На самом деле его квартира не была уж такой плохой. Там были высокие потолки, тихие соседи, и в ней у него получалось довольно много работать. В описываемую же ночь она чуть не стала его могилой. Ему снился кошмар, во сне он как будто проснулся в собственной спальне и увидел в ногах кровати неясный силуэт, который смотрел прямо на него, но ничего не говорил. Во сне он понял, что его непрошеный гость – это и он сам, точнее, его тень, и сама Смерть. От ужаса он проснулся. Было три часа утра. Он сел в кровати, включил ночник и долго не мог унять сердцебиение. В комнате, конечно же, никого не было, и чтобы успокоиться, он выпил воды и встал, чтобы сходить в туалет. Тогда-то и произошло Внутреннее Событие. Это было что-то вроде взрыва в голове, где-то между ушами. Он потерял равновесие, рухнул на пол и отключился. Когда через какое-то время к нему вернулось сознание – прошли минуты или годы, он не мог этого сказать, – он первым делом удивился, что не умер. Через какое-то время к нему пришло новое осознание: он больше не может двигаться. Его мобильный лежал на тумбочке у кровати, там же где стоял стационарный аппарат, которым он, из некоторой старомодности, тоже продолжал пользоваться, а он валялся на полу спиной к ним. И значит, был абсолютно беспомощен.
Ему понадобилось два дня, чтобы развернуться и доползти до тумбочки. Весь следующий день и ночь он пытался как-то раскачать тумбочку, чтобы один из аппаратов оказался рядом с ним на полу. Только на четвертый день ему удалось уронить мобильник, и он начал пытаться звонить.
– Кому он позвонил? – хотел знать Санчо.
– Мне, – ответила Женщина-Трамплин. – Кому еще ему было звонить.
Его звонок наконец прошел, она подняла трубку, но он не смог произнести не звука. Он лежал на полу спальни с телефоном возле уха, а ее голос в трубке яростно кричал: “Алло!”
Поняв, что что-то случилось, Женщина-Трамплин пулей примчалась к брату, отыскала управляющего домом и заставила его своим ключом открыть квартиру, где нашла распростертое на полу тело и тут же вызвала скорую помощь. Он выжил. Ему всегда везло. Это Америка – после случившегося удара ему требовалось долгое и бережное лечение, его покрыла медицинская страховка с работы, на которую он, выиграв конкурс, устроился совсем недавно, – должность ассистента-профессора в школе журналистики в центре города предполагала самую лучшую медицинскую страховку. За лечением последовал долгий период реабилитации, и через пару лет он, так сказать, полностью вернулся в рабочее состояние, разве что говорил заметно медленнее да приволакивал правую ногу. Однако человек, переживший Внутреннее Событие, был уже совсем не тот, что прежде. Периодически он страдал от отстроченных последствий. В любой момент без причины начинал плакать. Его мучали тревога, депрессия, страхи. За этими внешними изменениями скрывалось другое, более глубинное. У него были обширные провалы в памяти, и они никак не проходили. Он стал более замкнутым, молчаливым, каким-то совершенно потерянным. Ни профессора, ни журналиста больше не было.
На физическом уровне это было чудесное выздоровление. Но наиболее устойчивый ущерб был нанесен не телу, а личности. Он не вернулся в университет, благодаря которому сумел оплатить столь нужное ему лечение. Отдалился от коллег, старых и новых, и друзей, новых и старых, и весь ушел в себя – в такие глубины, куда никто не мог последовать за ним. Долгое время он ни с кем не разговаривал и дни напролет смотрел телевизор, сидя с прямой спиной и сложенными на коленях руками на краешке кровати. Тогда он и начал вести беседы с экранными персонажами и терять связь с реальностью. Было ясно, что он стал чувствовать себя чужим в большом городе. Его многоликость, проникновение всего во все, какофония нарративов, бесконечные трансформации, фабрика грез, превратившаяся в бесконечную грезу о себе – все это выбивало его из колеи. Лакуны в сознании можно немного залечить, избавившись от своей прошлой жизни, а также при помощи телевидения, уход в мир которого – еще один способ затуманить свое сознание. В тот день, когда он заявил Женщине-Трамплину, что уезжает из города – что он связался с их занимающимся фармацевтическим бизнесом кузеном, доктором Смайлом, и попросил взять его на работу в качестве менеджера по продажам где-нибудь подальше от Нью-Йорка, – он также впервые заявил о том, что имеет к ней финансовые претензии. И это стало третьим из того, что нельзя простить.
То, что он обвинил ее в краже его денег, было отвратительно. Однако то, что он поступил так после последних двух лет, было куда отвратительнее. А самым отвратительным было вот что: он проигнорировал тот факт, что все это время она решала его финансовые вопросы, заботилась, чтобы его деньги приносили доход. Последней каплей стало обвинение в подделке завещания, в том, что она переписала его в свою пользу.
– Он всегда был мне братом лишь на бракованную половину, – рассказывала Женщина-Трамплин Санчо, – но только после этого поступка я поняла, что должна выкинуть его из своей жизни точно так же, как он выкидывал практически все из своей. Он был болен, я видела это, был не в себе, я сочувствовала ему, но выносить его дальше стало невозможно. Будь мы супругами, мы бы непременно развелись. То, что произошло с нами, тоже было своего рода разводом. Когда он уехал из города и стал разъезжать по глубинке, втюхивать докторам свои пилюли, я подумала: ладно, пусть все идет своим чередом, пусть он будет таким, каков он есть, и занимается тем, что считает нужным, – быть может, так он найдет свой путь. Попробуешь догадаться еще кое о чем? Денег у него по-прежнему вполне достаточно. Я к тому, что вам, ребята, совершенно незачем мыкаться в мотеле “Блю-йоркер”. Если захочет, он вполне может снять квартиру. До этого вы оба можете пожить у меня. За мной закреплено место в подземном гараже, но машины у меня нет, так что он может пристроить там свою колымагу.
Женщина-Трамплин впервые взглянула на Кишота:
– Ты согласен?
Кишот поднялся на ноги и прочистил горло.
– Прежде всего я должен кое-что тебе сказать, – заговорил он весьма высокопарно, – прости мне, сестра моя, все обиды, что я помню, и все, что я забыл, те, за которые я несу ответственность, и те, что были нанесены человеком, которого больше нет. Мое состояние чем-то напоминает то, как твой мистер Сент описывал состояние Вселенной, только в миниатюре: космос с огромными зияющими дырами, в которых ничего нет. Я стираюсь по краям и не знаю, удастся ли мне выжить. Потому я прошу, чтобы все обиды, те, о которых я знаю, и те, о которых нет, были прощены мне до того, как наши пути придут к своему завершению, ради этого я готов совершить все, что ты мне скажешь, дабы искупить свои грехи – те, что совершил я, и те, что уже не принадлежат мне, ведь они покинули меня и исчезли. Чтобы исправить это, я проехал через всю Америку, ибо только когда я достигну гармонии, мне будет указана дорога к Возлюбленной, она пролегает намного выше нашего мира со всеми его горестями.
Произнеся свою речь, он медленно, заметно хромая, двинулся к Женщине-Трамплину и, подойдя к ней вплотную, неожиданно упал на колени, зажав в ладони край ее платья.
– Прости меня, – повторил он, склоняя голову, – прости и освободи меня и себя заодно.
Время в комнате остановилось. Санчо казалось, что снаружи проходят недели, месяцы, годы, десятки, может, даже сотни лет. Солнце садилось и вставало, луна появлялась и гасла, времена года сменяли друг друга. Сильные мира сего, мужчины и женщины, поднимались и падали, мир менялся; их объяло будущее, а они по-прежнему были там – никому не нужные реликты давно забытой эпохи, навеки затерявшиеся в собственных лабиринтах любви и боли. Вдруг Женщина-Трамплин едва слышно вздохнула и слегка пошевелила рукой, она неуверенно подняла ее и положила на голову коленопреклоненного Кишота.
– Да, – сказала она, вновь запуская стрелки часов. – У нас осталось мало времени, – сказала она, – гораздо меньше, чем мы упустили. В этом ты прав. Есть также нюансы, связанные с моим здоровьем. Не будем обсуждать их сейчас. Просто решим, что пришло время оставить все недоразумения в прошлом. Кстати, об Ивеле Сенте – сейчас его все знают как завзятого ловеласа, так что ты был прав, я не могла бы прожить с таким всю жизнь. Но это не значит, что он неправ по поводу грядущего конца света. Что прав, впрочем, тоже.
– Теперь, достигнув гармонии, – снова начал о своем Кишот, – мы вошли в шестую долину, Долину Изумления, где берет свое начало истинная любовь, способная привести всех нас к счастливому завершению, которого мы все желаем.
– Ну, все понятно, – отозвалась Женщина-Трамплин, – ты теперь у нас тоже из этих, переставших ждать Мессию. В таком случае я простила тебя только из-за грядущего конца света.
– Аллилуйя! – закричал Кишот. – Теперь, когда я прощен, мне остается лишь спасти свою Возлюбленную и помочь ей пройти со мной в седьмую долину, ту, что лежит за пределами времени и пространства, – достигшим ее уже все равно, что происходит в нашем мире, они вкушают вечное блаженство на прекрасных лугах.
– Елисейские поля! Поистине благородная цель, – Женщина-Трамплин отпустила свою колкость с бесстрастным лицом. – Ты сказал “мне лишь остается”. Похоже, ты недооцениваешь, с какими трудностями можешь столкнуться.
– Ты все сама увидишь, – ликуя, кричал Кишот. – Совсем скоро любые препятствия будут устранены, и наступит счастливое время.
И правда: уже следующим утром, в восемь ноль-ноль, Кишоту пришло сообщение с тайного номера двоюродного брата и бывшего работодателя; доктор Смайл просил его о встрече. Дорога к Возлюбленной была открыта.
Глава семнадцатая,в которой Сестра завершает Семейную Историю и свою собственную Игру
“Города похожи на двери. Они либо открыты, либо закрыты. Лондон изо всех сил заехал ему дверью по морде, сделал все, чтобы он не вошел внутрь. Нью-Йорк же гостеприимно распахнулся перед ним, приглашая войти”. Мрачное начало “Обратного обмена”, одного из романов Брата, вспомнилось ему в день перелета между нью-йоркским аэропортом Кеннеди и лондонским Хитро