С одной стороны, это должно быть заложено во мне по природе, так? Ведь у меня попросту не было времени получить хоть какое-то воспитание. Да и вряд ли кому-нибудь удалось бы в столь рекордные сроки воспитать истинного преступника, так что криминальные наклонности у меня от рождения. Какой-нибудь сбой в программе в момент, когда папаша К. изволил меня вообразить, или баг в системе, когда сверчок-итальянец превращал меня в реального живого мальчика. Понемногу агрессии и эгоизма, просто не стойте, черт возьми, у меня на пути, если я хочу чего-то, я возьму это тогда, когда захочу. Немного жестокости. Если на дороге будет стоять ребенок, а мне надо будет по ней проехать – что ж, не повезло тебе, детка, ведь я проеду. Так уж я запрограммирован. Это записано в моем ДНК. То есть я в этом не виноват, так? Короче, если я плохой, как говорила бессмертная Джессика Рэббит: не я плохая, меня такой нарисовали.
Отчаянные времена, отчаянные меры. После того как Санчо избили в парке, что-то надломилось у него внутри, не на физическом, на экзистенциальном уровне. После жестокого избиения может оказаться, что важная часть тебя – та, что делает тебя человеком, – почти перестала быть связанной с этим миром, словно твое “я” – маленькая лодочка, которую оторвало от причала и вынесло на середину пруда, где она качается бессмысленно и бесцельно; или большой корабль – торговое судно, к примеру, – который мощное течение сорвало с якоря, потащило и вот-вот пустит на дно либо разобьет о соседние корабли. Теперь Санчо понимал: с теми, кто пережил насилие, такой отрыв происходит не только в физическом, но и в моральном смысле: войдя в твою жизнь, насилие навсегда останется ее частью, каким бы мирным и законопослушным ты ни был до этого, – из невозможного оно превратилось в реальность. Теперь тебе есть из чего выбирать.
После избиения Санчо еще сильнее отдалился от Кишота. Женщина-Трамплин заметила, что, хоть юноша по-прежнему питал к пожилому джентльмену некие сыновние чувства, он был убежден, что его собственная дорога лежит где-то в другом месте. Санчо все чаще думал о девушке на крыльце дома в трауре, Прекрасной из города Прекрасного, штат Канзас, он очень хотел вернуться к этой двери, за которой, возможно, его ждет судьба. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждал себя, что она его не прогонит, эта мысль наполняла его удовлетворением и верой, что человеческая жизнь не лишена смысла. Он рисовал в своем воображении свой исход из Нью-Йорка – он стоит в воротах Изумрудного города и щелкает каблучками своих рубиновых башмаков: нет на Земле места лучше Канзаса, и пусть я пока не там, если все пойдет так, как я задумал, очень скоро я обрету там дом! – он так часто воображал это, что отъезд стал для него настоятельной необходимостью, и потребность срочно бежать вкупе с воспоминаниями о пережитом насилии толкнули его на преступление.
Он никому не рассказывал, что утратил способность ориентироваться в реальности, поскольку решил, что это должно пройти, как заживают синяки и срастаются сломанные кости. Что же до слухов о неизбежном конце света, им он не особо верил. Для него мир только недавно начал свое существование. И если этот мир был неисправен, если из него, как из старого, требующего ремонта дома, выпадали куски, это говорило лишь о том, что любое совершенство иллюзорно. Невозможно представить, что всего, что есть вокруг, вдруг не станет. Такая развязка, denouement, будет слишком несправедливой. Небесный сказочник, к которому он от случая к случаю взывал и с кем испытывал соприродное родство вымышленных персонажей, не может быть настолько жесток. Хотя приходится признать, что вопрос о Боге – любящем либо карающем? – так и оставался для него без ответа.
– А что насчет la questione de Sancho? – требовательно и злобно спросил кто-то тоненьким голоском. – Как насчет вопроса о Санчо? Для этой проблемы у тебя уже есть soluzione, решение?
Санчо сидел в полуночном зале ожидания автобусного вокзала Порт-Аторити, сжимая в руках билет до города Бьюти-фул, штат Канзас, стоимостью сто сорок шесть долларов; его ноздри щекотал запах свежей мочи, и юноша гадал, успел ли кто-то обнаружить Женщину-Трамплин и не гонится ли за ним полиция. Это была холодная ночь, зима входила в свои права. До отправления его автобуса оставался час, так что у Санчо было шестьдесят минут, чтобы поразмышлять над фундаментальными вопросами бытия – к примеру, о том, что, когда началась эпоха “после одиннадцатого сентября”, автобусы стали играть особую роль в объединении американской нации; он слышал, что количество авиарейсов внутри страны значительно сократилось, а их качество стало заметно уступать и тому, что было раньше, и тому, что предлагают поезда, которые находятся в ведении “Амтрака”, с которым все понятно; как же прекрасно, что можно просто заплатить за билет сто сорок шесть долларов из тех, что украл у тетки в сумочке, и скоро автобус компании “Грейхаунд” увезет тебя в самую дальнюю даль, в маленький городок вроде Бьютифула, и никакого общения, никакой snafus еп route, путаницы в пути. Отсюда вытекает вопрос: посадят ли его в тюрьму на острове Райкере, где блатные будут опускать его по полной, или кривая, попетляв через ночи и дни, выведет его, свободного как ветер, прямо в объятия любимой? Свобода! Он чувствовал себя, как свора гончих, на травлю рвущихся.
С отвагой в сердце ринься в бой, сам себе велел Санчо.
Тут на скамейке рядом с ним появился говорящий сверчок, Грилло Парланте, который буквально пищал от возмущения.
– Некоторые люди просто не заслуживают того, что для них делается, – говорил он. – Низкие, недостойные людишки. Immeritevoli. Non degni. Мне жаль, но ты оказался именно таким.
– Ты вернулся, – удивился Санчо. – Я-то думал, что больше никогда тебя не увижу.
– Anche io. Я тоже так думал, – ответил сверчок. – Но твое моральное падение заставило меня вернуться. И вот я здесь, eccomi qui, хоть и не рад этому. Я пришел потому, что должен тебе кое-что сказать.
– Довольно с меня нравоучений, – рассердился Санчо. – Я сам знаю, что сделал, и не потерплю, чтобы меня отчитывали. Кстати говоря, ты просто сверчок. Я могу раздавить тебя одним пальцем.
– Вопрос не в том, – заметил сверчок, – что значит быть сверчком, а в том, что значит быть человеком. Спроси себя, прошел ли ты этот экзамен?
На автовокзале в Порт-Аторити человек, в голос разговаривающий сам с собой посреди ночи на воняющей мочой скамейке, не только не вызывает удивления, но и выглядит вполне привычно, так что никто из немногочисленных ожидавших свои автобусы полуночников даже не обернулся, когда вор Санчо начал орать в пустоту.
– Посмотри на меня! Скажи, что ты видишь? Плоть и кровь. Я живу, я дышу, я думаю, я чувствую. Что еще тебе надо? Ты же сам говорил мне, что у меня есть все, даже инсула, и значит, я полноценный человек. Ты сам мне это сказал.
– У тебя нет совести, – заявил в ответ сверчок. – Без нее тебя нельзя называть даже полноценным шимпанзе.
– Не спорю, я тут недавно, – продолжал Санчо. – Но даже за короткое время сумел отлично понять, совесть далеко не самое главное у людей. Жестокость, самолюбование, умение обманывать, жадность, нетерпимость, склонность к насилию – другое дело.
– Не стоит черпать знания о людях из выпусков телевизионных новостей, – взывал к нему сверчок. – Большинство людей по-прежнему понимают, что такое хорошо и что такое плохо, и идут по жизни, руководствуясь совестью. Я должен тебя предупредить: Lascia che la tua coscienza sia la tua guida. Если ты выберешь эту сторону – что ты там перечислял? pietatezza, narcisismo, disonesta, avidita, bigotteria, violenza? – ничем хорошим для тебя это не закончится. И еще: если ты начнешь преследовать незнакомую женщину, она никак не поверит в то, что ты ее любишь. Это может выглядеть как molestie sessuali, сексуальное домогательство. У нас такое называют lo stalking.
– Я что-то не помню, – нахально заявил Санчо, – чтобы говорил, что говорю по-итальянски. И что готов беседовать со сверчками тоже. Так что все, что здесь происходит, – всего лишь неудачный коммуникационный акт.
– Да, – подтвердил сверчок, – incidentalmente, кстати говоря. К вопросу о том, что ты раздавишь меня одним пальцем. Мне хочется кое-что тебе показать. Это не займет много времени. Guarda! Смотри!
Как известно, сверчки могут прыгать на значительные расстояния, не успел Санчо и рта раскрыть, а насекомое уже сидело у него на голове. Он ощутил невыносимое давление и нестерпимую боль, словно его сверху придавила невидимая гора, и, упав на спину, беспомощно растянулся на полу. Сверчок спрыгнул и вернулся обратно на скамейку.
– Большая ошибка, – заявил он на превосходном английском без тени итальянского акцента, – судить о силе по размеру. Тех, кто так поступает, сверчки могут раздавить одним пальцем.
Санчо с трудом вскарабкался на скамейку и начал разминать шею.
– Больно вообще-то, – пожаловался он.
– Итак, первый вопрос о Санчо, – продолжил прерванный разговор сверчок, – сумеет ли он стать человеком или уже слишком поздно?
– Боюсь, вопросов у нас теперь тьма, – заметил Санчо, все еще разминая пострадавшие плечи, шею и голову.
– Ладно, вопрос второй: кто есть Санчо без Кишота?
– Санчо есть Санчо, – пробормотал Санчо себе под нос с некоторым вызовом.
– Я тебя понял, – согласился сверчок. – Но подумай: кто есть Харди без Лорела? Чико и Харпо без Граучо? Гарфанкел без Саймона? Capisc’? Понял теперь? Сейчас ты один пытаешься ехать на велосипеде, предназначенном для двоих. Это не так-то просто! Не забыл еще, как все было вначале? Стоило тебе отойти от него чуть дальше, и ты чувствовал, что в буквальном смысле распадаешься на куски. Теперь ты надумал в одиночку рвануть в дальнюю даль. Придется тебе узнать, способен ли ты хоть сколько-нибудь просуществовать на большом расстоянии от него. Сольная карьера?