Несколько часов спустя автобус снова заехал на заправочную станцию недалеко от местечка Похаконтас, Иллинойс, и старичок в соломенной шляпе и синих джинсах с красными подтяжками снова зашел в салон, держа на плече свой играющий давно забытые шлягеры транзистор. Санчо стало дурно. Это неправильно. Они никак не должны оказаться здесь. Все это уже было. Несколько часов назад он уже встречался с этим призраком. Вот на этой самой заправке. Санчо чувствовал, что происходит что-то очень плохое.
Старичок в соломенной шляпе и красных подтяжках снова попытался занять место, на котором сидел Санчо, и тот снова не дал ему этого сделать, в этот раз уже более решительно.
– Эй!
– Прошу меня простить! – заявил он. – Я, знаете ли, иногда путаюсь. Раньше я постоянно разъезжал на этих “грейхаундах”. Но то было раньше, а раньше – это не теперь. Не хотел причинить вам беспокойство.
С этими словами старичок мирно вышел.
– Ты в порядке? – осведомилась тетка с сэндвичами. – А то что-то сбледнул, никак призрака увидел?
– Мне страшно, – признался Санчо. – Почему мы никак не приедем? Почему мы опять здесь?
– Мы попали в такую ситуацию, – пояснила тетка с сэндвичами, – в которой мне трудно тебе что-то посоветовать или даже правильно объяснить, что происходит.
– Прошу вас, хотя бы попытайтесь. Я просто схожу с ума!
– Нельзя знать наверняка, что может случиться в дороге, – начала объяснять Голубая фея. – Дорога может закружить тебя и выбросить на повороте. Может пустить по кругу, вывести совершенно не туда, куда тебе надо. Чтобы отважиться пуститься в дорогу, человек должен много о себе знать.
– Фигня, – заявил Санчо. – Вы говорите то, что должны, а не то, что думаете. А мне нужна только правда.
– Правда – вещь глубокая. Не боишься захлебнуться? – предупредила тетка с сэндвичами.
– Рискну.
Тетка с сэндвичами, известная также как Голубая фея, глубоко вздохнула и рассказала Санчо вещи, слушать которые ему было трудно. Она рассказала, что он одновременно переживает два очень серьезных кризиса, и рассчитывать на то, что они оба благополучно разрешатся, почти не приходится. Первый кризис был личным кризисом Санчо.
– Ты видишь то, чего не вижу я, – сказала она. – Призраков, зомби, вампиров, всю эту шваль. Для меня это означает, что очень скоро ты можешь сам сделаться призраком и навсегда уйти в их мир, откуда ни я, ни кто-то еще уже не сможет тебя вытащить. Я вижу, что наш маленький друг из Италии сумел проделать с тобой огромную работу, практически превратил тебя в живого мальчика, но, похоже, он не довел это до конца. И теперь, когда ты оторван от своего отца, ситуация стремительно ухудшается. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты не вполне находишься здесь. Как в испорченном телевизоре. То ли прием плохой, то ли сигнал барахлит, и ты не всегда виден четко. Я достаточно понятно объясняю?
– Да, – ответил Санчо. – Вы говорите, что я умираю.
– Не будем делать громких заявлений, – ободрила его Голубая фея. – Я просто говорю, что есть проблемы.
– Вы можете спасти меня? – взмолился юноша. – Я хочу жить!
– Ты так много твердишь о любви, – продолжала фея. – Ради нее без мыла в задницу готов забраться. Сейчас я объясню, почему так изящно выражаюсь. В моем понимании любовь, в первую очередь, означает потерю себя. Любовь делает так, что другой оказывается для тебя важнее, чем ты сам. Этот другой – не обязательно человек. Это может быть город, община или страна. Футбольная команда или автомобиль. Будь сейчас нормальное время, я бы прямо сказала тебе: забудь о девчонке в конце пути. Возвращайся назад и постарайся сам исправить все, что натворил. Твоя тетка? Ты должен так же искренне извиниться перед ней, как это сделал твой папа. Забавно, ты прямо его эхо. Как и он, ты должен ей извинения и к тому же деньги. Она не выдвинула против тебя обвинений, сказала полиции, что случилась семейная ссора. Крайне любезно с ее стороны. Иди, вымаливай прощение, устраивайся на работу, вкалывай день и ночь, пока не отдашь ей все, что украл, сохраняй в себе любовь к жизни и полюби обычную жизнь. Только эта любовь способна сделать тебя реальным. А девушка? Она просто одна из твоих призраков.
– Понятно, – Санчо едва сдерживался, чтобы не начать махать руками в знак протеста. – Этот совет я никогда не приму. Он никчемный. Такое мне бы и робот в интернете посоветовал, и печенье с предсказаниями.
В автобусе стоял гвалт. Всю дорогу привычные к долгим переездам пассажиры либо дремали с наушниками в ушах, либо смотрели комедийные сериалы на маленьких встроенных в спинку переднего сиденья экранах, либо жевали бублики и булочки с корицей, мечтая о возможном счастье. Картинки за окнами автобуса проплывали мимо, никем не замеченные. Теперь же по меньшей мере несколько пассажиров поняли, что что-то идет не так, что они движутся по обратному витку туда, откуда уехали несколько часов назад, началась паника, которую водитель автобуса не стремился унять – он только разводил руками и повторял:
– Вот хоть убейте. Я веду автобус, а не строю дороги.
– Секундочку, – была вынуждена прервать свой рассказ тетка с сэндвичами. – Надо посмотреть, смогу ли я что-то сделать.
Расталкивая орущих попутчиков, тетка с сэндвичами встала в центре прохода и закрыла глаза. За этим последовала серия толчков и раздался грохот, словно кто-то переводил стрелки, чтобы перегнать поезд с одной колеи на другую, после чего тетка рухнула в свое кресло без сил.
– Ну все, мы вернулись туда, где должны быть, – сообщила она Санчо. – Хотя за такое мне вообще-то не платят. Мне надо немного восстановиться, я пока не в состоянии обсуждать твой второй кризис.
Волнение в салоне стало утихать, когда дорожные указатели начали показывать что-то осмысленное. Они подъезжали к Бьютифулу. Кое-кто из пассажиров упрекал соседей в том, что те подняли шум, не разобравшись. Водитель ехал дальше, привычным жестом пожимая плечами, мол, и не такое бывало. Тетка с сэндвичами чуть слышно похрапывала в своем кресле. Один Санчо никак не мог успокоиться. Он со всей очевидностью понимал, что второй кризис окажется куда более серьезным, чем первый.
Он ждал, когда проснется фея и отмечал в себе тревожные перемены. То ли прием плохой, то ли сигнал барахлит, и ты не всегда виден четко. Такой неутешительный диагноз поставила ему Голубая фея, в миру тетка с сэндвичами. Теперь он и сам начал это ощущать. С ним случались приступы затуманивания, во время которых мысли путались и наплывали одна на другую, как облака, а голова плыла, как в жару при тяжелой простуде. Он ощущал внутри какие-то пульсирующие толчки, раз за разом на короткий миг теряя способность мыслить и чувствовать. Больше всего его пугали слуховые и зрительные симптомы. Санчо смотрел на свою руку, и у него на глазах она распалась на пиксели, как картинка в испорченном телевизоре, но вскоре снова срослась в цельное изображение. Такого просто не может быть. Санчо поднял руку и потер глаза, рука работала, как обычно, что немного успокоило его. Но через несколько мгновений все повторилось. Санчо хотел попросить тетку с сэндвичами помочь ему, но она спала в своем кресле сном младенца. Он окликнул ее и, к своему ужасу, услышал, что его голос прерывается, как при трансатлантических переговорах, и фонит, как ненастроенное радио.
Он явился на свет невозможным путем, напомнил он себе: от неутолимой потребности и неукротимого желания старого дурака с поврежденным телевидением мозгом. Следовательно, он был побочным продуктом мусорной культуры, повредившей мозг многим дуракам, и старым, и молодым, а возможно, и самой Америке. Быть может, эти симптомы у человека столь необычной природы, появившегося на свет против правил, без матери, которого можно считать реальным только условно, словно он чудесным образом сошел с экрана из передачи на канале Syfy, ведут к квазиэлектронной смерти по причине обрыва сигнала.
Я слишком молод, чтобы умереть. Юношеская самонадеянность. Смерть никогда не спрашивает о возрасте тех, за кем приходит.
Санчо принял решение. Он был сотворен актом чистого воления, а значит, и сам мог унаследовать невероятную волю. Разве не так? Вот и отлично. Ведь если папаше К. удалось подчинить своей воле ангела жизни, Санчо подчинит своей воле ангела смерти. Но как это сделать?
– Я люблю ее, – произнес Санчо вслух. – Любовь найдет, как все устроить.
Эхо не знает, что оно эхо. Просто повторяет одно и то же, пока не смолкнет.
Тетка с сэндвичами проснулась, широко раскрыла глаза и затараторила.
– Второй кризис, про который я говорила, всеобщий.
– Звучит масштабно, – заметил Санчо.
– Мы все сейчас проживаем как бы две истории, – пояснила она. – Жизнь и Время. Есть наша собственная история и история, которая происходит вокруг нас. Если твой личный кризис совпадает по времени с глобальным кризисом эпохи, начинается настоящее безумие.
– Что именно вы называете безумием? – уточнил Санчо.
– Дурные Времена, – ответила она. – Самые дурные из всех, что были. Мир разваливается на части. Люди начали это видеть. Нас ждет безумная гонка, и я не знаю, как нам преодолеть ее и остаться в живых. Не уверена, что у нас получится.
– Куда я ни приду, всюду говорят о конце света, – завил Санчо. – Лично я ставлю на то, что никакого конца света не случится, как не случалось до этого.
– Я хотела тебе сказать, – тетка с сэндвичами пропустила его слова мимо ушей, – что этот глобальный кризис заставил меня изменить свое отношение к тому, к чему ты стремишься в своей жизни. Это я про девушку, к которой ты едешь. Даже не думай, что я собираюсь раздавать налево-направо приворотное зелье, ничего подобного. Но я подумала: раз уж нам всем осталось немного, иди, дитя, и сделай то, что считаешь правильным. Иди к ней, будь милым, хотя бы попробуй. Если она захлопнет перед твоим носом дверь – черт с ней, ладно, ее решение надо уважать, но ты хотя бы попытался. Может, она захлопнет дверь, а может, и нет. Иди и постарайся не облажаться.