выполнил его просьбу, встал и протянул руку.
– Лэнс Макиока. Мы уже встречались с вами по другому поводу, но я уверен, что вы меня не помните.
– Почти уверен, что вижу вас впервые, – не согласился Брат.
– Нет, сэр. У вас была автограф-сессия в Лос-Анджелесе, в книжном на бульваре Сансет, – объяснил японо-америка-нец. – Я работал тогда с президентом Рейганом, он на тот момент уже отошел от дел. Я подошел к вам и спросил, не согласитесь ли вы подписать книгу для президента. Думаю, вы не поверили мне и сказали: “Насколько я знаю, президент Рейган страдает альцгеймером и уже не может читать никаких шпионских романов по четыреста страниц”. Сэр, я помню ваш ответ слово в слово. А я сказал: “Госпожа Рейган тоже обрадуется вашему автографу”, и только тогда вы любезно подписали книгу.
Брат помнил тот случай. Он даже вспомнил, что, возможно, видел там этот или очень похожий на него синий костюм.
– Полагаю, сегодня вечером вы пришли ко мне не за автографом, – спросил он, успокоившись совсем немного.
– Ха-ха-ха! Нет, сэр, – заверил Лэнс Макиока. – В тот период жизни я занимался охраной. С тех пор я немного подрос по службе.
– Доросли до того, кто вламывается в чужие дома? – поинтересовался Брат. За вымученной легкостью Брат скрывал все еще очень сильную обеспокоенность, даже страх.
Лэнс Макиока не рассмеялся.
– Я по-прежнему защищаю Америку, но несколько по-другому, сэр. Именно по этой причине я здесь сегодня вечером. Сэр, я хотел бы рассказать вам одну историю. Вы позволите?
– Значит, вы отбираете мой хлеб, – ответил Брат. Снова юмор перепуганного человека.