Eunivers, c’est moi? Вселенная – это я?! Неужели он на самом деле оказался таким мегало-маньяком?
Обладает ли он добрым сердцем или выжжен изнутри?
Автор читал в “Таймс”, что даже великий Белл оу сомневался в том, каким было его сердце, и лежа на смертном одре, спрашивал себя: “Кем я был, человеком или сволочью?”
Когда однажды ночью Автор наконец почувствовал, что накопил достаточно сил, чтобы вновь встретиться со своей книгой, он отправился в кабинет, в котором, удобно расположившись в его собственном аэроновском кресле, его поджидал огромный японо-американский джентльмен со множеством имен.
– Что вы здесь делаете? – закричал Автор, пока сердце болезненно ухало в груди. – Что-то случилось с моим сыном?
– С вашим сыном все в полном порядке, – заверил его гость. – Он оказался прекрасным работником. Ваш мальчик доказал, что он истинный патриот Америки, в чем лично я никогда не сомневался. Благодаря ему и таким, как он, сейчас мы побеждаем в кибервойне.
– В самом деле?
– Определенно, сэр. Такова наша официальная позиция.
– Вы пугаете меня, появляясь в моем доме подобным образом. Прекратите это. Во-первых, это преступление, а во-вторых, у меня теперь больное сердце.
– Я принес хорошие новости. Вам предоставлен допуск. Ваша кандидатура была официально одобрена. – Агент встал,
чтобы пожать Автору руку и вручить свою визитную карточку “Агент Клинт Осима” значилось на ней.
– Отличное имя.
– Благодарю. Еще раз поздравляю. Великолепная работа.
– О какой работе идет речь?
– “Муравейник”, – пояснил Осима. – Вы не прокололись. Никому ни словечка. Мы ждали, но вы выдержали. Высший класс.
– Да, как раз хотел у вас спросить, – вспомнил Автор. – Несколько месяцев назад в “Таймс” была статья, в которой описывалась операция, очень похожая на “Муравейник”. Я подумал, откуда взяться такой статье, если все это так смертельно секретно. Но там был не “Муравейник”, там был “Коллективный разум”.
– Я вам объясню, – ответил агент Осима, – когда мы вынуждены привлекать к секретным операциям людей со стороны – к примеру, родственников фигурантов вроде вас – и вводить их в курс дела, мы всегда даем всем немного разную информацию. Когда эта информация попадает в открытые источники, мы легко узнаем, кто это сделал.
– То есть на самом деле операция называется не “Муравейник”, вы придумали это название специально для меня?
– “Муравейник”. Для нас с вами.
– А что случилось с тем, кому вы сказали, что она называется “Коллективный разум”?
– Его поступок имел определенные последствия.
– Несовместимые с жизнью?
– Отличная формулировка.
– Так зачем все-таки вы пришли? Поздравить меня, предостеречь или и то, и другое?
– Поздравить, поскольку вы были признаны соответствующим определенным требованиям, и мы готовы предоставить вам определенные привилегии по части доступа.
– К “Муравейнику”?
– К вашему сыну.
Услышав эти три слова – услышав имя своего Сына, – Автор испытал чувство, на которое, как ему прежде казалось, он был просто не способен, он почувствовал себя Кишотом, узнавшим от доктора Смайла, что его ждет встреча с Возлюбленной. По своему складу Автор не был человеком, склонным видеть омывающее его божественное сияние с небес и ощущать каскады радости, но в этот момент испытал что-то подобное. Он давно потерял надежду на новые романтические встречи. Этот поезд ушел. Сын был единственным любимым существом, которое у него осталось, но он находился так далеко – сначала по собственному выбору, потом по настоянию спецслужб. Если теперь ему позволят видеться с ребенком, возможно, даже проводить какое-то время вместе (конечно, если этого захочет Сын), это в буквальном смысле вернет Автора к жизни и поможет ему вновь обрести веру в людей. Попросту говоря, он будет по-настоящему счастлив.
– Согласно нашим оценкам, – продолжал тем временем агент Осима, – для оптимально эффективной работы наших цифровых воинов нам необходимо расширить круг их контактов вне проекта. В противном случае молодые люди могут сойти с ума и навсегда сгинуть в пузыре информационной безопасности внутри киберпространства. Их нужно спускать на землю. Мы считаем, что оптимальным будет предоставлять им два выходных каждые шесть недель плюс ежегодный двухнедельный отпуск. В случае с вашим сыном я рекомендовал начать с двухнедельного отпуска. Как вам перспектива?
– А что он говорит? – спросил Автор. – Он этого хочет?
– Молодой человек нуждается в общении с отцом, – заверил Автора агент Осима. – Он проинформировал нас об этом.
– Агент Осима, агент Кагемуся, агент Мизогучи, агент Макиока, – заявил Автор в ответ, – я люблю вас. Всех вместе и каждого в отдельности.
Японо-американский джентльмен выглядел смущенным.
– Это нежелательно, сэр, – ответил он.
Когда Автор видел Сына в последний раз, тот носил длинные, почти до плеч, кудри. Теперь он подстригся – брутально, почти налысо – и стал похож на Сестру в ее последние дни. Увидев это, Автор невольно вздрогнул.
– Ты чего? – удивился Сын.
– Ничего, – заверил его отец. – Прическа.
– Тебе не нравится?
– Длинные шли тебе больше.
– Вообще-то всем нравится, – сдержанно заметил Сын. – Все говорят мне комплименты.
В первые проведенные вместе часы они оба ощущали неловкость. Сидели друг напротив друга за накрытым к завтраку столом и мусолили в руках чашки с кофе, не зная, что сказать.
– Что ты собираешься делать эти две недели?
Неопределенный жест плечами.
– Не знаю. Ничего. Что-нибудь. А ты что предлагаешь?
– Что-нибудь, что доставит удовольствие нам обоим.
– Лично я ничего такого не знаю. Будет здорово, если ты что-то предложишь.
Затянувшаяся пауза, а потом.
– Поедешь со мной в автомобильное путешествие?
– Куда?
– По маршруту, который я описываю в своей книге. Мне это поможет в работе. В конечном счете мы окажемся в Калифорнии.
– Ты уверен, что проедешь столько?
– Я отлично вожу.
– Не уверен. Ты уже давно не водишь.
– Тогда веди ты.
– Ты правда не против?
– Конечно.
– Тогда ладно. Значит, автомобильное путешествие.
– Надо арендовать “шевроле круз”.
Он не сказал Сыну о проблемах с сердцем. Решил, что ни к чему. С каждым днем он чувствовал себя сильнее, а слышавшийся ему бессонными ночами шепот был обычным выходящим из-под контроля стариковским страхом. Он немного похудел и осунулся, но дети обычно не замечают подобных перемен у своих родителей. К тому же Автор чувствовал себя энергичным как никогда. Как бы то ни было, расскажи он о своей болезни Сыну, молодой человек был бы вынужден стать для него сиделкой либо, читай, родным отцом. Автор хотел, чтобы все шло своим чередом. А еще он хотел найти для себя и Сына лучший конец, чем у Кишота с Санчо. В его случае вопрос стоял как Вопрос о Санчо наоборот. Он состоял не в том, кто есть Сын без него, а в том, кто есть он без Сына, и ответ состоял в том, что почти что никто.
Сейчас Сын был незнакомцем за рулем их машины, чьим отцом Автору предстояло стать заново. В городе, послужившем прототипом для Беренгера, Нью-Джерси, Автор рассказал Сыну, что населил город мастодонтами, находясь под впечатлением от “Носорога” Эжена Ионеско.
– Я черпаю вдохновение в работах еще стольких предшественников! – признался отец и назвал Сервантеса и Артура Кларка.
– А разве так можно? – спросил Сын. – Делать такие заимствования?
В ответ отец процитировал ему слова Ньютона о том, что тот видел дальше других лишь потому, что стоял на плечах гигантов. Сына такой ответ совершенно не убедил.
– Это да, но Ньютон открыл закон всемирного тяготения, – жестоко заметил он. – Сомневаюсь, что ты сумеешь совершить что-то близкое к этому.
Автор рассказал ему о традиции плутовского романа, ее эклектичности и способности совмещать многие повествовательные традиции, высокое и низкое, авторское и традиционное, оригинальное и пародийное; о бесконечных поворотах плутовского сюжета, позволяющих автору воссоздать человеческую жизнь во всем ее многообразии. Он стоял посреди главной улицы про-Беренгера, казавшейся ему ненастоящей по сравнению с тем, как он изобразил ее в романе, и говорил об Абсурде как таковом, столкновение с которым заставляет человечество одновременно мучительно искать смысл жизни и жестоко смеяться над своими попытками, о мастодонтах в собственном романе, которых вполне можно расценивать как олицетворение стремительного расчеловечивания человечества, которое все сегодня вынуждены наблюдать, в ходе него мы как биологический вид постепенно – хотя некоторые очень даже быстро – утрачиваем нравственные ориентиры, а это значит тут же возвращаемся назад, превращаемся в не знающих цивилизации варваров, клыкастых пещерных людей, монстров, уничтожающих собственное настоящее.
– То есть ты веришь, – уточнил Сын, – что жизнь не имеет смысла, а люди превращаются в безнравственных чудовищ?
– Мне кажется, что в отношении произведений современного искусства правомерно говорить о том, что мы все стали жертвами культуры, которую сами же и создали, что она – прежде всего своими массовыми проявлениями – искалечила нас. Культура, а еще глупость, невежество и ограниченность. Вот это я хочу сказать.
– То есть ты сам ни к чему этому отношения не имеешь? – стоял на своем Сын. – Твоего вклада в этом нет? Напомни, что ты сам оставишь в этом мире в качестве следа?
– Я делал свою работу. И после меня останешься ты. – Автор и сам понимал, как жалко это звучит.
Сын пожал плечами и направился к машине.
– Ладно, – сказал он, – поехали. Твой Сын – твой главный инквизитор.
Они ехали на запад, останавливаясь в упоминавшихся в романе Автора населенных пунктах, по настоящим улицам которых ему хотелось пройтись, Сын часами не вылезал из-за руля и получал от этого большое удовольствие, ему хватало несколько коротких часов сна днем на парковке у какого-нибудь торгового центра, после чего он с готовностью ехал в ночь, слушая радио и рассматривая в окно захолустья, мимо которых они проезжали. Чем дальше они ехали, тем больше Автору казалось, что настоящая Америка