Вдобавок ко всему, этот визит в октябре состоялся всего через несколько месяцев после снятия с должности Линь Бяо. (Линь Бяо был назначен преемником Мао с 1969 года.) Когда мы прибыли в государственный гостевой дом, мы обнаружили там несколько брошюр об «империалистической Америке». Мы собрали все документы, и наши сотрудники передали их одному из их протоколистов и сказали: «Эти материалы были оставлены предыдущей группой гостей». На следующий день Чжоу Эньлай сказал: «Имейте в виду, что мы иногда стреляем из пустых пушек». Чжоу дал ясно понять, что он дистанцировался от этих памфлетов.
Так они, что ли, были специально оставлены китайцами?
Ну конечно. Такого просто быть не могло, чтобы это было сделано случайно.
Возвращаясь вновь к коммюнике, предложение констатировать разногласия как способ подчеркнуть ключевые договоренности является одной из тех идей, о которых, когда с ними сталкиваетесь, вы обязательно скажете себе: «Почему я сам не додумался до чего-то такого?»
Теперь мы оказались в трудном положении, потому что сидели в Пекине и у нас не было ежедневной связи с Вашингтоном. Они предлагали изменить всю структуру коммюнике. Но я был уверен в одном. Что бы ни мог сказать Никсон в кулуарах отдельным людям, он никогда не отказывался поддерживать переговоры, которые проводились от его имени. А поэтому я был уверен, что если мы пришли к выводу относительно лучшего способа решения проблемы, то он поддержал бы нас. Кроме того, я был полностью убежден в том, что он согласился бы с тем, что это была хорошая идея.
Кроме того, коммюнике, в котором каждая сторона высказывает свое мнение, вызывает намного больше доверия, а также успокоит общественность нашей страны, но и не заставит волноваться соответствующих наших союзников по поводу того, что мы достигли каких-то секретных договоренностей. Такого никогда ранее не было.
Никогда не было дипломатического документа, который разрабатывался бы таким способом или имел такую структуру.
Раньше вы говорили, что Никсон имел представление о стратегической цели, к которой он стремился, но поручил вам придумать, как этого добиться. Каковы были цели, которые Никсон преследовал поездкой в Китай и в Шанхайском коммюнике?
Что касается долгосрочных целей, то у Никсона и меня было совершенно одно и то же понимание. Никсон больше, чем я, чувствовал и осознавал воздействие ситуации внутри страны. Но мы в течение ряда лет прилагали усилия для того, чтобы у американского народа появилось видение мира во Вьетнаме. И он видел огромные выгоды для американского народа, который стал понимать, что у него есть президентская власть, которая имеет видение относительно мира во всем мире. Так что это был аспект, который был уникально никсоновским. Он и я, мы оба, четко понимали, какое влияние это окажет на Советский Союз.
И мы еще не выработали в деталях, каким образом то, что начиналось как действие разового порядка, могло бы стать постоянной характеристикой в действии. Речь идет о ситуации, когда мы определяли бы свое положение, при котором мы были бы ближе как к Китаю, так и к Советскому Союзу, чем они будут по отношению друг к другу. Но мы предвидели это в ежегодных президентских отчетах, которые мы составляли (публиковали каждый февраль) и которые Никсон одобрял и учитывал в свой работе. Это было уникальное явление среди президентов, с которыми я имел дело, такое глубокое погружение в предмет.
В чем была уникальность Шанхайского коммюнике? Чем оно отличалось от других документов или коммюнике по встречам на высшем уровне?
Здесь собрались два отъявленных противника, которые встречались на уровне президентов. И они выработали сравнительно длинный документ, который затронул большое количество проблем. В нем говорилось, что американская позиция заключается в том-то, том-то, китайская позиция заключается в том-то и том-то. А по ряду вопросов позиции были совершенно противоположными. Каждая сторона могла свободно констатировать свои собственные взгляды, но каждая сторона позволяла другой стороне комментировать ее позицию.
Приведу один пример, когда я сказал Чжоу Эньлаю: «Если вы внесете коррективы в это предложение, мы дадим вам возможность вставить предложение в нашей части». Он сказал: «Я этого не хочу. Если вы сможете убедить меня внести коррективы в это предложение, вам не нужно будет предоставлять мне предложение в вашем разделе». Это был метод, который использовался на этих переговорах, и это было очень хорошо для обеих сторон. Мы могли высказывать различные взгляды по Вьетнаму, мы могли высказывать различные взгляды по ряду дел, но это было идеально для ситуации с тайваньской проблемой, потому что давалась возможность подтвердить принцип «одного Китая» без окончательного решения.
Для нас проблема заключалась в том, как признать принцип «один Китай» без того, чтобы одновременно не прекращать признание Тайваня, который по-прежнему был признанной нами страной и нашим союзником. Поэтому мы предложили одну формулировку, и она была высоко оценена. Но я подхватил ее из того, что Алекс Джонсон (посол У. Алексис Джонсон) предлагал (государственному секретарю Джону Фостеру) Даллесу в 1954 году, что я обнаружил, когда знакомился с документами Государственного департамента.
В 1954 году Алекс Джонсон предложил Даллесу, чтобы Америка решала тайваньскую проблему, сказав, что обе стороны Китая в китайской гражданской войне признали, что есть только один Китай и что Соединенные Штаты не станут оспаривать это предположение. Я выдвинул это в качестве нашего предложения.
Так, значит, говоря другими словами, мы не приняли эту формулировку, но не стали ее оспаривать.
Поэтому к каждой стороне можно обращаться как к «Китаю», но каждая имеет в виду другой Китай?
Да, мы сказали, что обе стороны конфликта утверждают, что есть только один Китай, а затем добавили, что Соединенные Штаты не ставят под сомнение это предположение. Это было в нашем одностороннем заявлении. Их одностороннее заявление было более подробным, но, привязав их также и к нашему одностороннему заявлению, мы могли занять позицию по Тайваню, которая помогала существовать целый период в будущем, подтвердили принцип «одного Китая». Но оно не требовало от нас определяться на тот момент относительно того, кто конкретно представляет один Китай.
Это предложение не было согласовано во время предыдущих визитов, а только во время визита Никсона.
Справедливо будет сказать, что во время октябрьского визита была урегулирована большая часть коммюнике, за исключением тайваньской проблемы.
Мы оставили вопрос о Тайване открытым. Хотя концепция была обсуждена, мы ее официально не предлагали вплоть до встречи на высшем уровне.
Не кажется ли вам, Генри, что китайцы пошли на большие уступки в этом вопросе? Многие годы они говорили: «Мы должны решить этот вопрос. Это единственный пункт повестки дня». Они прошли весь путь до ситуации, когда мы открылись им, а решение вопроса было отложено.
И войска по-прежнему оставались на Тайване.
Войска по-прежнему оставались там, и, как мы сказали, выведены они будут только тогда, когда ситуация с Вьетнамом устаканится, что давало Китаю стимул содействовать деэскалации вьетнамской войны.
Верно. Мы увязали Тайвань с урегулированием во Вьетнаме, когда связали вывод наших войск с Тайваня с урегулированием во Вьетнаме.
Последний момент касается того, что во время вашей пресс-конференции в конце визита Никсона, предупредив Чжоу Эньлая заранее, вы подтвердили наше договорное обязательство Тайваню – еще находясь на китайской территории. Так, разумеется, мы должны были приблизиться к позиции Китая в вопросе о принципе «одного Китая», но расстояние, на которое приблизились китайцы, было экстраординарным.
И неужели вы знали, что они проявят такую гибкость и во время встречи в верхах?
Когда мы прибыли в Китай в октябре, мы знали из опыта нашего июльского визита, что они сильно настроены на урегулирование. Когда мы отправились с Никсоном в феврале, мы знали, что у нас был текст Шанхайского коммюнике минус раздел о Тайване. Но мы были вполне уверены, что закончим его. Самая трудная часть Шанхайского коммюнике появилась, когда мы завершили дискуссии и Никсон и Мао одобрили его, – проблемой было то, что никто в Государственном департаменте не видел текст.
И, таким образом, в предпоследний перед отъездом вечер пребывания в Китае мы находились в Ханчжоу, мы считали, что все покончено с коммюнике. И потом мы показали его Государственному департаменту. И непременно те, у кого был интерес к переговорам и кто не принимал в них участие, посчитали, что они могут сделать лучше, потому что они не знали всего контекста, в котором оно создавалось. Поэтому Государственный департамент поднял целую серию вопросов, которые я полагал не относящимися к делу. К примеру, мы сказали в нашем проекте, что все китайцы по обе стороны Тайваньского пролива утверждают, что есть только один Китай, Соединенные Штаты не оспаривают это утверждение. Государственный департамент говорит: «Откуда вы знаете, что все китайцы придерживаются такого мнения?» Они продемонстрировали ряд придирок по мелочи, и мы взяли все это и отнесли Никсону, пока он одевался к обеду. Никсон сказал, что поддерживает коммюнике таким, каким оно было выработано, и если понадобится, то будет настаивать исключительно на нем. Но если мы примем, я забыл, 10–15 сравнительно незначительных поправок, предложенных Государственным департаментом, ему это поможет очень многим.
Поэтому после обеда в Ханчжоу я попросил о встрече с Чжоу Эньлаем и сказал ему, что текст, одобренный Никсоном и Мао, нужно будет пересмотреть. Произошел взрыв, вы можете себе представить какой. Но в итоге он сказал: «Почему бы нам не заняться этим?» Итак, мы пробежались по тексту документа и обнаружили – не знаю, сколько мест, – куда китайцы были готовы внести коррективы, которые, вероятно, могли бы до какой-то степени улучшить документ. Но это не были главные вопросы.