[115]. Или, говоря словами Джона Донна: «Ты не должна уничтожать меня, / Чтобы себе ущерб не нанести»[116]. Знакомые примеры – ярый антикоммунист или воинствующий атеист, чьи жизни потеряют смысл, если их усилия увенчаются победой. Этот вид антиверующих – часто бывшие верующие, на что также указывается у Гегеля[117]. В самом деле, антиверующий может быть единственным, кто не дает вере умереть, и борьбой со своим прошлым он может только больше утверждать свою идентичность с течением времени.
Резюмируя все вышесказанное: отсутствие осознания чего-либо не может быть порождено актом сознания, поскольку это привативное состояние является по сути своей побочным продуктом. Однако не все состояния, являющиеся по сути своей побочными продуктами, привативны. Есть и позитивным образом определяемые состояния, которые также ускользают от ума, когда он пытается до них дотянуться. Вот список, предложенный Лесли Фарбером:
Я могу иметь волю к знанию, но не к мудрости; к тому, чтобы пойти спать, но не заснуть; к еде, но не к голоду; к мягкости, но не к смиренности; к щепетильности, но не к добродетели; к самоутверждению или браваде, но не к смелости; к похоти, но не к любви; к сочувствию, но не к состраданию; к поздравлениям, но не к восхищению; к религии, но не к вере; к чтению, но не к пониманию[118].
Пример с похотью выбран, конечно, неудачно, поскольку ничто так не вредит сексуальному желанию, как желание его испытывать. Случай бессонницы, описанный выше, можно представить так же, как сексуальное бессилие. Можно пропустить случай сна, о котором мы уже говорили. Оставшиеся случаи все очень важны. Многие из них являются инструментально полезными состояниями, но при этом не могут быть выбраны за свою инструментальную полезность. Особенно это касается смелости:
Общеизвестно, что поведение, не мотивированное инструментальными соображениями, может оказаться инструментальным для обеспечения как общего интереса, так и собственного интереса индивида. Прусские солдаты, считавшие, что они лишь во временном отпуске у смерти, не собирались служить собственным интересам, однако в среднем они реже гибли и получали ранения, чем менее самоотверженные солдаты[119].
Вы можете обмануть смерть, как и бессонницу, тем, что ее игнорируете, лишь при условии, что обман не является конечной целью. Вспомните последние кадры «Будучи там» с Питером Селлерсом – фильма, который воплощает понятие состояний, являющихся по сути своей побочными продуктами. Главный герой попадает на самый верх именно потому, что он просто пребывает, а не делает что-то особенное. Его успех в политике вызван не талантом, а тем, что она его совершенно не интересует. В финальной сцене он в буквальном смысле идет по воде, с сомнамбулической уверенностью выбирая тот самый подводный выступ, который благополучно выведет его в безопасное место, словно солдат, который переходит минное поле благодаря чистой беззаботности, тогда как более осторожный подступ мог бы его погубить. Ирония в том, что герой Селлерса добивается успеха, поскольку его новые друзья верят, будто он совершенно лишен тех сомнений в себе, которые их терзают, тогда как на самом деле он никогда не заходил так далеко; он цис, а они считают его трансом. Они считают, что он реализовал искомый синтез в-себе и для-себя, в то время как он – чистое бесчувственное в-себе.
Вера, как и смелость, может быть инструментально полезной и тем не менее недостижимой для инструментальной рациональности. Понятие веры предполагает, что верить во что-то значит верить в то, во что верят по какой-то причине, а не просто потому, что такая вера полезна[120]. Вера оправдывается своими предками, а не своими потомками[121]. Как обсуждается далее в IV.4, часто бывает, что необходимым условием достижения малого становится ошибочная вера в то, что будет достигнуто многое, но это не может служить причиной для чрезмерной самоуверенности. Вытягивание себя самого за волосы работает только тогда, когда взгляд человека обращен в другую сторону. Конечно, можно имитировать веру, если полезна не она сама, а вера других людей в то, что она у вас есть, но я не думаю, что так можно обмануть себя самого.
Различие щепетильности и добродетели соответствует различию между этикой, связанной правилами, и этикой, ставящей себя выше правил. Эйнсли замечает, что «теологи уже давно знали об опасностях „щепетильности“, попытки управлять собой целиком при помощи правил <…> Левингер поставила сознательность („интернализацию правил“) очень высоко в своей последовательности развития эго, но все же ниже „автономного“ состояния, отличающегося „терпимостью к двусмысленности“»[122]. Как знают родители, детей сначала необходимо научить справедливому распределению благ, а уже потом рассказать о том, насколько оно незначительно в сравнении с щедростью и состраданием. С первой задачей справиться легко, ведь для ее выполнения достаточно следовать правилам; вторая несравненно труднее, поскольку речь идет о состояниях, являющихся по сути своей побочными продуктами. Точно так же нельзя неавтономно решить стать автономным. Например, попытка иногда поступать иначе, чем поступают родители, как правило, приводит к тому, что всегда поступают не так, как поступали родители.
Некоторые из других примеров Фарбера подсказывают понятие «состояний, которые не могут быть выражены от первого лица единственного числа без того, чтобы вы не стали посмешищем». Иногда говорят, что достоинство нельзя упоминать всуе, чтобы его не лишиться; то же самое выполняется для таких состояний, как романтическая ирония, смирение или невинность. Это одна из главных тем Стендаля на протяжении всей его жизни. Он замечает: «Как велика глупость Вольтера, когда он заставляет кого-то говорить: я чувствую то-то и то-то. Это ужасно глупо»[123]. Точно так же недоверие вызывает высказывание о том, что я помню, что чувствовал то-то и то-то. «Очень трудно описать по памяти то, что было естественным в вашем поведении; проще вспомнить то, что было искусственным или аффектированным, потому что усилия, потребовавшиеся для того, чтобы разыграть спектакль, откладываются в памяти»[124]. К общей неприязни к демонстрации своих чувств[125] у Стендаля добавляется идея о том, что важнейшие эмоции его жизни не оставили в нем никаких следов, которые можно было бы показать[126].
II.3. Техники управления собой
К этому моменту читатель, возможно, испытывает раздражение, бормоча про себя, что, конечно же, можно вызывать у себя необходимые побочные состояния при помощи непрямых методов или технологий. Нельзя заснуть по желанию, но можно по желанию принять снотворное и заснуть, предприняв один промежуточный шаг. Вряд ли получится по желанию обрести религиозную веру одним ментальным актом, но можно, как предлагает Паскаль, проделать все необходимые действия так, как будто вы уже верите, полагаясь на то, что имитация породит реальную веру. Верно, что нельзя влюбиться по собственному желанию, но можно «встать на путь любви», то есть поместить себя в такую ситуацию, в которой вы наверняка влюбитесь[127]. Если нельзя по желанию испытывать счастье, можно, по крайней мере, подготовиться к нему[128]. И, конечно, вспоминается общий аристотелевский аргумент: можно стать добродетельным, если вести себя так, как будто вы уже добродетельны[129]. Состояния, о которых выше говорилось, что они являются по сути своей побочными продуктами, – просто- напросто состояния, для порождения которых требуется чуть больше усилий и времени.
Прежде чем попытаться ответить на подобное возражение, я хочу выдвинуть два концептуальных тезиса, которые позволяют полнее охарактеризовать состояния, являющиеся по сути своей побочными продуктами. Первый тезис признает, что в каком-то смысле возражение справедливо. Иногда можно добиться состояния, являющегося побочным продуктом, при помощи действия, направленного на то, чтобы его вызвать, если это происходит по счастливой случайности или путем нестандартной каузальной цепочки (1.2). Поскольку тезис имеет довольно общую значимость, я кратко остановлюсь на ряде примеров, включая попытки вызывать побочные состояния как у других людей, так и у себя.
На днях мой восьмилетний сын велел мне смеяться. Конечно, можно заставить другого человека испытывать состояние веселья в вашем обществе, например рассказав ему анекдот, но нельзя сделать это, приказав ему веселиться, так как получающий приказ не может принять решение и развеселиться. (Точно так же нельзя рассмешить себя самого щекоткой.) Итак, я счел этот приказ смешным и нелепым, я даже рассмеялся над ним, и тем самым мой сын достиг желаемого результата, но нестандартным образом. Можно еще представить себе человека, который приказывает им восхищаться, и кто-то действительно может восхититься колоссальной наглостью его слов.
В качестве другого примера рассмотрим крайне парадоксальную цель буддийского воспитания характера: отсутствие воли, вызываемое по своей воле. Новичок, решающий достичь ее, в принципе обречен на неудачу, но в то же время сам его провал может быть превращен в успех, если его деятельность будет обставлена такими ограничениями, что в результате стремление к цел